«Варя, собирайся, мы уезжаем!» После этих слов, жизнь одной девочки слегка перекосилась…

Варя — с виду милая девочка лет четырнадцати. Средний рост, русые волосы, зелёные с примесью синего глаза, вытянутое лицо, без скул. Но характер вышел знатный. Бог знает что одарило её таким буйным, твёрдым, огненным нравом, как у неё. Всегда энергичная и надменная, сначала делает, после думает, но не сожалеет. Как родители не пытались взрастить ростки здравия и рациональности, но всё всегда заканчивалось тем, что Варе всё надоедало и она уходила прочь. Родственники долбят, что девочка вся в деда, да только дед умер, когда прыгал с парашютом. И дело не в том, что парашют не успел раскрыться, он его не надел!

Но ни одно огненное сердце не может сопротивляться обстоятельствам, на которые оно не способно влиять. И так, питерская особа покидает родной город и отправляется невесть куда на неопределённый срок. И пока Пётр-великий оплакивал покинувшую город, Варя уже в машине устроила скандал. Но родители снежным комом дали понять, что капризы её удовлетворять они не собираются. Впервые она почувствовала бессилие, будто её лягнули. Может, это только на благо? И она перестанет быть столь строптивой. Или же…

Папина машина остановилась. Открыв окно, она взглянула на впереди стоящий дом. Старый обветшалый дом почти угольного цвета. Любой другой уже бы убежал в объятия тёмного леса, надеясь на ближайшую цивилизацию. Но Варя была иного мнения. Из-за особенности расположения, тёмный-претёмный лес был сразу на повороте вправо, а магазинчик слева.«И водку взять, и в лесу накидаться» — городская подруга девочки рассказывала о жизни в деревне. Бухлишко не разнообразное, зато легко достать. Не успели родители даже выйти из машины, как дочурка уже забрала свой единственный рюкзачок с неизвестным содержимым, которое она защищала как могла, и маленькую переносную клетку с любимой кошечкой Масей. Но ворваться в дверь не получилось, ибо заперто. Пришлось с виноватым видом идти к смеющимся родителям и выпрашивать ключи, опустив глаза к белому снегу. Со второй попытки дверь подалась манипуляциям. Дом был одноэтажным, маленьким, холодным изнутри. Прямо пойдешь — в зал попадёшь, налево пойдёшь — в маленькой комнате жить будешь, направо же пойдешь — в родительскую спальню дверь откроешь. Кошка освободилась из клетки.

— Ну-с, Масяня, решай, где спать и болтать о жизни с тобой будем!

Кошка забежала в левую комнату. Комната не отличалась изяществом. Зелёные облезлые обои, слева маленькое окно, под ним кровать на пружинах, без матраса. Удручённо осмотрев свою комнату, Варвара задорно улыбнулась. Бросив рюкзак в правый угол, она запрыгнула на железки брюхом верх, испугав звуками кошку. Родители уже зашли со своими сумками.

— Я здесь буду жить! — громко сказала она родителям.

— Видим, видим! — ответила мать своим красивым голосом, заодно театрально опустившись и разведя руки. Она сняла шарф. Хоть на улице она была недолго, но щёки уже окрасились в цвет весенней зари, ну или просто в алый. Каре тёмного цвета и прекрасная улыбка. Она подсела к дочке и провела глазами по комнате.

— Не как в прошлой квартире, да?

— Ага, — грустно сказала девочка.

— Ну давай не будешь откисать. Сможешь ужиться?

— Смогу!

— Вот и хорошо.

Мать приложила тёплую ладонь к лицу дочери, Варя придавила материнскую ладонь к щеке. Женщина посмеялась, поцеловав в лоб Варю, и вернулась к отцу.

— Матрац, простынь, одеяло, покрывало сейчас дам, сама заправишь, хорошо?

— Хорошо!

Мать пропала из виду. А девочка схватила кошку и поднесла к лицу.

— Масюня, ну вот что мне тут делать? Ксюша, Маша, Саня, Ваня — как мне без них?

Кошка мяукнула.

— Наверное, ты права. Моя красоточка, дай поцелую!

Она поцеловала её в мордочку и сразу же отпустила божье создание. А сама впала в раздумья, какие люди могут предостерегать её, насколько будут добрыми учителя, опасно ли это место… И есть ли тут жвачки турбо?

***

На следующий день, одетая в роскошную дублёнку бежевого цвета, с торчащей шерстью, девочка шагала к школе в стиле марша. Ногу за ногу. Отец твердил, что так на льду не поскользнёшься. А мама родная, не замечая того, вложила в голову девочки пионерскую песню.

