— Ну что ты встала, куколка? — просвистел шершавый голос из коробки. — Одна капля твоей дурной крови, и я с-с-с-свободен.

Марика смотрела на тёмный металл — он жадно поглощал тусклый свет, лишь изредка позволяя случайным отблескам ускользнуть. Лишь однажды она видела подобный материал. То была клетка в Тесхам Мутна, созданная специально, чтобы удерживать существ, удержать которых не может почти ничто. Покрывавшие поверхность символы были хорошо знакомы любому разумному вампиру; они складывались в слова проклятья и предупреждения. Грехи его неведомы прощению, а страдания — избавлению. Не взывай и не внемли. Прикоснись и познай проклятье.

От коробки исходила энергия — ослабшая со временем, но не утратившая власти. Марика прекрасно чувствовала: кто бы ни был заключён внутри, он пытался подчинить, притянуть, заставить. Сейчас же, немедленно.

Но древняя сила, которая когда-то, несомненно, сломила бы волю и сотни, осталась теперь лишь тенью себя самой. И у Марики было что ей противопоставить.

Она чувствовала в себе странное, почти омерзительное тепло.

Впервые ненавистная связь приносила ей пользу. Скрытый, чья печать въелась в самые её кости, не позволял ей подчиниться никому другому. Тёмная энергия ворочалась в ней, отравляя кровь. Во что бы то ни стало она не должна притронуться к коробке.

Узник ощутил сопротивление. Призрачный шёпот, ещё мгновение назад бывший почти успокаивающим, взорвался вихрем ярости, который теперь безуспешно бился о барьеры, сотканные из чуждой воли.

— Даже не думай, dh’oine ^{[человек]}, — раздался резкий голос стоявшего рядом эльфа. — Я доставлю его владельцу. Нетронутым.

— Ты даже представить не можешь, что это, — глухо отозвалась Марика. — И твоему купцу оно точно не принадлежит.

— Это ты ещё с чего взяла? — он расправил плечи, глядя на неё с вызовом. — Кому оно, по-твоему, принадлежит? Уж не тебе ли?

— С-с-себе, — вновь раздалось шипение из ящика. — Я принадлежу с-себе. И ты жаждешь того же. Жаждешь и не можешь достичь.

Тон заключённого вновь сменился с требовательного на подозрительно мягкий. По позвоночнику пробежала лёгкая дрожь, точно крошечное насекомое перебирало по нему бархатными лапками. А затем впилось тонким жалом прямо в основание черепа. Марика почувствовала, как что-то скользкое наконец нашло трещину в её сознании и, просочившись внутрь, искало теперь самые уязвимые уголки.

— Что тебе терять? — проникновенный шёпот старого вампира обволакивал сознание. — Ты ведь знаешь, каково это — быть похороненной заживо. Долгая, бесконечная ночь… Сильнее боли только отчаяние. Я чувствую его в тебе. Мы с тобой похожи.

Он улыбался. Она слышала это в голосе.

— А ты ведь так и не выбралась. Всё ещё чувствуешь, как стены сжимаются, как потолок опускается… Вспоминаешь в каждой тесной комнате… Даже в темноте? Абсурд! Боишься своей беспомощности. Но знаешь, что сковывает тебя больше всего? Твой страх! Постыдно… — слова легли на плечи тяжело, давяще, будто пригвоздили её к месту. — Высшее существо не может бояться! Посмотри на меня, куколка. Я заперт намного крепче, чем ты когда-либо была.

Его голос заполнял голову, он был везде — в груди, в костях, в крови. Марика вздрогнула. Её пальцы инстинктивно потянулись к коробке в попытке отбросить её подальше от себя — раньше, чем она успела осознать собственное движение. Каждый звук, каждое слово пробиралось в подсознание, как змея — мягко, но неумолимо, вжимаясь всё глубже, вытесняя здравый смысл, вызывая тягучую боль где-то внутри груди.

— Но я не унижен, — это прозвучало спокойно, уверенно, поистине бесстрашно. — А ты… вынесла из могилы унижение. Но к чему слова… позволь показать тебе. Позволь научить тебя. Помочь тебе.

…Запах старой крови и плесени — едва уловимый. Тьма, давящая на сознание. Земля, забившаяся в раны. Сковывающее бессилие.

Земля во рту и ноздрях.

На какой-то момент Марика потеряла грань между прошлым и настоящим, и попыталась откашляться, вытолкнуть пыль из горла — и не смогла.

Руки дрожали. Она не хотела слушать, не хотела вспоминать. Но тело всё помнило.

И она тоже вспомнила всё. Каждый момент: срастающиеся мышцы ноют от попыток вырваться; крик глохнет в удушающей тишине. Пальцы тщетно скребут по гробу — руки до сих пор не приросли до конца. Исчерченные следами когтей, прогнившие насквозь доски вдруг обваливаются сами, вместо свободы впуская тяжесть земли.

…Когда её зарывали, доски были свежими.

Остатки последнего, затхлого уже воздуха наконец оказались выжаты из груди. Лёгкие сжались, больше не требуя вдоха. Тело знало, что делать. Оно замирало, остывало, впадало в ожидание. Но сознание не гасло.

Тогда, в мрачной глубине, она поняла, что её никто не вытащит. Она осталась одна.

Марика зажмурилась, пытаясь освободиться от морока. Нет, нет… нет! Она не там, она не тогда. Чёрная рябь перед глазами дрогнула; зрение успело выхватить тусклые руны и острые грани коробки. Очертания реальности. Пальцы сжались, схватив воздух… или землю?

Она не была уверена, что у неё вообще были пальцы.

— Постой, тут ведь есть что-то ещё. Что ты прячешь от меня? — голос звучал удовлетворённо. Он нащупал что-то более глубокое, что-то ещё более грязное — и оно ему понравилось. — Ах. Стыд.

Марика вложила в ответ всё, что у неё осталось, но вышло только одно хриплое слово:

— Заткнись.

Но голос в голове не исчез. Теперь он стал чётче, приобрёл знакомые интонации — певучие, наполненные ложной материнской лаской.

— Марика, милая, — голос звучал глухо, заглушаемый плотной массой земли, — ты ведь знаешь: это для твоего же блага. Ну, до чего довело тебя твоё упрямство? Как бы я хотела тебе помочь! Подумай теперь как следует, пока лежишь там. Ты не представляешь, как я страдаю, зная, что ты сама избрала этот путь. Для меня это тяжелее, чем для тебя.

О, нет, она не осталась одна. Ориана всегда знала, как сделать тьму ещё глубже. Её присутствие было пыткой хуже одиночества.

Чем сильнее Марика пыталась вырваться, тем сильнее земля сдавливала ей грудь. Грань между воспоминаниями и реальностью стёрлась окончательно; почти не осталось воли сопротивляться. Тело казалось чужим; она ощущала его, но не находила в нём себя.

Её больше не существовало. Она была ничем. Она была нигде. Был только голос Орианы — и шелест чёртовых страниц.

— А я тут всё думаю, как бы мне тебя отвлечь, Марика? — промурлыкала Ориана. — Возможно, стоит почитать что-то… вдохновляющее? Где же этот отрывок… Вот, нашла! — в голосе Орианы зазвучало оживление. — Это будет просто идеально. Давай же послушаем: «Ведьмак и Бестия». Ах, разве это не напоминает тебе кое-кого?

…

— «Он ворвался в зал, его плащ развевался за спиной, словно крылья», — прочла Ориана с наигранным драматизмом. — «Я пришёл за тобой, моя дикая роза, — прорычал он, и его глаза вспыхнули, как звёзды, вспарывающие мрак ночи». А он называл тебя «дикой розой»? Так красиво… — мечтательный вздох — достаточно громкий, чтобы Марика услышала. — Это же настоящее искусство. Какой пафос! Какое обаяние!

…

— И какой у нас финал? Ах, вот он, — Ориана быстро перелистывала страницы в поисках последнего отрывка. — «Свадебный пир длился три дня, и её смех разносился по залу, как музыка небесных сфер. А он смотрел на неё так, словно она была единственной в мире. «Я никогда не подведу тебя», — сказал он, держа её за руку». Моя девочка, ты ведь именно такого и ожидала, признайся? Нежные признания, вечная любовь… А вместо этого он разрубил тебя на части и ушёл, даже не оглянувшись!

