Последний восход солнца

Сестры, промчавшись над головой воинственного, облачённого в тяжёлую сталь вампира, вцепились острыми зубками и когтями в шлем, одновременно парируя от стремительных ударов лезвия меча, в попытках хоть как-то задержать господаря, отвлечь его от Люси.

Тут же вспомнив своё отвращение к самой себе, жгучую боль в груди после привычной, но ужесточённой из-за сущности молитвы, Люси ещё тогда поняла, что страшится любой монстр — молитвы, распятий, всего того, что сделал Господь, сделал, чтобы оберегать верных ему соратников, обычных людей.

"Господь — Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня".

Наспех осмотрев помещение, Люси, заприметив дивный, не испачканный в крови и пыли диван, проворно подбежала к нему, обнажив свои клыки, вгрызлась ими в деревянное основание, вырывая из всей бывшей красоты практичную, единственную сейчас важную для этого места вещь — деревянное распятье.

В голове начала прокручиваться ещё не забытая, свежей раной напоминающая прошлую, нормальную жизнь молитва, продолжавшая отделять мёртвую Люцию, злую и кровососущую, от Люси, любимой, любящей и добрейшей девушки, чьё сердце ещё бьётся, она чувствует не биение, а веру! Руку самого Господа на плечах, не опущенных, всё продолжавших выпрямляться!

Наконец достав две нужные дощечки, Люси, почувствовав страшный жар, прокатившийся каретой по всему телу болезненными толчками, выдохнула, вновь запустив прохладный воздух в горящие лёгкие, проговорив шёпотом:

Господь повелел нам смиренно принимать тяготы бренной жизни. — с этими словами Люси побежала, забыв о холоде каменного пола, всех этих стен, сжирающих неугодных Дракуле, слабых и простых людей, не посчастливившимся оказаться здесь в качестве ещё одной жертвы, — отныне будет иначе, замок опустеет, проклятье, уже снявшееся с личности Влада, угаснет, мир зацветёт, простой, верящий в лучшее народ забудет, что такое страх быть пойманным вампиром, страх потерять этого человека, который уже никогда не вернется прежним…

Примкнув к дерущимся летучим мышам, Дракула, шлем которого, казалось, не пробивался и на меньше половины, продолжал отмахиваться, уже озверев и войдя во вкус, отбрасывал жён, клыки которых то цеплялись, то отцеплялись, всё никак не желая проткнуть эту мощную толстую броню.

Люси, поняв, что больно будет абсолютно каждому, а в особенности ей, закричала:

— Сестры, вцепитесь в металл! Скорее!

И только убедившись в действительности, а взгляд Влада направив на себя, ударив в рамку дозволенного, в облике Сатаны, та соединила деревяшки между собой, образовав в своих белоснежных лапах крест — то, чего так боится всякая нечисть. Руки, затрясшись, начало жечь, ладони, крепко держащие распятие, начали облазить, разрывая кожу, испепеляя её, но Люция, лишь стиснув зубы между собой, терпела, время от времени крича в страшной агонии.

Летучие мыши, как приказала Люси, вцепившись в металлическую основу клыками, вскоре почувствовав мощное воздействие распятья, начали, сами того не понимая, стискивая мелкие головы так, что зубы, вскоре пронзив шлем двумя парами отверстий, осенили жён, раскрывших пасти сильнее, переместившись в другое место, подстегнуло их сражаться ещё яростнее, нападать с разных сторон, не давая графу сосредоточиться на цели, пробивая всё новые и новые отверстия в доспехе.

Влад, всё корчась от боли, пытаясь размахивать своим огромным, увесистым мечом, продолжал и продолжал попытки остановить Люцию, но та, уже, казалось, вгрызаясь в свою плоть щёк, не переставала терпеть испепеляющего чувства на ладонях, кожа которых тёплым воском начала капать прямо к подолу платья. Только услышав еле слышное пищание, а вскоре мощный, напомнивший тот раз с укушенными веками крик Дракулы, Люция, откинув орудие пыток, своего медленного убийства, увидела в прорезях глаз мелкие, две летающие точки, перекрывающие испепеляющие глаза вампира. Радости не было предела, сестры внутри брони!