— Взвейтесь кострами, синие ночи!

Мы, пионеры, дети рабочих!

Странная картина для утра раннего села, но Варя имела эту привычку чуть раньше младенчества. На улице никого не было, а из домов никакие злые сущности, лишь притворяющиеся людьми, не тревожили её. Вот уже мост, а под ним бурная река, несущая крупные куски льда. А мост, как назло, так и грозился сломаться под каждым ударом ноги. И всё бы ничего, перейди она этот чёртов мост, но за деревьями, образовавшими некий туннель без права на свет солнца, что-то пробежало, а после довольно зачавкало. Варя остановилась. Сердце начало стучать быстрее. Глаза будто раскрылись от вечного сна в тщетной попытке найти кого-то. Страх перед неизвестностью начал окутывать её. Сознание дорисовывало образы самых разнообразных сущностей: монстр, крадущий всякий сон, и обиженный на мир маньяк с хоккейной маской. Кажется, звук доносился из-за заснеженной сосны. Варя прошла мост и подошла к злосчастному дереву.

— Кто здесь?! — страх выдавал себя.

«Варька, блять, соберись!»

— Кто, нахуй, здесь!!! 

«Так лучше, Варька — сучка»

— Кто же так орёт…

Голос не разобрать. Мерзкий точно, но женский или мужской, сказать было нельзя. Существо было на коленках, в темноте. Но когда оно начало вставать, детали внешности стыли более различимы. Можно было выделить во внешнем виде длинную дублёнку, не такую роскошную, как у Вари, а очень даже бедную и старую. Перед этим человеком можно было увидеть испуганную собаку с упавшим кусочком мяса перед мордой. Сжатые уши и скулящие звуки исходили от неё. По обуви загадочной фигуры можно было сказать что это девушка, ровесница, рост тот же. Оно развернулось. Сначала хотелось посмеяться с лисьей маски, пока Варя не взглянула на её глаза. Радужка жёлтого цвета, зрачок как у хищника — тонкая вертикаль, склера окрашивалась в чёрный цвет. Неживая маска задёргалась, как у страдающего туреттом, обнажились белоснежные и острые клыки. Она раскрыла пасть, издав шипение. Этого хватило, чтобы Варя бежала со всех ног, а собака спокойно поела.

***

Адреналин — отличная штука. Увидел двуногую лису в сапожках, которая с радостью сожрёт тебя, и раз — ты в школе, смиренный как раб. Она даже не заметила курящего у забора мужчину со странной губой, но да это и неважно. Варя открыла дверь вместе с кучкой маленьких детишек, спешащих, чтобы не опоздать, выжить. Уже вся потная, потерявшая аромат утреннего цветка, она сняла вещицу и бережно повесила на вешалку, которая в раздевалке держит ещё десяток курток почти идентичных, и только её, конечно, бесподобная ткань выделялась. Искать класс долго не пришлось — 204 кабинет, можно сказать, даже сам нашёл её. Но было поздновато, три минуты от начала урока прошло. Совершено не боясь, она отперла дверь. Одета Варя была по последнему писку московской моды. Жокейские тёмные сапоги на низком каблуке, почти до колена заправленная область голень белых брюк-галифе, приталенный пиджак чёрного цвета. Не успели новые одноклассники и одноклассницы оценить прикид, а Варя – потенциальных друзей и врагов, как Лилия Павловна уже вошла в репертуар.

— Почему опаздываем на мой урок!? Это неуважение! И что это за безобразный внешний вид! — очень громко и пронзительно, пробивая самые глубины ушей, вызвав тем самым острую, пронзительную боль, проорала классная. Было ощущение, как будто Варя стояла у динамиков громкого рок концерта. Она неудачно отдёрнулась и упала прямо на седалище, и народец с уродливыми от смеха рожами заржал над упавшей. Варя не растерялась, под крики, смех, попытки угомонить детвору она встала. Ситуация накалилась. Варя поднялась, небрежно встряхнула волосы в сторону учительницы. Учительница шлёпнула учебником по столу.

— Выйди и зай…

— Нет!

— С чего бы?! — отрезала учительница.

— С того бы! — и спокойно села на свободное место третьего ряда второй парты.

Лилия Павловна ещё долго жаловалась на питерских, как они избалованы, изнежены, Варя же отвечала рассказами о своей жизни нелёгкой на Думской. Когда осталось десять минут до конца, всех утомил этот бессмысленный спор, и они просто надеялись, что звонок прозвенит раньше. Учительница поняла, что урок так-то сорван, поэтому она на эмоциях решила завалить девочку.