Закрыв книгу, Ориана в который раз вздохнула, явно переполненная чувством глубокого удовлетворения.

— Какая поучительная история! Истинный триумф глупости. Надеюсь, ты извлекла из этого урок, милая. Хотя, признаться, я в этом сомневаюсь. Возможно, нам стоит повторить завтра? В то же время, на том же месте? Ты вроде бы пока никуда не собираешься.

— Марика.

Это было… её имя? Это сказала Ориана?

— Протяни руку, милая. Помоги себе. Вытащи себя.

Рука. Она посмотрела вниз. Чья это рука? Не её, у неё нет рук. Почему она её видит? Она в темноте, взаперти. Рука… послушалась? Рука тянулась вперёд, к острому выступу. Почему-то она знала — её это освободит.

Пальцы уже почти коснулись гладкого, прохладного металла — но вдруг тело сковала незримая сила. Её тело. Оно было, оно существовало и оно болело. Она ощутила, как её собственная кровь откликается на древние руны. Мышцы пронзила резкая, оглушающая боль. Марика попыталась вдохнуть, но не смогла — всё внутри будто застыло.

Грудь и голову сдавила незримая тяжесть. Её сознание оказалось заключено между двумя противоборствующими силами. Она вдруг поняла: Скрытый защитил темницу. Его воля, воплощённая в магических узорах, сплеталась с чуждой ей силой узника, создавая барьер, который невозможно было пересечь. Простая попытка ослушаться обернулась для неё наказанием — парализующей волной раскалённой боли, что заполнила её до самых кончиков пальцев.

Марика не могла ни отвести взгляд, ни повернуть головы — только смотреть на тёмный металл. Послышались шаги, едва различимые сквозь хаос внутри — потоки крови, прежде знавшие свою партию, теперь бились в какофонии. В поле зрения появился эльф; впервые она толком разглядела его мрачное, словно вырезанное из серого камня, лицо, болезненно заострившееся от усталости. Правый глаз его скрывала тёмная, потрёпанная повязка. Левый, ярко-зелёный, глядел на неё с подозрением; в нём читалось сомнение — дурачит ли она его или нет.

Его губы дрогнули, едва заметно сжались, выдав смесь раздражения и недоверия. Он остановился напротив, слегка склонив голову, и наклонился ближе, заглядывая ей в глаза. Она видела, как бровь его вопросительно изогнулась, на лице мелькнуло мимолётное оживление, будто его посетила неожиданная догадка. Он сказал что-то, но слова вышли искажёнными и отрывистыми; Марика не смогла их разобрать. Перед глазами замаячили тонкие длинные пальцы. Щёлк.

Щёлк.

Резкий звук эхом отозвался в её голове, но она всё равно не могла ответить.

Мысли путались, разрываясь между паникой и попытками осознать происходящее. Сосредоточение казалось невозможным. Мысли, как листья в бурном потоке, не могли обрести опоры.

Под ногами её тоже не было.

— Bloede dh’oine, ты хоть слышишь меня? — процедил он сквозь зубы. Голос прозвучал ближе, насыщеннее; в этот раз она разобрала слова.

Конечно слышу, идиот! — внутри вспыхнуло раздражение, тут же сменившееся беспомощной яростью. Тело было недвижно, а разум, увязший в липкой трясине, тщетно пытался найти выход. Чёртов эльф! Как же его звали?..

Эльф выпрямился, отстранившись от её застывшего лица. Его губы искривились в самодовольной ухмылке. Он оценивающе прошёлся по ней взглядом, сопоставляя что-то в голове. На её застывшей руке он задержался дольше, словно находил в этом что-то особенно интересное. Хмыкнул тихо, с презрительной снисходительностью, от которой с утроенной силой захотелось разорвать невидимые путы и вцепиться ему в горло.

— Что ж, ты явно не собираешься останавливать меня, — произнёс он с язвительным торжеством. — А ведь только что заявляла, что груз я не доставлю. Que ess va aen evelien, ell'ea? ^{[Как всё обернулось, да? (ell'ea - вопрос в грубой форме)]}

Марика чувствовала, как обида и злость смешиваются внутри. Имя… она же слышала его имя. Ещё тогда, при первой встрече. Теперь она пыталась вспомнить его так отчаянно, будто это могло ей чем-то помочь.

Он шагнул ближе к коробке, мельком бросив взгляд на символы, которые по-прежнему светились, будто пульсируя. На мгновение на лице эльфа отразилось колебание. Его единственный глаз вновь обратился к Марике.

— Знаешь, — начал он, насмешливо склонив голову, — ты отлично показываешь, чего делать не надо. Очень наглядно.

Он расстегнул плащ, сбросил его с плеч резким движением и осторожно обернул ларец плотной тканью. Опустившись на одно колено, скрутил свободные концы плаща по бокам и связал их в плотный узел. Перекинув импровизированную сумку через плечо, он поднялся на ноги, проверяя, надёжно ли всё держится.

— Твой плащ находит всё больше применений. Должен признаться, от тебя больше пользы, чем я думал, — ехидно сказал эльф, ухмыляясь.

Иорвет. Имя полоснуло сознание, как край тонкого листа — нелепо, неожиданно, мерзко. Ярость накатила новой волной. Этот нахальный, самодовольный эльф. Каждый его шаг, каждая его насмешка впивались в сознание крючьями, вытягивающими из глубин памяти нечто пугающе знакомое. Слова, действия, манера — всё это было отголоском незабытого кошмара. Там, в тот ужасный момент, не с такой ли ухмылкой кто-то другой отсёк ей голову быстрым росчерком меча? Марика ощущала, как злость растёт, но сделать ничего не могла. Тело оставалось сковывающим капканом, подчиняющимся чужой воле.

Эльф неспешно достал стрелу из колчана и плавным, уверенным движением наложил её на тетиву. Лук привычно устроился в его руке, словно был её естественным продолжением.

Марика не могла отвести глаз от его рук. Он собирался выстрелить. В неё. Это не убьёт её — что ей стрела? Даже если попадёт в главное сердце — болезненная рана, но не смертельная. Интересно, он уже понял, где оно расположено?

Пальцы эльфа едва заметно напряглись, пока взгляд прощупывал темноту впереди. Уши настороженно приподнялись. А затем… затем его силуэт растворился в тенях, оставив её наедине с парализующей тишиной.

Он не выстрелил.

— Дур-р-рёх-ха, — уже знакомый призрачный шёпот вновь прокатился угасающим эхом то ли по пещере, то ли по её сознанию.

***

Обёрнутый плащом груз мерно покачивался за плечом Иорвета. Шаги его были быстрыми, почти торопливыми — он стремился как можно скорее закончить дело. За свои усилия он рассчитывал получить больше уже обещанного лука. Намного больше. Если Тибор думал, что отделается туманным объяснением, его ожидало неприятное удивление. Оплата будет справедливой.

— Поосторожнее, смертный, меня укачивает! — прорезал тишину напыщенный, недовольный голос из коробки. Звучал голос высокомерно. Звучал он так, будто его обладатель с трудом снисходил до общения с Иорветом.

Иорвет хмыкнул, но шага не замедлил. Пальцы невольно сильнее сжали скрученные концы плаща. Интересно, что же там скрывается? Было ли оно живым? Иорвет старался не придавать этой мысли большого значения. Он уже знал, что груз опасен: что-то явно пошло не так с ведьмой, когда она протянула руку к ларцу.

Ещё тогда он понял, что не стоит прикасаться к шкатулке прямо. Догадка, похоже, была верна, а значит, риск был огромен. Но теперь он шёл по лесу — и зловещая вещь не проявляла никакой враждебности. Она вообще ничего не проявляла.

Если не брать в счёт надоедливый голос, конечно.

Иорвет невольно улыбнулся. Было в этом что-то удовлетворяющее — в осознании, что он обошёл ведьму, которая так самоуверенно пыталась показать своё превосходство над ним. Теперь груз был у него. Он рискнул — и выиграл. Оставалось только дожать Тибора: если тот и впрямь желает получить свой заказ, ему придётся заплатить по-настоящему.