Жёны, казалось, забыв о своих словах про «страдания вместе с господарем», не жалели своих сил искусать Дракулу, заставляя его медленно, но верно поднимать руки, пальцы которых начали блуждать по заклёпкам, так туго и идеально со всех сторон закрывающих красную броню. Отцепив от себя шлем, Влад, словно обезумев и забыв о боли, начал размахивать мечом у своей собственной головы, тараня свой череп лезвием, нанося самому себе страшные глубокие раны на его злом, мертвенном лице. Словно оживший кошмар, бесновался он в отчаянных и яростных попытках уничтожить своих жён, не замечая, что сам помогает им добраться до своей плоти. Миг! — и летучие мыши ворвались внутрь нагрудника, метя в самое сердце своего господаря.

Отойдя в сторону, не привлекая внимание обезумевшего окончательно господина, Люси, лишь посмотрев на свою заплывшую кожу рук, поняла, что сестры после помощи устанут, придётся после снятия грудного жилета положиться на свою собственную силу, без молитвы, только вампирская способность разрывать всё, что состоит из мяса, покрытое кожей…

Через пару секунд на полу зазвенел упавший металл — упала броня, кираса, закрывающая то, что так нужно и необходимо разорвать, — грудь!

Сестры, как и предполагалось, едва успев покинуть доспех, тут же оказались схвачены мощными старческими руками, на коже которых набухли мышцы, толстые ручьи вен… Вампирши, почувствовав нестерпимую боль, казалось, инстинктивно превратились в привычных глазу девушек, отчаянно бьющихся сомкнулись когтистые пальцы, отделяющие жён от долгожданного, нужного даже такому организму воздуха в когтистых лапах монстра.

Люси, не успев ничего предпринять, увидела, как кисти рук мужчины, лишь дёрнувшись в разные стороны, отделили шеи с провисающими женскими позвоночниками от упавших замертво обнажённых женских тел, жалких в смерти, вовсе не напоминающих соблазнительных демониц, какими были не так давно. Ком, застрявший в горле, не был помехой для разозлившейся Люси. Сглотнув его, она собрала всю свою решимость и злость, как никогда желая победы над Дракулой. Побежав, Стремительно ринувшись вперед, она, забыв о боли, продолжала тянуть руки к мужской, уже открытой груди, как вдруг заболели рёбра, звук чавкающего мяса, пронзившего что-то металлическое, холодное…

— Нет… — едва слышно прошептала Люси Вестенра, опустив глаза вниз, увидев рукоять меча Дракулы, упирающей вампирше прямо в левую грудь, туда, где находиться проклятый орган. Влад, запыханный и уставший на вид, смотрел прямо на убитых жён, только что пронзённую им же самим Люцию. Улыбка, обнажающая клыки, искривила рот.

— Да, Люция, да, моя дорогая! Белый нарцисс, увязший в собственной амбиции, погубил сам себя! Убить бессмертного, непобедимого даже со временем Дракулу! Глупые ведьмы, глупый я, что не убил вас раньше! С этим покончено, отныне ваши сердца... — Влад запнулся, казалось, поняв только что то, к чему шёл всю битву, — биение сердца у мёртвых вампиров? Вздор! Остался только один… Он…

Люция, полуживая, упавшая на колени, обессиленно глядящая ему в лицо полуприкрытыми глазами, казалось, поняла тоже, что вся теория с чужими сердцами была нелепой попыткой обелить самого себя перед самим же собой, сущностью, окончательно поглотившей не только сердце, но и разум Дракулы, догадавшегося до этого, но не желавшего верить. И вот, встав на колени, словно удобно расположившись перед Люцией, начавшей улыбаться, Дракула одним движением, неспешным и надменным даже здесь, разорвав свою плоть, открыл для себя тот самый секрет, хранившийся у него внутри — сердце, всё это время бьющее в ушах, было самое настоящее, красное, живое… Его!

Вырвав забившийся чаще орган в свои лапы, протянув руки на уровне глаз, тот наконец увидел сам всё то, что скрывалось в нём — сердце Влада Басараба, чьё имя в Османии кричали в боевом кличе, в победном и восторженном крике!