— А ну, Варя! К доске, отвечать будешь.

— Но я тут в первые, и мы ничего даже не прошли!

— Да мне всё равно, ты же самая умная! Выходи давай и рассказывай всё что знаешь!

Варя вышла, особенно сильно топая. Павловна хотела, чтобы новенькая девочка попала впросак, а Варя думала, куда кривая поведёт. Вот она у доски.

— Ну, рассказывай про произведение Гоголя «Шинель», — свысока потребовала классная.

Сказать что ситуация патовая — ничего не сказать. Она не то что не читала сей рассказ, даже Гоголя знать не знала. В таких ситуациях её спасала великая вещь, и имя этой вещи — импровизация. «Это очень печальный роман…» — на что учительница логично отвечала «Роман?», «История о несчастном человеке…» и так дальше. Тут учительница заметила, что мальчик с белыми волосами опустил голову на парту.

— Петров!

Парень отдёрнулся, листок с рисунком приклеился к лицу. Женщина пригрозила пальцем, ругать она не стала. «Пожалела» – подумал Петров, после чего он снова прилёг. Спасительный звонок оборвал страдания бедных ушей учительницы и самооценки Вари, падающей куда-то дальше дна. Уставшая учительница вышла из кабинета, Варя же не спешила. Её заинтересовали четыре лица, одно интересней другого. Милая девочка в классической одежде, еле живой мальчик с белыми волосами, пацан-недобандит и ну уж очень смешной чувак со странной причёской и без передних зубов. Милашка вышла, оставив футляр то ли с гитарой, то ли со скрипкой, скорее скрипкой. Варя решила пообщаться с ней.

— Хей!

Девочка обернулась. Завидев Варю она улыбнулась.

— О, новенькая!

Варя остановилась.На словах про новенькую она выпятила грудь.

— Да-да, это я. Собственной персоной! Варя, — сказала она уверенно и чётко.

— Полина, — представилась собеседница.

Чтобы не начинать расспрос о душевном состоянии классной, она завела беседу на самые отдалённые темы. Варя при всей ей присущей горячности была и хорошим, активным слушателем. Хотя не сказать, что между активным и неактивным слушателем есть особая разница, но тут как со стаей собак или не дай бог волков. Все их обходят, а кто-то кормит. Только узнав про скрипку, учителя музыки и вдоволь насладившись речью, она спросила про учительницу.

— Лилия Павловна, она… — говорила Полина как-то настороженно, волнуясь. — С тех пор, как её дочка пропала, вся на нервах

— Пропала?

— Да, пропала. Катей звали, в нашем классе училась, у неё ещё резинка для волос в виде клубники была. Перед тем, как пропала, ещё Антона подставила, с белыми волосами который.

— Что же она такого сделала?

— Она взяла журнал и понаставила…

— Двоек!

— Пятёрок! Но она так выставила всё, что классная думала, что это он сам себе понаставил. Директор даже грозился из школы выгнать, как он рассказывал.

— Интересненько, а где этот Антон?

— В классе.

Только хотела она пойти к нему, как её схватили за плечо.

— Погоди! Я хотела сказать, Антон стал каким-то… Даже не знаю, ленивым и агрессивным. А как только о Кате и остальных пропавших начинаю говорить, так вообще себя не сдерживает.

Выслушав, она кивнула, а перед уходом провела кончиками пальцев по руке Полины, оставив её в состоянии аффекта. Вот она перед ним. Картина удручающая: непричёсанные, небрежные отросшие вихри белых волос, но ещё не касающиеся шеи, голова на парте и тихое сопение.

— Эм, ну, привет!

Парень проснулся. Выглядел он убито, но, заприметив возвышающаюся новую одноклассницу, он улыбнулся. Что-то было в этом выражении лица, какая-то усталая, утомленная свежесть, исходивших от его мокрых глаз, омрачённая лишь оборванным сном. В нем было удивительное сочетание физической слабости и духовной — даже не сказать, силы, но приветливости, в которой растворялась любая человеческая боль, любая тревога.

— Да, привет, — Антон лениво потирал глаза. «Как дела?», «Как жизнь?» и остальные наводящие вопросы заставляли пробуждаться соню. Варя не знала, как продолжать, но она заприметила рисунки высокого качества. Про это Полина что-то вскользь упомянула, но заострять внимание почему-то не стала. Интересно, почему? Но да и не важно, тут ведь такой экспонат. Так ещё и картины из Третьяковской галереи и Лувра.

— Ты художник! — Радостно воскликнула новоявленная собеседница.