— С-с-с-с, — засвистел приглушённый голос из ларца, — Я заслуживаю хоть какого-то уважения?! Ты ведь понимаешь, какую честь ты имеешь? Нести МЕНЯ, держать в руках самую великую тайну!

Иорвет, не замедляя шага, перепрыгнул через поваленное дерево, приземлившись мягко и почти бесшумно. Голос он усиленно игнорировал. Шкатулка слегка качнулась, небрежно ударившись о спину.

— Почему же ты молчишь? Неужели тебя не гложет любопытство? Ты рисковал жизнью, чтобы заполучить меня… и всё ради того, чтобы доставить меня какому-то купцу? Разве тебе не хотелось бы узнать истинную цену того, что у тебя в руках?

— Думал, самым трудным будет этот груз добыть, а не слушать его речи, — рассеянно пробормотал Иорвет, прежде чем осознал, что ответил голосу из шкатулки. Он нахмурился, ускоряя шаг.

— «Груз». «Груз», — повторил голос с чванливой насмешкой, будто это слово оскорбило его. — Поражает твоя узколобость, смертный. Думать обо мне как о ноше! Куда же ты меня несёшь? Неужели к тому карлику? Да-да, он украл меня, но не смог унести. А теперь хочет получить то, что ему не принадлежит. А ты так послушно загребаешь для него жар своими руками? Ты ведь знаешь, что он тебе солгал. Он боялся, ты ведь это видел. Ты умён.

Иорвет нахмурился. Он вспомнил, как Тибор нервничал, как мямлил что-то невнятное о «важности груза». Слишком уж неубедительно. «Украл, но не смог унести?» Страх. Очевидно, он знал, с чем имеет дело. Тибор боялся этого груза, боялся настолько, что искал кого-то другого, чтобы довести дело до конца. Иорвет рискнул, потому что чувствовал — это стоило того. Не просто стоило, но открывало дверь к чему-то большему.

Если даже вор испугался того, что украл, значит, оно по-настоящему ценно. Но не для Тибора, нет. Он слишком слаб, чтобы понять это. Ты, Иорвет, не такой. Ты видел эту вещь и понял её силу. Ты один смог удержать её в руках, преодолеть её влияние. Неужели ты отдашь её кому-то ещё?

— Ты выбрал риск, потому что почувствовал… возможность. Разве не так? — продолжил голос, теперь почти шёпотом. — Свободный я могу дать тебе всё, что ты только захочешь. Силу. Знания. Ответы на вопросы, которые ты даже не осмеливаешься задать. А может, нечто большее. Ты ведь не из тех, кто отказывается от преимуществ, не так ли?

Иорвет замедлил шаг. Ответы. Слишком много вещей в его жизни оставалось без ответа. Сила и могущество? Он не был наивным юнцом, чтобы жадно хвататься за такие громкие обещания. Очевидная уловка.

Разум, ещё мгновение назад сосредоточенный на деталях сделки с краснолюдом, начал блуждать. Зачем Тибору такая сила? Он не знает, как ей пользоваться. Но ты-то знаешь. Ты мог бы использовать её для дела. У тебя есть цели, есть причины. Ты справишься лучше других. Разве не так?

— Карлик знает, что он может получить, — шёпот был настойчивым, вкрадчивым, как вода, медленно просачивающаяся сквозь камни. — Но у него нет ключа! У него ничего нет, кроме собственной жадности. А у тебя есть.Твоя знакомая… она и есть ключ. Вернись к ней.

— И что самое интересное, — добавил голос; тон его стал мягким, обманчиво доброжелательным, — тебе не нужно с ней делиться. Ты же видел её, смертный. Она и с места сдвинуться не могла. Что стоит взять всего каплю крови? Так легко. Она даже ничего не заметит.

Иорвет остановился. Марика. Она слишком уверенно потянулась к коробке в пещере. Он вспомнил её взгляд, сосредоточенный, полный напряжения и скрытого желания. Она знала, что внутри, и она хотела это. Это была не просто самоуверенность, не профессиональное любопытство. Это была жажда. Жажда, которую она не могла ни побороть, ни скрыть. Она считала, что эта вещь принадлежит ей. Считала, что имеет на неё право. Несмотря на опасность. Несмотря на последствия.

Для чего? Для власти? Для могущества? Конечно. Ведьма. Магичка. Её собственной силы недостаточно, ей нужно больше. Им всегда нужно больше. Что бы она сделала с этой силой? О, он знал ответ. Она использует её во зло. Она снова попробует. Она думает, что имеет на это право.

Мысли разрастались, словно сорняки, заполняя разум, с каждым мгновением становясь всё громче, всё отчётливее. Она магичка. Она опасна. Она не остановится. Если он позволит ей… Он не может позволить. Нельзя дать ей дотянуться до этого. Он должен сделать это первым.

Он должен.

Он должен.

Иорвет стиснул зубы.Мысли били по сознанию, как барабанный бой, ритмично, неумолимо, всё громче, всё убедительнее. Почему не воспользоваться? Почему не сделать ход первым? Разве это не правильно? Разве это не логично? Эти слова эхом отзывались в его голове, как будто он повторял их себе сам.

Но что-то вдруг дрогнуло. На долю секунды он остановился. Замер. В ритме этих мыслей была трещина — ощутимая фальшь. Они звучали так… естественно. Так правдоподобно. Почти как его собственные. Почти.

Иорвет глубоко вдохнул. Он дышал влажным запахом леса, чувствовал грубую ткань одежды на коже, слышал треск веток под ногами. Это было настоящее. Это было его. Мысли, однако, кружились в голове, как голодные стервятники. Но теперь он знал: они не принадлежали ему. Они не могли быть его.

— Ты не заставишь меня, — тихо сказал он, и голос его был так же твёрд, как и шаги.

Голос за спиной вновь что-то зашелестел, но теперь слова соскальзывали с поверхности разума, как вода с гладкого валуна. Он знал, что делать. Решение было простым, но требовало чётких действий. Он бросит груз. Спрячет его. Нужно было найти место. Где-то глубоко в лесу. Там, где никто — никто — не сможет его найти.

Пологий лесной склон постепенно сменился каменистыми уступами, всё более крутыми и неровными. Внизу виднелся овраг; на его дне покоились большие валуны, обросшие корнями и мхом. Между ними стояли несколько тонких деревьев с узловатыми стволами; их ветви тянулись вверх в поисках света. Узкие расщелины между камнями подходили для тайника идеально.

Сняв с плеч плащ, Иорвет осторожно двинулся вперёд, к краю, стараясь не касаться шкатулки.

Ларец выскользнул из складок ткани и ударился о камни. Металл зазвенел, расколов тишину, и гулкое эхо прокатилось по оврагу. На мгновение всё замерло; даже ветер, казалось, затих.

—Кр-р-р-ривор-р-р-рукое ничтожес-с-ство!— взорвался возмущением голос, резкий, как треск ломающегося дерева.

Иорвет только скривился, отступая на шаг. Он молча продолжил дело, не обращая внимания на оскорбления. Избегая прямого контакта, отпихнул проклятую вещь первой попавшейся палкой в подходящую расщелину. Там было достаточно места, чтобы ларец поместился плотно, а сверху оставалось немного пространства для маскировки. Он собрал вокруг куски рыхлой земли, мох и влажные листья, чтобы полностью скрыть тайник от чужих глаз. Этого должно хватить до тех пор, пока он не договорится с Тибором.

Лишь бы только проклятый демон молчал.

Вытерев ладонью пот со лба, Иорвет отступил на шаг и последний раз окинул место оценивающим взглядом. Ветка низкого дерева скрывала вход в расщелину, а мох ложился плотным ковром. Зацепиться было не за что.

***

Вечер наступал на рынок медленно, но неумолимо. Торговцы, уставшие за день, неторопливо сворачивали лавки; земля хранила следы дневной суеты. Каменную мостовую усеял мусор: рваная ветошь, огрызки верёвок, чей-то потерянный башмак. Между лужами растёкшегося сока и липких остатков еды жужжали осы. Под ногами неприятно хрустела ореховая скорлупа. Иорвета передёрнуло при мысли, что пришлось бы ступать босиком по этому месиву, не добудь он обувь ещё вчера.