— Нет... Проклятье… Сердце бьётся! Что это?! Как?! — напуганный одним лишь существованием этого сердца Влад отчаянно закричал, перестав шипеть, злиться — удивление было искренним, без доли подтекстов на своё величие, к чему так привыкли тот, Люси и его погибшие жёны.

— Чувство, управлявшее тобой тогда, — любовь к народу, желание исправлять ошибки людей, примкнувших к Дьяволу, отдав честь ему, наплевав на Божьи законы, его понятия и смыслы… Ты ведь был героем, ты был справедливым, не желал хорошим людям плохого, плохим — хорошего…

— Никто не мог победить меня, никто не догадывался до иных способов: только колья и клинки! Ты запустила во мне то, о чём я так давно не вспоминал, не желал даже слышать...

Перед глазами голубыми огоньками заискрились обрывки прошлых битв, тот самый роковой удар, убивший Влада, а после тьма, поглотившая его также неожиданно и быстро; его настоящее, как тот убивает людей, сжирая их до костей, мёртвая мама Люции, она, Джонатан, Мина, Ренфилд... Их лица, перекосившиеся от ужаса, складки лица, бегающие в ужасе глаза, крик первородного страха... Вот кем стал Влад, вот как видят его люди, добрые, верящие в Бога, идущие по его законам — как монстра, убийцу всего верного и святого...

— Ты окружил себя таким же обществом голодных на внимание вампирш, потакающих тебе, твоим желаниям и главным принципам, заглушившим те прошлые… Ты слишком увлекся в роль господаря, и это погубило тебя... Ты не желал терять власти даже с бессмертием, философией, изменившей тебя — из проклятья ты сделал инструмент, оберегающий тебя от несогласных, обычных смертных…

— Да… Я стал монстром, правителем тех, кого убивал, чтобы прекращать рассаду губящих мир тварей... Какой же я глупец! — прошептал в последний раз Дракула, на щеках которого текли забытые веками слёзы. Вдруг из-под брони, оставшейся на теле вампира, начал вылетать чёрно-белый прах, вызволяющий душу, наевшейся страданий по горло, желающей скорее в небеса, на вечный покой, а если Господь станет против — на перерождение, очередное испытание жизнью, от рождения до самой смерти...

Люси, тоже начав сгнивать, превращаясь в улетающий прах, прослезилась, наконец почувствовав, как сердце, пронзённое мечом, как ладони, окислившись в Божьей каре, перестали ныть тупой болью, жгучей обидой и потерей праведного пути, — освобождение из оболочки, полёт в неизведанные просторы, где душа сможет найти покой…

Дракула, подняв руку, одним взмахом достал острое лезвие из женской груди, улыбнувшись Люции, напуганной и страшащейся новых выпадов от древнего вампира.

— Не хочу, чтобы твоё сердце унесло с клеймом вампира… Спасибо, Люси.

Улыбнувшись дрожащими губами своему убийце, чьи клыки сделали слишком много бед, та, опустив голову на плечо, уже начавшее разъедать пеплом, зарыдала, понимая, что она так и не смогла сказать Мине на прощание всё, чего желала, — как та её любит, ценит и уважает как женщину, подругу! Не сможет заверить её в покое души, полном прекращении бед и всех ночных кошмаров на улицах Англии, Трансильвании, мира!.. Возможно, совсем скоро группа охотников, собравшаяся на убийство Влада, увидит его пепел, оставшуюся от него красную броню, рядом с которой лежит белоснежное ритуальное платье, всё поймут и простятся с мертвецами как следует, ну а сейчас упавшие без тел и шей головы, продолжающиеся исчезать, посмотрели друг на друга в последний раз, каждый из которых сказав одними губами:

Прощай, мой белый, светлый нарцисс.

Прощай, моя любимая Мина Харкер. Я буду любить тебя даже там, где тебя нет… Береги себя, моя роза...

Солнце, поднявшееся над Румынией, пронзило первыми лучами извечный ледяной туман. Всё наконец встало на свои места