— Блять… — брезгливо ответил Антон, — сейчас ты будешь просить меня нарисовать тебя, у меня снова будут болеть пальцы, я ничего не буду писать на уроке, на меня наорут, и в итоге я ничего не получу.

Антон спрятал рисунки. Но Варя не унималась.

— Ну нарисуй меня!

— Ой ладно! — Не выдержал конского напора мальчик. Листок, карандаш. «Просто фас, пальцы не выломаются».

— А нарисуй ещё рядом коня!

Антон убрал карандаш.

— Ну просто меня!

Карандаш вернулся в измученные руки. Всё по набитой, примерная форма головы, крест, глаза, брови и все остальные части, не вызывающие никаких чувств. Это не Давид за секунду до битвы с Голиафом, эстетически и технически прекрасен лик его грозный. Вырисовывать ещё одну такую рожу желания не было никакого. Вот бы она просто взяла и ушла восвояси. Но нет же!

— Слу-у-у-ушай, Антошка, ну может, лошадку рядом?

«Ну так вот кобыла» — подумал он.

— Я не умею рисовать животных.

Да всё-то он умеет, просто пальцы скоро отвалятся и станут отменной закуской для волчка, наподобие чипсов. Наконец девочка ушла от художника, и тот мог уже спокойно лечь, грезя увидеться с той. Но у противного стрекотания звонка были свои планы на это время, и Антон застонал. «Погодите, откуда она знает моё имя?» — мелькнула мысль у парнишки.

***

Последний звонок на сегодняшний день, теперь он умолкнет до следующего дня. А дождётся ли он всех? Антон на всех перерывах пытался держаться подальше от неё. Варя замечала это, но новые знакомства заставили забыть об авторе её портрета. Ох, чем только не занялись за столь длинный период времени, это страшное комбо. Если бы толчки обратились в людей, в первую очередь они бы пошли искать эту компашку. А сколько анекдотов было вытравлено: про гейский секс, русских, чукчей — классика. Об остальном рассказать мешает только нервно дёргающийся глаз классного руководителя, после так уже десятой жалобы. Вот уже прощание с Ромой и Бяшей, и — о чудо! Они впервые обнялись с женщиной. От насыщенного дня Варя уже задыхалась, а злобные взгляды педагогического состава прожигали спину. Но она была довольна — уже какие-никакие друзья появились. Новенькая уже планировала идти, как в дальней части коридора стало что-то слышно. Девочка по-следопытски подошла к двери.

— Она так тебе не нравится?

— Да, именно так, — морозно отвечал парень. «Они про меня?» — подумала Варя.

— Дай угадаю: ненастоящая, праздная, ничем не интересующаяся.

— Как всегда, Полина, ты догадлива.

Варька слышала, но не видела. Она заглянула в тонюсенький зазор в открытых дверях. Слева, у стола, занимавшего почти всю стену комнаты, сидел сам Антон. Справа от него сидела Полина. Лицо её сохраняло какие-то остатки упокоения и нежности в этих милых, почти белых чертах лица, и в этом взгляде столько усталой добродетели. Антон, занимавшийся своим любимым делом, то есть рисованием, смотрел как-то укоризненно и зло. Будто карандаш и большой лист держали его, казалось, то, что было на листке, было важнее всего остального, но чувства сами вырывались на волю.

— Ты, наверное, и имя моё ей нашептала.

— Не занимаюсь таким, говорю прямо.

Антон взглянул на неё в духе: «А когда ответ?» 

— Ну да, сказала. А то даётся мне, дорогой, что если бы тебя спросили, что это за красивая девочка сидит вон за той партой, ты бы не стал молчать, — с шуточным превосходительством сказала Полина.

— Ваше высочество, ну пожалейте вы бедного изгоя. Мои пальцы от ваших рекомендаций в художестве скоро так изведутся, что для постера во всём царстве праздных зевак придётся искать не год, а два, — пародия на аристократа вышла поганой, но скрипачке понравилось, даже немного посмеялась, после чего приобняла за спину друга. Антон не реагировал, пока последняя чёрточка не была выведена на полотне.

— Готово.