Уставшее после долгого дня тело ныло; пот липкими струйками стекал по шее и спине, пропитывая рубашку. Иорвет провёл рукой по лицу, убирая в сторону мокрые пряди волос, и на миг остановился, чтобы оглядеться.

Воздух был тяжёл: сладковатый запах брожения смешивался с горечью пролитого пива, смрадом потных тел и едкой гарью от уличных жаровен. Люди постепенно расходились, но дневной хаос пока не спешил покидать ряды. Торговцы переговаривались между собой, кто-то громко жаловался на падение прибыли. Уставшие покупатели не торопились уходить, с ленивым упрямством ковыряясь в прилавочных остатках, торгуясь за почти испорченные овощи.

Иорвет провёл языком по пересохшим губам, чувствуя вкус соли. Вкус его злости. Он ненавидел такие места — грязь и людское мельтешение. И ещё больше ненавидел, когда приходилось искать кого-то в подобном беспорядке.

— Тибор, — тихо пробормотал он себе под нос. — Где же ты, чёртов коротышка?

Наконец он его заметил.

Краснолюд сидел на ящике, небрежно опершись локтем о прилавок. Его широкая ссутуленная спина выглядела почти расслабленной. Он лениво перебирал медные монеты, пересыпая их из одной ладони в другую. Но глаза выдавали беспокойство, нервно скользя по редеющей толпе, словно высматривая кого-то.

— Ты жив! — выдохнул он, вставая с ящика. — Честно говоря, я уже начал волноваться. Да я же говорил, что ты справишься! — он замолчал, вдруг заметив пустые руки Иорвета. Улыбка на лице Тибора слегка поблекла.

Иорвет подошёл вплотную — так, что его высокая фигура нависла над краснолюдом, и остановился, глядя на купца сверху вниз, так, будто мог одним взглядом пригвоздить его к земле. Тибор не отступил, даже не шевельнулся. Он скрестил руки на груди и поднял голову, не скрывая раздражения.

— Чего ты так напираешь, ельф? — прогудел он с вызовом. — Думаешь, я струшу только потому, что ты каланча эдакая? Уверяю тебя, видел я рожи и пострашнее твоей. Уговор есть уговор! — Он наклонил голову, прищурившись. — Шкатулки я, правда, не вижу… Так что, может, ты пришёл вернуть лук?

— Ларец у меня, — сообщил Иорвет, склонив голову. — И ты увидишь его, как только мы пересчитаем цену.

Тибор нахмурился, его лицо покраснело от возмущения. Он резко упёр руки в бока и ответил с нажимом:

— А я, между прочим, ожидал от тебя большей честности! — его голос поднялся на полтона. — Ты думаешь, я всем подряд такие сделки предлагаю? Лук, который я тебе дал… Ты хоть знаешь сколько он стоит, такой редкости вещь?! Я доверился тебе, надеялся, что ты просто сделаешь своё дело, как договаривались. А ты наглеть, значит, будешь?! Про тебя мно-ого слухов ходит. И многие из них — дело заслуженное, — он прищурился, оценивая, какое впечатление его слова производят. — Но что ты — подлец?! Такого я ещё не слышал.

Иорвет приподнял бровь. Его губы дрогнули в мимолётной усмешке.

— Подлец? — переспросил он, насмешливо глядя на краснолюда. — Если кто и подлец, так это ты, Тибор. Ты — лжец. Лжец и вор.

Иорвет блефовал, но делал это с привычным невозмутимым выражением лица, будто держал в руке все карты. Доверия к трёпу неизвестного из чёртовой табакерки у него не было, но если они были правдой — быть им его оружием. Если нет, краснолюд всё равно что-нибудь выдаст.

— Ты не просто вёз этот груз, — продолжил Иорвет, его голос звучал ровно и уверенно. — Ты украл его.

— Но это не воровство, — возразил Тибор, подбоченившись. — Слушай, эльф, она просто там лежала. В самой пещере! Никто её не охранял, никому она не принадлежала. Ничья! Разве это кража, если вещь просто так лежит посреди пустого места?

Тибор сам себя загонял в ловушку — он не только подтвердил догадку, но и выдал то, чего Иорвет пока ещё не знал. Шкатулка не была «грузом». Она никогда не покидала пределы той дьяволовой пещеры.

Маленькая победа, но важная.

— Ничья? — переспросил Иорвет. Голос его звенел от сарказма. — Знаешь, мне так не показалось, когда я сражался за неё с парой вампиров.

Краснолюд вздрогнул и попытался изобразить недоумение.

— Ну, они напали, да, но… Они же просто твари!

— Правда? — обманчиво-доверчивым тоном спросил Иорвет. — А как насчёт чародейки? Она тоже «случайно» оказалась там?

Тибор моргнул, его лицо стало ещё более напряжённым.

— Чародейки? — пробормотал он, явно растерявшись. Это не было притворством.

— Да, представь себе, — продолжил Иорвет, его слова ложились одно за другим, как кольца верёвки, обвивающей Тибора. — Она тоже охотилась за этой дрянью. И поверь мне, эта ведьма — не их тех, кто гоняется за безделушками.

Иорвет пристально смотрел на Тибора, видя, как тот напрягся, когда речь зашла о чародейке. Это был весомый аргумент: достать коробку оказалось гораздо труднее, чем краснолюд хотел показать. Но нужно идти дальше, к главному.

— Знаешь, Тибор, я не просто так решил вернуться с пустыми руками, — начал Иорвет, его голос стал ниже, а тон твёрже, словно он загонял краснолюда в угол. — Эта вещь — не просто груз. Она опасна. Что бы ни было внутри, оно утверждает, что принадлежит само себе. И доказывает это весьма убедительно.

Краснолюд молчал, сжав губы, но Иорвет продолжал давить. Его слова звучали уверенно и не оставляли пространства для возражений.

— Оно лезло мне в голову. Пыталось заставить сделать то, чего я делать не хотел. Тибор, ты даже не представляешь, насколько это было тяжело. Вампиры, чародейка — цветочки по сравнению с тем, что сидит в этом ящике.

— Так значит, с тобой оно тоже говорило, — сдавленно пробормотал Тибор, отводя глаза в сторону. — Ну и что? Ты ведь справился, верно? Это всё, что имеет значение. Что я, должен теперь испугаться и отказаться?!

— Да, должен, — отрезал Иорвет. — Потому что ты слаб, Тибор. Ты с самого начала только и делал, что лгал. Даже про брата, небось, наврал. Брат был? Или ты это придумал, чтобы заставить меня работать?

Слова Иорвета, будто молот, ударили точно в цель. Тибор побледнел и обиженно фыркнул.

— Брат был! — буркнул он, но его голос дрогнул. — Да, это я преувеличил, ладно. Он просто ушёл, сбежал, как трус. Но это не важно!

— Сбежал, говоришь? — повторил насмешливо Иорвет. — Значит, он тоже слабак. Как ты.

— Не смей сравнивать меня с ним! — выкрикнул Тибор, его кулаки сжались, но глаза выдавали страх.

— Я говорю только о том, Тибор, — спокойно продолжил Иорвет, — что если ты получишь эту шкатулку, ты станешь её следующей жертвой. Это то, чего ты хочешь?

Краснолюд молчал, рассеянно перебирая бороду пальцами. Наконец он выдохнул, будто сдался.

— Да, эльф, я слаб. Я не справлюсь. Ты это хотел услышать? Хорошо. Но мне эта штуковина не для себя нужна, — сказал он, выпрямляясь. — У неё есть покупатель.

— Покупатель? Значит, ты просто курьер? И ради этого стоило лгать мне, рисковать жизнью и врать о смерти своего брата?

— Ты ничего не понимаешь! — резко перебил Тибор, его лицо вспыхнуло, но голос дрогнул. — Я должен доставить её. Барон ждёт. Это для дела.