Антон поднял рисунок. На нём черно-белым была изображена сцена, как беловолосый мужчина с ровными и длинными контурами лица стоял на коленях, согнув руки в локтях. На картине он был развёрнут влево, в три четверти к наблюдателю, в белых одеяниях и под огромным, деревянным крестом. Затемнённый взгляд падал на землю, руки его были в свежих ранах, которые кровоточили. Перед героем была маленькая, очищенная от снега ямка. Лес на заднем фоне давил своей густотой и угловатостью, возвышающейся над героем вдалеке. Что-то за картиной протягивало свою руку, расправив всю ладонь. Лицо Полины засияло, как лицо старушки, когда та видит старые семейные фотографии. Она аккуратно взяла пальцами сей проект, счастье, исходившее от неё, сочилось в каждом микро-движении и взгляде на работу друга. И даже просто возлагая работу на стол, она относилась к ней, как мать к новорожденному. Полина резко и уже крепко сжала Антона в тиски своих объятий, лишая подвижность рук.

— Спасибо, Антош! Это очень важно для меня!

— Мне ли не знать. Что же, рад что тебе понравилось, было интересно разделить это время с тобой…

Неожиданно для Вари, следившей за этими нежностями, Антон опустил голову назад. Пронзительный взгляд поймал девочку в свои пленительные и пугающие сети. И эти глаза: тот же жёлтый зрачок, черная вертикальная линия, всё сильнее сжимавшиеся, и уже почти закрашенная склера, куда чёрные цвета растворялись, как акрил или гуашь в воде. Зубы делались длиннее и острее, а на коже лица начали угадываться какие-то животные особенности. Варвара убежала, громко стуча своей обувью. Полина дёрнулась.

— Кто там так бежит! — прикрикнула девочка, добавив, — как кобыла копытами.

Она смотрела на дверь. Антон вернул голову в исходное положение.

— Наверное, от уборщицы кто-то убегает, — заострил Тоша.

— Не, если бы от уборщицы, там бы ещё такой крик был, — Полина сдавила нос. — Куда-а-а-а-а-а-а!!!

Полина подняла голову к лицу Антона. Чудо — милейшая улыбка на светлом лице, белых щёках, а в очах — спокойный океан.

***

Она бежала, как чужак убегает из не своих окраин. Вот она за воротами, спасение! Тяжёлое дыханье — с каждым вдохом и выдохом падал один камень с гор на её плечах. И вот как бы всё, сейчас она уберёт руки с коленей, выпрямится и пойдёт домой. Там мама, папа, Масяня. Был шанс на побег, на спокойную жизнь, перед ней расстилались бы горстка сена и голубые небеса.

Ой, куда кривая может занести, такую-то с прибабахом. Тайга ведь, гордость России! С лиственницей пообниматься, пушистых и рыженьких белочек воочию лицезреть, а может, милашек-медвежат! Вот и пошла она к темени непроглядной, не такой уж и дальней.

Хрустел снег под ногами, засасывая стильную обувь, звучала песнь радости. С каждым шагом становились больше лес и глаза Вари. Место такое чужое, но затягивающее, и не сказать, что сможет с ней что-нибудь сотворить. Могучий лес елей, дававший какое-то неизгладимое ощущение благородства, силы и стабильности, подобно их стволам. Жизнь продолжалась даже при такой стуже, под деревьями можно было найти хоть немного, но ярких ягод. Пробовать девочка не стала, не отличала виды, какие ядовитые, а какие нет. Она кружилась в одиночном танце, жадно вдыхая холодный воздух, обжигающий легкие. Звонкий смех разливался по всему ельнику, немногочисленные птицы слетелись поглазеть на чудачку. По снегу пробежал хорошенький такой соболь, не те, что из зоопарка: мокрые, грязные, почти облезлые, а вот такой: пушистый, вытянутый и чуть пухленький — такой, какой должен быть! И при этом непокорный, поймать его ни разу не удавалось. Наблюдая за упертостью и красотой зверька, Варя вспомнила себя в городе. Хоть и всегда открытая, общительная, а по заверениям многих даже добрая, она не чувствовала себя в городе комфортно. Это огромная и неживая крепость, возведённая на болоте не ради жизни людей. О красотах в таком месте оставалось только грезить, смотря на пустое ночное небо.

Она хотела быть частью этого места, преобразиться, снять гнусную, людскую маску лживого счастья и пустых наслаждений. Вот ведь дом родной и отечество! Тайга, белый снег, беспрерывный бег, истинная страсть и свобода, которое ничто не может дать в той же степени, как великая природа. Левада не сравнится со степью, а парк не сравнится с дубравой. А ведь тут ещё и так просто, никаких сложных социальных конструкций, иерархий, религий и наций, главная цель — выжить, а выживают сильнейшие. Внутренняя сила, скрываемая годами, обещала победу в это месте. Она чувствовала, что это её место, тайга даровала то, чего не могли предложить ни городские улицы, ни конюшня. Всё здесь давало окрылённость и истинное чувство свободы от всей каменной старины для её своенравия.

Во время размышления чужачка не заметила, как далеко она забрела. Становилось всё меньше благородных елей и пихт, они переменились на какие-то непонятные, закрученные в ветках деревья с торчащими корнями, в поглощающих солнечный свет цветах. Тревога нарастала, снег уже начал заглатывать ноги по колено. Атмосфера изменилась: свет уже не был столь ярок, дальше и того меньше, а в самой глубине так вообще мрак. И не вдупляя в здешние законы, Варвара совершила ошибку — засмотрелась в ту пучину. Что-то там, в самых потёмках, шевелилось. Как бы это не звучало, но чернота была живой. Она ходила из стороны в сторону, клацая зубами. Дабы не попасться на взгляд того, что пряталось в этой неосвещённой мантии, Варя ушла с границы леса, делившей тайгу на ельник и полумёртвый островок. Песнь жизни снова завелась, призывая деревья расти, а зверей охотиться. Наугад она пошла на запад. Тишь да гладь, как тут!.. Маленькая полянка и то существо. Небесное светило дало полное озарение на внешний вид. По большему счёту ничего нового с утра не выявилось. Только лисица уже не замечала Варю, она стояла спиной к нарушительнице. Девушка, стоявшая в центре поля, казалась погружённой в печали, как утопленник в воде. Хотелось просто подойти и по-человечески обнять, переняв всю боль, но было трудно сделать что-то такое гуманное к монстру. Странная девочка сомкнула руки за спиной и повернула голову в левый бок. Варя спряталась за большой елью. Глаза не были видны. Она запела:

«К тебе, моя любовь, к тебе

Лишь одному тебе:

«Я — это я, ты — это ты, мы — это мы

Сказала я прошлой ночью, кажется»

Девушка только начала петь, а Варя уже была на седьмом небе от счастья. Это был очень приятный, модулированный, мелодичный, тембрально окрашенный голос, кажется, меццо.

«На той же куртке те же пятна.

Я думала, ты не поменяешься.

Когда мы увидим наши отражения в весенней талой воде,

Будешь ли ты со мной?»

Она медленно протянула руку, вместе с этим протягивая слова:

«Останься со мной!

Поздней ночью под окном, я молила тебя о том,

Чтобы ты остался и не ушёл.

Я люблю все те моменты, что мы прожили с тобой,

Я не способна забыть их, я бережно храню их»

Она прижала руки к груди.

«"Влюбленность и любовь разные вещи" —

Сказал ты мне тем февралём.

Пришла наша вторая зима.

Мне страшно, чую, что ты отдаляешься от меня.

Вспоминая то время, я знаю, что ты живешь там.

Останься со мной…

Тот сезон в моём сердце и глазах.

Тебя я не забуду никогда…»

Девочка, протянув последний слог, присела. Она была обессиленная и истощённая. «Не вестись!» — сказала Варя себе, наблюдая за такой грустной картиной. Тут уши лисицы задвигались, она помотала головой. На маске растянулось подобие улыбки, она радостно вскочила, смеясь.В ту же секунду влетел Антон. Он крепко обнял лисицу, подняв . Девушка уткнулась в волосы мальчика и громко смеялась.

— Я так рада, так рада, так рада! — Столько весёлой игривости и честности в этих золотых глазах.

— Хе-хе, тоже люблю тебя, — ответил мальчик стесняясь. Девушка стала щипать щёки парня.

— А ты, дорогой, без лица, как я вижу, — сказала она кокетливо.

— Хм, да, есть такое. Но разве это важно? — пикантно произнёс зайчик.

Он развернулся, стянув даму к земле в стиле танго. Та же, в свою очередь, змееподобно выгнулась в области груди, вместе с этим откинув руки назад. Антон уткнул перемерзший нос в шею возлюбленной.

— Поиграем? — хищно, но с нежностью спросил парень.

— Ещё спрашиваешь.

Антон поднял Алису. Когда хищница уже взяла лёгкую фору, заяц прикрикнул с издёвкой:

— Эй, рыжая, ты первая!

— Почему первая?

— Потому что рыжая!