— Для дела? — переспросил Иорвет недоверчиво. Он тщательно искал в словах краснолюда брешь. Как и прежде, купец мог выдумывать эту историю на ходу.

Тибор отвернулся, словно раздумывая, как продолжить, но потом снова посмотрел на Иорвета. Взгляд его стал твёрже.

— Барон знает, — сказал он медленно, словно каждое слово давалось с трудом. — Он знает, что это, и он знает, как сделать так, чтобы никто не пострадал. Это больше, чем просто сделка, понимаешь? Это важно. Очень важно.

— Для тебя или для него? — холодно уточнил Иорвет.

Краснолюд снова потёр бороду и пробормотал:

— Для всех. Но если ты такой сильный и умный, то можешь мне помочь. Ты уже показал, что умеешь справляться с этим. Пойдём со мной. Мы доставим эту штуку барону вместе.

Иорвет не ответил, и Тибор, нервно облизнув губы, добавил:

— Ты возьмёшь долю. Долю, которая должна была пойти моему брату. Бартошу. Он сбежал, но ты его заменишь. Это честно, да? И барон заплатит столько, что тебе хватит на всё, что захочешь.

Иорвет скрестил руки на груди, задумчиво глядя на Тибора. Краснолюд врал раньше; он мог соврать и сейчас. Но Иорвет чувствовал: он его расколол. Возможно, не до конца, но достаточно, чтобы получить преимущество.

— Ладно, — наконец сказал Иорвет, не без тени настороженности. — Я помогу тебе. Возьму долю твоего брата и пойду с тобой к этому барону. Но если ты ещё хоть раз попробуешь меня обмануть… Клянусь, Тибор, ты об этом пожалеешь.

Тибор быстро кивнул. Результат его явно устраивал.

— Договорились, эльф. Ты не пожалеешь, — пробормотал он, но тут же добавил, пытаясь разрядить обстановку: — Ну, раз мы теперь партнёры, может, пора подумать, как доставить сундучок?

Иорвет хмыкнул, чуть расслабив плечи.

— Надо будет обсудить это, — сказал он спокойно, а затем добавил, скосив взгляд на Тибора: — Но сперва нужно подумать о еде.

— О еде? — переспросил краснолюд, не сразу понимая.

— Да, — раздражённо отозвался Иорвет, утерев лоб. — Я весь день провёл в пути, в пещере и в разговорах с тобой. Дальше разбираться будем после того, как я восстановлю силы.

Тибор задумался, но затем, кивнув, вдруг приободрившись.

— Ладно, справедливо. Есть тут одно место, недалеко. Жрать можно — мясо у них свежее. И пиво не разбавляют.

Иорвет прищурился, но вместо ответа просто махнул рукой, мол, веди.

***

Окраина города была тихой и безлюдной. Робкое стрекотание поздних птиц лишь изредка прерывал отдалённый лай собак. Пыльную дорогу окаймляли хаотично разбросанные домишки с не до конца убранными виноградниками. Их хозяева, похоже, спешили оказаться внутри до темноты, не забывая при том крепко затворить ставни.

Лошадь брела вперёд, размеренно переступая копытами, а её груз, надёжно укутанный тканью в несколько слоёв, покачивался в такт движениям. Неизвестная сущность оставалась на удивление безмолвной. Тибор, шедший впереди, вдруг повернулся к Иорвету.

— Пойдём мимо кладбища и через Священные ворота, — начал он, бегло оглядывая окрестность. — Там меньше народу.

— Кладбище, говоришь? — с сарказмом переспросил Иорвет. — Отличный план, Тибор. Надёжный, как махакамский механизм. И что только может пойти не так?

— У тебя получше есть идея? — отмахнулся краснолюд, пожав плечами. — Там тихое место, святое, понимаешь? Пророк Лебеда и всё такое, слыхал? А на Метиннских воротах даже ночью кто-нибудь да ходит.

— А стражники? — спросил Иорвет, прищурившись. — Думаешь, пропустят просто так?

Тибор тихо хмыкнул, поправляя поводья.

— Эти дурни? Они — не проблема. Один, наверное, уже дрыхнет, а второй, если не пьян, так точно где-нибудь в уголке сидит, пердит и считает минуты до смены.

Внимание Иорвета привлекло едва заметное движение. Тень отделилась от одного из деревянных домов и, не сокращая дистанции, заскользила вперёд, точно сопровождая их. В тусклом свете луны мелькнуло что-то яркое — рыжая коса, выглянувшая из-под капюшона. Закутанная в плащ тонкая женская фигура двигалась почти беззвучно, едва касаясь земли.

Лошадь, внезапно фыркнула и резко дёрнулась в сторону, отбросив уши назад. Её глаза заблестели в темноте, а ноздри беспокойно расширились.

Иорвет остановился, потянувшись к колчану, и фигура замерла. Она повернулась в их сторону. Лицо скрывал капюшон, но Иорвет кожей ощущал её взгляд, пристально следивший за каждым его движением. Это было странное, почти осязаемое чувство. Будто что-то неуловимое скользнуло по нему, и от этого прикосновения холод пробежал по коже.

Миг — и фигура исчезла. Быстро и бесшумно, словно растаяла в ночной тьме.

— Что там? — бросил Тибор. Он обернулся, но ничего не заметил.

— Ничего, — тихо ответил Иорвет, всё ещё держа пальцы на древке стрелы. — Надеюсь, твоё «святое место» и впрямь… свято.

Вдруг трескучий голос вновь прорезал тишину. Звук приглушал только слой материи вокруг шкатулки.

— Э-хе-хех… я от деда ушёл, я от бабки ушёл, а она куда круче! Хи-хи… — зловеще-безумный смех его пробирал до дрожи. — Волка перехитрил, медведя обманул… Грифона? О, грифон сломался особенно красиво. А ты, заяц ушастый, слыхал такую сказку?

Голос замолк, оставив за собой неприятное ощущение липкой тишины, будто сама ночь затаила дыхание, прислушиваясь к их шагам. Переглянувшись, эльф и краснолюд без слов продолжили путь.

Иорвет осмотрел дом, который наконец появился из-за поворота. Он ожидал чего-то иного — бо́льших размеров, большей грандиозности. Для дома знатного и богатого человека здание выглядело удивительно скромным. Внимание, однако, привлекали детали. Карнизы оплетали фасад резной виноградной лозой; с краёв свисали каменные гроздья ягод. Между ними, едва различимые в тени, прятались искусно выполненные маски — то хмурые, то насмешливые, некоторые с оскалом, другие с полуулыбкой. Было видно, что здесь не поскупились на отделку.

Густой аромат ударил в лицо задолго до того, как он увидел кусты роз сквозь кованую решётку ворот. Даже в темноте их необычный бледно-голубой оттенок был хорошо заметен. Они выглядели нездешними, и пахли так же — горячим южным ветром и высушенными солнцем фруктами.

— Не особо впечатляет, — пробормотал Иорвет.

— Для городского дома вполне прилично, — возразил Тибор, глядя на лошадь. — Эти розы стоят больше, чем ты можешь себе представить, — он бросил взгляд на кусты, но тут же перевёл взгляд на кованые ворота впереди.

— Удивительно, что ты ещё не попробовал их продать, — устало заметил Иорвет с привычной долей сарказма.

Тибор шагнул вперёд и постучал в ворота. Ночную тишину огласил глухой металлический звон.

Спустя мгновение из-за ворот вышел мужчина. Крупный, мускулистый, он двигался с той осторожностью, которая бывает только у опытных бойцов. Иорвет сразу отметил коротко стриженные светлые волосы и угловатую кривую челюсть, покрытую тонкими шрамами. Этот dh’oine повидал не одну схватку. Но главное — взгляд. Блёклые, цепкие глаза внимательно скользнули по Иорвету, оценивая его с головы до ног. Иорвет же знал уже всё, что знать стоило. Северянин. Наёмник без лишней чести, всегда готовый подчиниться тому, кто платит больше.

Наёмник носил кожаный доспех с металлическими вставками — лёгкий, но надёжный, подходящий для тех, кому важна свобода движений и мгновенная реакция. Иорвет уловил густой, горький запах пропитанной дёгтем кожи и натёртого нутряным жиром металла. Запах тщательной заботы о снаряжении.