Та повела игру, в миг сбежав от него. Правила просты: поймал — выиграл, не поймал — проиграл. Началась гонка, можно было сказать — «Не на жизнь,а на смерть», но для этого они были слишком близки, и они уже отринули идею хранения своих тайн и секретов как основу своей жизни, променяв их на теплую любовь и взаимопонимание. Игра сопровождалась озорным смехом, свистом пролетающих снежных снарядов, покрикиванием: «Догоню», «Не догонишь». Оба ощущали всю горячность своих чувств, как на тактильном, так и на эмоциональном уровне. Изредко одному из партнёров удавалось зацепиться за куртку и дублёнку, но оппоненты быстро выпутывались, продолжая игру. Самым главным наблюдателем за игрой стала не чужачка, а никто иная, как Жулька. Собака бегала за своими хозяевами, одобрительно тявкая. Её живые глаза внимательно следили за огромными для неё людьми, а атмосфера, кружившая в своём вальсе вокруг неё, была отчетлива видна для домашнего любимца. Жулька верила в высоту эмоций, испытываемых двумя людьми при встрече взглядами наливного золота и бескрайнего моря. Пинаемая жизнью, собака нашла упокоение в не своей, но истинной любви, проявляемой хозяевами. Пара закончила свои полубрачные игры. Тяжело дыша, они крепко обнялись. Шли последние минуты их недолгой встречи, и перед уходом домой Антон хотел вновь увидеть лицо любимой дамы. Он аккуратно снял маску с несопротивляющейся Алисы. Варвара ахнула. По форме лицо выделялось по всем аспектам: высокие скулы, аккуратные губы, очеркнутые чёрными линиями, в уголках губ утонченно тянущиеся вверх, как у настоящей лисы, такими же очерками были украшены большие круглые глаза девочки цвета солнечного диска, один из которых дергался. Нос ровный и закруглённый. Короткие волосы, естественно, были огненно-рыжими, не расчёсанные, немного лохматые и пушистые, но уж очень красивые. Алиса развернула голову, прикрывая лицо ладонью, будто оно было украшено одними шрамами.

— Чем же тебя так моя морда притягивает...

— Самобичевание тебе не к лицу, знаешь ли, — парень приставил ладонь к лицу девушки — Не знаю, почему ты так думаешь, но я считаю — и буду считать — что ты прекрасна и без маски.

Пока слёзы не потекли ручьём по руке любимого, он вжалась в него. Недолго она была в таком положении, и, отольнув, она слилась губами с дражайшим всей жизни. Тут глаз задёргался уже у прятавшейся. Алисе было уже не первый раз целовать Антона, но делала она это, как и в первый раз, истинно, чисто и горячо любя. Парень не отставал. Он обвил своими руками её талию, сомкнув их тела в одну мягкую и теплую массу, излучающей самое светлое и тёплое чувство в мире — любовь. Её невозможно дать или забрать, или потребовать с неё плату, как за те же прихоти. Но пара не могла находиться в таком положении вечно. Родители и сестра у зайца в человеческом доме, хозяин и соплеменники у лисы в лесу. Антон расцепил свою хватку, давая девушке отойти, они рассоединились. Она забрала незаметно упавшую на снег маску, выглядевший как сгусток огня, сбежавший из снежного заточения. Надев, она подняла руки, но не для сдачи. Грациозно, подобно птице, она совершила кувырок назад на руках, исчезнув за громадой деревьев. Антон, восхитившись проворностью и гибкостью любимой, как довольный зритель после представления, так же поспешил уходить, забрав выкинутый рюкзак. А теперь к чудачке-чужачке. Варвара была ошеломлена. И что ей делать со всем этим увиденным? Если потусторонняя сила всё-таки есть, почему она решила, что такая сцена даст хоть какой-то урок? Сценарист ведь должен думать, что из его творенья должен вычеркнуть для себя зритель. А может, она и есть часть сюжета, и некий смотрящий должен понять всю её грешность и гниль в душе, спрятанными за показной энергией. Варя не знала что делать, все то малое, что было в голове, никак не могло побороть волну вопросов. И тут она крепко призадумалась. Почему-то на ум пришёл Романыч. Он был неплох, но была одна непримечательная деталь, кажись, то, что она девушка, в глазах парня делает её не столь влиятельным в его глазах. Однажды она пережила такое, нужно только...

Она неадекватно улыбнулась, обнажая зубы. Антошу, может и жаль, но гордыня сламывает и не такое, ту же логику и жалость. Она вспоминала, как толпа сверстников в её старой школе расступалась, стоило ей только открыть двери. Когда она доставала сигарету, каждый парнишка, от подъездного романтика до отборного вандала, в ответ вынимали свои зажигалки иль спички, надеясь что она использует именно их огонь, одарив взглядом и добрым словом. Стоило вполголоса сказать: «Блин, ручка закончилась», как те же люди, плюс другие девушки, готовы были безвозмездно отдать свои ручки. И как она это потеряла в одночасье...

Она побежала прочь отсюда, в свой дом. Глаза раскрылись в безумном порыве, снег с каждым её ударом копыт отдавал хрустом. Маленькие звери почувствовали вес того обрушившегося на мир безжалостного рока, уши прижимались, а шерсть вздымалась, все забегали в свои норы, стоило на горизонте явиться ей. Вот уже дорога, ведшая к дому, и тут же! Голос! Бархатный, и такой спокойный.

— Погоди.

В попытке затормозить, девушка повернулась боком, прочертив обувью линию. Она завидела незнакомца, с той же оперы. По голосу явно парень. Он сидел, скрестив ноги, немного ссутулившись. Пушистые наручи на всё предплечье, накидка, закрывающая грудь и плечи, и главный атрибут — волчья маска. Больно живой она не казалась, но Варя знала, чего ждать, и смотрела с недоверием. С одного из тысячи деревьев выбежал соболь, тот, который убегал от неё. Испуганный зверёк, даже не задумавшись, запрыгнул в ноги хищника. Волк взглянул на зверька и поднял того. Животное уже не тряслось, легко поддаваясь манипуляциям. Хищник разинул пасть, грозясь острыми, как бритва клыками, вздёрнуть жертву на тот свет, но соболь не волновался. В действительности он не собирался никого съедать и просто пустил зверька к себе в ноги.

— А ты его напугала.

Варя не поняла собеседника.

— Каким образом?

— Он тебя не знает, оттого и страшится тебя.

— Значит тебя он знает, соответственно должен убегать! — зубастый легко посмеялся.

— Больше хищника, нужно бояться неизвестности. Не хочу на этом долго заострять внимание, — посыл-то Варвара вроде поняла, но остался один вопрос.

— И что ты тут делаешь?

— Да так, собрат и сестра мои попросили передать, что прятаться ты не умеешь совсем. 

Занавес. Она затряслась как тот соболь

— Но, но я же спряталась...

— Колобок тоже был самым хитрым, пока лису не встретил, ха-ха-ха! Не волнуйся, их покой ты не нарушила.

«Меня заметили? Но почему они тогда так спокойно ластились...»

— Да только одного не пойму, что же ты бежать начала. Мягких лап, глушащих звуки, у тебя нет, только тяжеленая обувь. Ни когтей, ни чутья, ни инстинкта самосохранения, — Волк продолжал давить словом и своим присутствием, в то время как соболь уже засыпал. — И если что задумала, советую отказаться. Заяц плохого тебе не желает, а гордость и загубить может.

Волк поднял взгляд, за отверстиями таилась тьма. Варя молчала.

 — Иди к себе, ты мне без надобности, но ты предупреждена, деточка.

Волку показалось, что девушка заступорилась, походя на оленя при свете фар. «Неужто напугал?» — чтобы девочка отмерла, вместо слов он щёлкнул зубами. Варвара побежала. Бежала, как могла, она не заметила как уже оказалась перед домом. Треморными руками она быстро открыла дверь ключами, аналогично закрыв. Ей нужно было отдышаться, что она и начала делать в коридоре, не раздеваясь. Навстречу вышла мать.

— Варя! Господи, почему такая перепуганная?

Девочка пыталась что-то говорить. Только через минуту рассказа она поняла, что пересказывает все что случилось, но как же хорошо, что мама поняла только слова: «Волк, лес». Мама на своем уровне понимания поспешила с выводами, не обращая внимания на то, что говорит дочь. По ее версии, дочка завидела волка и побежала. Городская ведь, в лес просто так не пойдёт.

— Так хорошо, садись за стол есть. — легко отрезав сказала мама.

Обыденные вещи прошли быстро: переобувка, еда, комната. Кошка встретила хозяйку мяуканьем и трением об ноги. Варя притянула кошку к себе, легла на кровать и принялась гладить, тискать любимое создание, мурчащее на ее груди. Пушистая, не агрессивная, сама нашедшая свою хозяйку, любящая и ласковая. А Варя все в своих нечистых мыслях, с нечистым замыслом и такой же мотивацией. Словно чувствуя это, кошка хотела вразумить ее, дав по носу. Слабое «Ау» вырвалось, на этом всё. Девочка все равно сформировала план в своей башке, и, вытянув кошку на расстояние, она поднялась.

— Мася! Думаю, моя жизнь здесь станет намного лучше!

Кошка отворачивалась, но Варя не унималась.

— Антона — жалко, но такая я, что же поделаешь. Просто крикнуть, и вот он никто, а на тебе корона

Да нечистая сей корона будет,

И будет знать тайга,

На кого обратить свой гнев,

Кто посмел тронуть её детей.

И будет она наказана

За свои деяния.