— Тибор, — заговорил наёмник, чуть прищурив глаза, и уголки губ дёрнулись в усмешке. — Давненько не виделись. Что это, брат твой, что ли? Здорово он вырос за лето.

Иорвет напрягся. Каэдвенца в dh’oine выдавало произношение с твёрдыми, чёткими окончаниями и невнятными гласными. Он мог его узнать. Лучше держаться от наёмника подальше.

— Это мой напарник. Барон ждёт — привезли мы его бомбоньерку, как и договаривались, — Тибор натянуто улыбнулся.

Серые глаза прищурились, скользнув по Иорвету с заметным подозрением.

— Ну, Тибор, тебя-то я знаю. А вот как представить твоего… напарника… барону? — произнёс каэдвенец с лёгкой издёвкой.

— Филавандрель аэп Фидаиль, — ответил Иорвет с непроницаемым лицом. — Портной. Из Метинны.

— Портной, — протянул наёмник, оглядывая небрежно одетого эльфа. Штаны — слишком короткие; рубаха — слишком широкая и видавшая виды, обувь… напоминающая обувь лишь отдалённо.

— Из Метинны, — спокойно подтвердил Иорвет, глазом не моргнув.

Наёмник ощерился, но всё же отступил в сторону, жестом предлагая им пройти.

— Ну, портной так портной, — в его голосе всё ещё чувствовалась насмешка, но он больше ничего не добавил.

Человек шагал впереди, не оглядываясь, будто и не сомневался, что Иорвет и Тибор будут следовать за ним. Их шаги глухо отдавались в коридоре, стены которого украшали картины с батальными сценами. Когда они добрались до тяжёлой дубовой двери кабинета, каэдвенец бесцеремонно толкнул её.

— Ваше Благородие, к вам гости. Тибор и Филавандрель, мать его, Фидаиль, портной из грёбаной Метинны, — громче нужного продекламировал он, пропуская Тибора и Иорвета внутрь. На удивление, наёмник даже не запнулся. — Наверное, самый модный портной на всём Севере. Только швы оставляет кривые. Не советую.

Закрыв за ними дверь, человек опёрся на неё спиной, гадко осклабившись и скрестив руки на груди. В его позе читалась полная уверенность в собственном контроле над положением.

Bloede. Каэдвенец его узнал, сомнений не было. Эта стойка и взгляд — слишком долгий, слишком цепкий, выдавали его намерения. Нужно было уходить ещё у ворот.

Иорвет ощутил, как воздух в комнате словно стал плотнее, а напряжение ударило в виски. Закрытая дверь, dh’oine у выхода. Схватка в таком помещении? Плохая идея. Пространство слишком тесное, слишком много препятствий. Тибор. Неужели придётся отбиваться и от него? Иорвет бросил короткий взгляд на краснолюда. Тот стоял ссутулившись, держа тюк с грузом и нервно переминаясь с ноги на ногу. Похоже, этот останется в стороне.

Но прежде чем Иорвет успел что-то предпринять, напряжение в воздухе разрушило лёгкое покашливание. Затем раздался голос — хрипловатый, низкий, принадлежавший кому-то, кто будто бы долго молчал.

— Прошу простить Фридрика, мастер Филавандрель, — голос звучал спокойно, с примирительной мягкостью, в которой всё же сквозила несомненная власть. — Я ценю его не за манеры, а за верность и прямоту.

Иорвет, сосредоточенный на наёмнике, лишь теперь обратил внимание на говорящего. Седой мужчина среднего роста, одетый в богато украшенный камзол тёмно-бордового цвета. Он был уже не молод, но осанка его оставалась прямой, движения — выверенными, а взгляд карих глаз — ясным и проницательным, без мутной пелены, которая часто затягивает глаза стареющих людей.

Барон встал из массивного кресла за столом.

— Я наслышан о вашем мастерстве как портного, — продолжил он с лёгкой улыбкой, в которой чувствовалась доля насмешки. — И, признаться, заинтригован знакомством.

Иорвет, не теряя невозмутимого вида, чуть склонил голову в ответ.

— Боюсь, мои работы вряд ли придутся по вкусу знатному человеку, — проговорил он уважительным тоном с едва уловимой издёвкой. — Хотя, конечно, польщён, что вы о них слышали.

Барон сдержанно рассмеялся.

— Я стараюсь знать понемногу о всех, господин Филавандрель. Мастера Вашего уровня в нашем городе с неба не падают. Не каждый день, по крайней мере, — сказал он, затем перевёл взгляд на краснолюда. — Вы меня заинтриговали, Тибор. Казалось, после ухода Бартоша, Вы намеревались справиться в одиночку. И вот — новый напарник. Мне стоит беспокоиться?

Краснолюд поднял подбородок чуть выше, опуская свёрток со шкатулкой перед собой, будто подкрепляя этим свои слова.

— Да, напарник, милсдарь барон. Груз этот — дело совсем не простое. А работа и вовсе оказалась сложнее, чем я ожидал. Представьте себе, добыть ларец охочи были не только вампиры, но и чародейки! Остаться без Бартоша в самый неподходящий момент — это, скажу вам, катастрофа, — он сделал паузу, чтобы тяжело вздохнуть, словно вспоминая, как тяжело ему пришлось, а потом кивком указал на Иорвета. — Но я вышел из положения, нашёл такого умельца. Вот кто справился с самой сложной частью. Если бы не он, я бы там и остался, милсдарь. А он уложил двух вампиров и чародейку!

Барон, слушая его с лёгкой полуулыбкой, явно развлекался этим представлением. Но в его взгляде было достаточно интереса, чтобы показать: он не полностью отвергает преувеличения Тибора.

— И чародейку? — переспросил барон с шутливым удивлением. — Обычно такие подвиги приписывают ведьмакам. Что ж, весьма впечатляет. Я так полагаю, теперь Вы желаете получить пропорциональную оплату своих трудов? Вам, Тибор, — за посредничество, а Вашему напарнику — за тонкую работу невероятной сложности? И возможно, дополнительную плату за информацию об этой чародейке. Верно рассудил, ничего не забыл?

Иорвет оценил обстановку. Барон, неспешно обойдя стол, остановился неподалёку, сложив руки за спиной. Его поза была расслабленной, даже чуть небрежной, но это была лишь видимость. Глаза — острые, как лезвия, — выдавали настороженность и напряжённую проницательность, будто он оценивал собеседников как фигуру на шахматной доске, готовясь к следующему ходу. Чего он хочет? Может просто тянет время, до тех пор пока… Иорвет снова бросил беглый взгляд на dh’oine, застывшего, точно сторожевой пёс у двери.

Воздух в комнате становился всё более удушливым. Окна не просто были закрыты: они были замурованы толстыми, крепкими ставнями. Ловушка. Капкан. Скоро сюда войдёт ещё пара наёмников, или хуже того — нильфгаардцы в чёрных доспехах. Северяне, южане — разницы не было. Он теряет время, единственный выход — устранить каэдвенца.

— Фридрик, отойди от двери, — неожиданно произнёс барон с неоспоримой твёрдостью.

Фридрик нахмурился, явно недовольный распоряжением, но всё же сделал шаг в сторону, убравшись с пути. Барон тут же перевёл взгляд на Иорвета и на мгновение в карих глазах мелькнуло что-то знакомое. Так смотрят на дикого зверя, загнанного в ловушку, но всё ещё не растерявшего зубов, всё ещё способного вцепиться в горло, если дать ему повод.

— Вы можете уйти, мастер Филавандрель. Никто Вас здесь не держит, и никто не угрожает Вам. Но прежде чем вы сделаете этот выбор, прошу выслушать меня.

Барон помедлил, давая Иорвету возможность обдумать его слова. Затем аккуратно поднял застывшие на поясе кисти рук в более открытую позу — ладони вверх, мягкий жест, будто показывающий: «Я безоружен».

— Ваша репутация, господин Филавандрель, пока остаётся в пределах этой комнаты. Очень немногие знают, что в городе появился столь… талантливый портной, — барон сделал паузу. — Видите ли, не все так рьяно следят за модой, как Фридрик.

Барон сделал несколько шагов по комнате, словно вымеряя расстояние. Когда он снова заговорил, в голосе звучала мягкая ирония, лишённая прямой агрессии, но оттого ещё более опасная:

— Вы хотите уйти… Из моего поместья, из Боклера, а быть может и вовсе из княжества? Могу догадаться: безопасный выход теперь для Вас имеет первостепенное значение. Но позвольте поинтересоваться: куда Вы направитесь? — Он обернулся, обдав Иорвета цепким взглядом. — В Долину Цветов, к своим? Вряд ли. Уж не оттуда ли Вы спасаетесь бегством?

Барон позволил себе лёгкую усмешку:

— Слухи ползут даже в таком богемном и беспечном месте, как Туссент. Конечно, я не смею утверждать, что это как-то связано с Вами лично. Но история любопытная, думаю и Вас она развлечёт… Говорят, королева эльфов просила знаменитого портного — не знаю, о ком идёт речь — сшить ей свадебное платье… но тот портной, как ни странно, внезапно пропал. Но вы же понимаете, что если Её Величество — а заодно и чародейка — чего-то всерьёз желает, она так просто с потерей не смирится. И разумеется, мастер такого класса — барон отметил Иорвета коротким кивком, — был бы просто бесценной находкой для неё.

Услышав это, Иорвет едва не поморщился. В следующий миг он испытал странный толчок, будто кто-то тянул невидимую нить в его памяти. Свадебное платье? Да что несёт этот dh’oine! Мысль показалась ему настолько нелепой, что он не удержался от презрительной усмешки. Фальшивая Ard Rhena не внушала ему ни страха, ни уважения. Но его словно окатило холодной волной: он не помнил, что происходило с ним последние несколько месяцев. Нет, он не верил, что она может всерьёз его искать, и тем более чем-то ему угрожать. Но болтливый барон явно знает… что-то.

Его передёрнуло от осознания собственной уязвимости. Проклятые провалы в памяти — будто пробоины в латном доспехе: никогда не знаешь, с какой стороны прилетит удар.

— Вы ошибаетесь, барон. Если она действительно решит кого-то искать, боюсь, ни Ваши люди, ни Вы сами не станете для неё серьёзным препятствием, — отчеканил Иорвет так бесстрастно, что сам почувствовал холод собственных слов. — Впрочем, у королевы найдутся дела поважнее, чем охотиться за мной.

Барон лишь улыбнулся, явно не видя смысла оспаривать это утверждение. Он подошёл ближе, остановившись у края стола, и негромко продолжил:

— Тем не менее я рад, что Вы меня выслушали. Полагаю, вы понимаете: всё, что Вы сейчас… м-м-м… доставили, — он кивком указал на свёрток у ног Тибора, — должно оставаться в тайне. Ни одна душа не должна знать, откуда и зачем его принесли. Последствия могут быть серьёзными, — барон умело сменил интонацию на вежливую: — И я был бы рад ещё больше, если бы наше знакомство переросло в дружеские взаимоотношения. А потому я хотел бы сделать Вам дружеский жест. Безвозмездный, как знак моего расположения.

Иорвет уловил едва заметное изменение в позе барона — незначительный наклон головы, на миг застывшие пальцы. Это было то движение, что делал опытный игрок, перед тем как выложить на стол свою главную карту.

Что ещё он мог знать?

— У меня нет полной информации, — признался барон, — однако… мне доводилось слышать что на Севере — не припомню где — появлялся дракон. А где дракон, там и драконоубийца, верно? Кажется, её зовут Саския. Говорят, она жива. В каких условиях — не знаю, но если Вам важны подобные сведения, я могу навести справки. Может, найду и что-то о других личностях… Если Вам интересно. Конечно, такие вопросы требуют времени, да и услуги осведомителей недёшевы. Но, — барон улыбнулся, словно между делом, — я готов немного потратиться. В благодарность за Ваше участие в сегодняшних делах.

Услышав имя Саскии, Иорвет почувствовал, как сердце на мгновение сбилось с привычного ритма. Жива. Эти слова будто зацепили что-то внутри, давно спрятанное за слоями боли и горечи. Он прекрасно понимал, что барон намеренно использовал эту информацию как крючок, чтобы втянуть его в свою игру. Но даже эти крохи, крупицы информации были слишком значимыми, чтобы просто проигнорировать предложение.

— Буду признателен, — сухо произнёс Иорвет. — Но не думайте, что меня легко купить.

Барон развёл руками:

— Даже и мысли такой не было. Однако вы человек — простите, эльф— разумный, так что сами решите, когда и как воспользоваться этой информацией. А я, со своей стороны, буду рад, если Вы, мастер Филавандрель, сочтёте нужным время от времени заглядывать ко мне, Вашему другу. Ведь первое наше дело прошло успешно…но впереди могут быть и другие заказы. Ну а теперь, к самому приятному — к осмотру товара и оплате. Верно, Тибор, друг мой?

***

Петли взвизгнули, и тяжёлая деревянная дверь с грохотом ударилась о стену, оставив вмятину в дорогой отделке. Марика могла войти и бесшумно, но не стала — гнев требовал выхода. Пусть особняк содрогнётся, пусть стены вздрогнут, пусть само это место почувствует её присутствие! Она знала — Ориана слышит. Если она здесь, она слышит.

Но едва она пересекла дверной проём, как на неё накинулась тишина, точно сама обивка этих стен стремилась заглушить её, сжать, укутать в крепкий кокон. Ей противостоял сам воздух — застывший, плотный, наполненный запахами, въедавшимися в стены и мебель годами.

Старые духи, навсегда осевшие в плотных тяжёлых тканях и коврах. Густая, томная смесь редких смол, терпких трав и чего-то сладкого. Тошнотворно сладкого.

Парфюм Орианы.

Она пользовалась им так много времени, что он стал неотделим от этого дома. Он впитался в стены, в мягкие ткани, в кости этого места, растворился в воздухе, смешался с пылью, вновь и вновь оседавшей на полках годами. Столетиями. Теперь запах был искажён — распался на отдельные ноты, потерял чёткость. Смолы истлели, сладость выдохлась, тёплые ноты приобрели тяжесть сырости.

И в глубине, под наслоениями надоевшего запаха, тянулся еле уловимый след чего-то… живого. Мыши и плесень. Единственное, что в этом доме было по-настоящему естественным. Единственное, что принадлежало времени — не властное над самой Орианой, оно медленно, но верно точило её дом.

Дом ждал Марику. Не только сейчас: все эти годы он хранил в себе её отсутствие. И теперь встречал удушливым безмолвием, плотным как вата. Как пламени не гореть без воздуха, так и её рваное, резкое дыхание затухало в липкой мягкости пространства дома.

Марика прикусила губу, чувствуя, как клыки впиваются в кожу. Она не спрашивала себя, где искать Ориану. Её присутствие ощущалось даже сквозь стены.

Каждый следующий медленный, размеренный шаг был попыткой вернуть самообладание, установить ритм. Она знала — о её появлении давно известно. Теперь же пусть Ориана подождёт.

А она и ждала — сидела за небольшим столиком, расставленным для чаепития, но чайника на нём не было. Не было и чашки.

На бархатной ткани, покрывающей стол, лежали какие-то вещи. Металл, кожа, что-то с застывшими тёмными пятнами. Рядом с ними — кувшин из матового стекла; тёмное вино наполняло его почти до краёв. По стенкам сосуда вился серебряный узор — змея, выгравированная тонкими линиями. Такой же узор тянулся и по бокалу, который Ориана держала в руках, лениво поворачивая в пальцах.

Марика шагнула ближе, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— Почему? — слова сорвались резко, с трудом сдерживаемые. — Почему ты не помогла мне? Почему оставила там, в земле? Почему приходила, чтобы читать эти чёртовы романы?!

Ориана чуть склонила голову, взгляд её был спокойным. Затем она медленно покрутила бокал, наблюдая, как вино лениво скользит по стенкам.

— Ты не поздороваешься, Марика? — её голос был мягким, почти укоризненным. — Неужели я тебя не учила манерам?

— К чёрту твои манеры! — зашипела Марика. — Я лежала в сырой земле, не в силах даже кричать, а ты… ты приходила, садилась сверху и читала мне эту дурь о ведьмаке!

Ориана не спешила отвечать. Она плавно поставила бокал на стол, небрежным движением провернув его основание, и откинулась в кресле. Её поза была расслабленной, но в ней читалась безупречная уверенность. Она смотрела на Марику спокойно, внимательно, будто позволяла ей выговориться. Будто просто слушала, давая ей возможность самой прийти к нужному выводу.

— Ты знала, что он сделал со мной! Ты знала! — продолжала Марика, в её голосе звенела боль, вырвавшаяся наружу прежде, чем она успела её проглотить.

Ориана наклонила голову чуть в сторону; взгляд её сочился медовой теплотой.

— Это должно было избавить тебя от наивности. Позволить понять, каков мир на самом деле. В чём я не права? — в её голосе не было упрёка, только мягкость. — Ты верила в сказку, Марика. В историю, где кто-то из смертных увидит в тебе больше, чем просто чудовище.

Она сделала паузу, позволяя словам осесть.

— Но ты не человек. И никогда им не была. И в этом — твоя сила.

Марика вздрогнула, но Ориана продолжала, мягко, неторопливо, словно подводя её к неизбежному.

— Человек бы не пережил того, что пережила ты. Человек сгнил бы в этой земле, стал бы ничем. Но ты вырвалась. Ты — восстановилась. Твои кости срослись, плоть заново окутала их, и твои глаза снова видят этот мир. Разве это не прекрасно?

В уголках губ её мелькнула лёгкая улыбка, но не насмешливая, нет — почти восхищённая.

— Этот опыт должен был показать тебе не слабость, а твоё превосходство. Ты встала из могилы. Ты стала сильнее.

Она говорила так спокойно, так нежно, как будто объясняла что-то простое, само собой разумеющееся.

— Это ничего не значит, — прорычала Марика сквозь зубы. — То, что я смогла это пережить, вовсе не значит, что я должна была.

— Это несправедливо, я знаю. Но иногда боль необходима.

Ориана легко оттолкнулась от кресла и в один момент сократила расстояние между ними; движения её были полны летящей грации. Марика напряглась, но не отпрянула. Узкие ладони обхватили её лицо, пальцы легко легли на скулы, замирая там, где кожа была особенно тонкой. Лёгкое, едва ощутимое касание — не удерживающее, не принуждающее, но бесконечно знакомое.

Ориана смотрела на неё, не отводя взгляда, — терпеливо, внимательно, с той глубокой, проникающей нежностью, от которой становилось не по себе. В её больших зелёных глазах мерцал мягкий свет, тёплый, обволакивающий, полный невысказанных слов.

— Посмотри на себя, — прошептала она, и в голосе её было столько ласковой грусти, что сердце на мгновение сжалось. — Ты так злишься.

Ориана провела пальцами по её коже, едва ощутимо, будто разглаживая невидимые морщины усталости, будто хотела стереть всю тяжесть, что давила на неё.

— Моё бедное дитя, — мягко выдохнула она, чуть склонив голову, глядя так, как будто перед ней была не взрослая женщина, а та самая девочка, что когда-то жила под её покровительством. — Сколько же ты носишь в себе. Сколько всего рвёт тебя изнутри.

Она чуть сжала её лицо ладонями, но не жёстко, не требовательно — её прикосновение было таким тёплым, таким уверенным, что Марика на мгновение почувствовала, как жар его проникает под кожу. Отчего её руки так горячи?

— Эта враждебность, которую ты себе представляешь… она существует только в твоей голове, — голос её стал ещё тише, как шёпот, что можно услышать в полусне. — Я тебе не враг.

Ориана задержала взгляд на её лице, потом медленно убрала руки, скользнув пальцами по щекам, будто нехотя отпуская. Она отступила лишь на шаг, глядя Марике прямо в глаза, с той же ласковой, терпеливой грустью.

— Я — не твой враг, Марика, — повторила она мягко. — Но у тебя есть и настоящие враги. Те, кто действительно заслужил твою ненависть.

Она плавно повернулась и едва заметным движением коснулась кончиками пальцев предметов на столе.

Марика не сразу посмотрела вниз. Её взгляд ещё был прикован к лицу Орианы, к её глазам, в которых не отражалось ни тени сомнения, ни следа вины. Но потом, словно натянутая струна, что не выдержала напряжения, её взгляд сорвался вниз.

На бархатной ткани, тёмной, как небо в новолуние, лежали три вещи.

Обломок серебряного меча.

Перчатка, старая, потрёпанная, из жёсткой кожи, с заскорузлыми сгибами на пальцах. Кровь въелась в неё глубоко, застыв тёмными разводами, словно растёкшаяся ржавчина, впитанная в ткань времени. Места, где её было больше всего, огрубели, стали жёстче, будто сама перчатка запомнила, как держала меч в последний раз.

И медальон.

Она узнала его сразу — серебристая змея, сплетённая с самой собой, извивающаяся в застывшем движении. Ведьмачий медальон.

Марика смотрела на эти вещи, и сначала они ничего не значили для неё. Просто вещи. Просто металл и кожа. Но потом понимание ударило, накрыв её как волна.

Ориана медленно развернула медальон, чуть склонила голову, снова посмотрела на Марику, но теперь в её глазах плескалось что-то ещё — едва уловимое, почти несущественное удовольствие.

— Ты не узнала их сразу, — она улыбнулась одними глазами. — Но ты должна помнить.

Марика не двигалась.

— Я думала, тебе будет приятно знать, — добавила Ориана, скользнув пальцами по серебру. — Что теперь он мёртв.

Слова повисли в воздухе, тяжёлые, значимые.

Марика мотнула головой, словно пытаясь сбросить с себя паутину, но в груди что-то зашевелилось. Это был не страх, не облегчение — что-то тягучее, неопределённое. Она не хотела думать об этом. Не хотела видеть перед собой эти вещи, не хотела слышать этот ровный, проникновенный голос.

— Это ничего не меняет, — голос звучал жёстче, чем она себя чувствовала. — Я ухожу, Ориана.

Она посмотрела прямо в её глаза, отчаянно пытаясь удержаться на грани между уверенностью и тем, что начинало расползаться внутри.

— Было ошибкой здесь останавливаться. Я забираю Лили и ухожу из Туссента.

Сказав это, она почувствовала, как отступает на шаг назад, внутренне. Как будто сама себе напомнила, что всё это — не её, не должно её касаться, не должно её держать.

Но прежде чем она успела отвернуться, тёплые, живые пальцы сомкнулись на запястье Марики, но не удерживающе, не властно — мягко, почти робко.

— Останься, — сказала она тихо, без той безупречной, выверенной ровности, что обычно пропитывала каждое её слово. — Без тебя здесь было пусто. Одиноко.

Марика замерла. Она не знала, что именно должно было прозвучать в следующий момент, но всё внутри неё натянулось в ожидании. Не потому, что она боялась. Не потому, что готовилась к новому удару, а потому, что ей хотелось верить. Сейчас Ориана была другой. Такой, какой Марика помнила её в редкие, хрупкие моменты, которые боялась назвать настоящими, чтобы они не рассыпались.

Ориана накрыла её ладонь другой рукой, сжала чуть крепче, и в этом жесте была нежность, ничем не прикрытая уязвимость. Марика смотрела на неё, и что-то внутри с болезненной ясностью шептало: если она скажет это сейчас, если она действительно это скажет…

— Прости меня.

Марика столько раз пыталась представить себе эти слова. Думала, что когда услышит их — если когда-нибудь услышит — они принесут ей удовлетворение, триумф.

Но теперь она ощущала только неутихающую боль. Что-то внутри неё сдвинулось, треснуло, разошлось невидимой сетью трещин. Её собственная злость, её обида — всё, что она годами лелеяла внутри себя, — вдруг показалось ей неправильным, зыбким, лишённым опоры.

Искренность Орианы была больнее её бесконечной лжи. Марика понимала — если она поверит этим словам, то прощение неизбежно.

И она верила.