Я хочу быть с тобой

И я буду с тобой:

В комнате с белым потолком

С правом на надежду

В комнате с видом на огни

С верою в любовь

© Nautilus Pompilius

«Я хочу быть с тобой»

N

— Ты обещал, что будешь рядом, — одними губами, как молитву, произносит Грей, хотя даже кричи он во весь голос, никто бы не услышал. Чужая смешанная энергия сжирает пространство и время, пробирается под кожу и толкает в чистый мрак. — А я, не умирать.

Вруны всегда получают обещанное. Искареженное, насмешливое обещанное.

В темноте случаются редкие, эфемерные сны. Иногда чужие, иногда свои.

Чужие — только Эльзы. Потому что там определённо Земной Джерар, который просит не умирать, торгуется, в обмен на выживание предлагает рассказать какую-то тайну.

Грей понимает сразу, что подсматривает ее сон: Джерар говорит это той, с кем у него есть хоть что-то общее.

Свои — странные, смазанные расплывающимися мазками. Дым горящих домов, алая кровь на руках, покрытых шрамами, злая, почти безумная улыбка.

В ушах даже по пробуждению звучат его слова «Я обещал».

Грей не надеется, конечно, нет. Но все равно скользит взглядом по каждому углу главного зала.

Вдруг он, поймав сигнал, решил бросить свою ублюдскую страну и вернуться? Вдруг Грей оказался важнее титула короля? И сейчас он выйдет из кабинета мастера? Или с минуты на минуту вернется с задания?

Запрокидывает голову, рассматривает балки под потолком, цепляется за вырезанные на них узоры и руны. Созерцать их и больно, и приятно одновременно. Обжечься, но согреться.

Когда они уезжали из гильдии в последний раз, в главном зале еще витал легкий древесный запах только недавно отстроенного здания. А сейчас… Полностью пропах дешевым пойлом и отчаянием, сильнее всего въевшимся в лица оставшихся.

Ему не больно, удивительно, но нет. Скорее обидно. Грей и так послал свою гордость и достоинство ко всем демоническим отродьям. Надо бы собрать мелкие, не отправленные к Зерефу, кусочки в подобие былого и жить дальше.

Вокруг шумят гильдийцы, веселятся, собираются праздновать. Только Лисанна держится чуть в стороне, порой смотрит на него, словно знает о чем-то. Но Грей не хочет с ней говорит, от неё слишком знакомо пахнет другим, чужим миром.

А может он дома? Ждет?

Выходит на улицу, ноги сами несут к квартире их бывшей хозяйки. Солнце заливает пыльные городские дорожки давно высохшие от ливней пролитых параллельным миром семь лет назад. Корит себя, что так и не успел отдать деньги и выкупить, наконец, свое жилье. Теперь же, наверняка, не осталось ничего. Хорошо, если Полюшка еще жива и успела забрать хоть что-то себе на память.

Проходит по лабиринтам плотной застройки центральных проспектов и сворачивает за последний угол раньше серого, сейчас обновленно белого дома. Хозяйка всегда сидела на лавочке и пялилась на одну единственную пальму в высоком горшке на фоне бельевых веревок, сидит она там и сейчас. И пальма, ставшая еще выше, и старушка. Потерянные годы не прошли для Грея, словно не прошли они и для нее, только сгорбилась еще больше и, кажется, совсем ослепла.

Грей облегченно выдыхает. Не померла и на том «спасибо». Она медленно поворачивает голову, рассматривает выцветшими зрачками.

— Помню тебя, — голос у нее больше похож на шелест травы на ветру. Такой же тихий, почти не разборчивый. — Не помню только… Звать тебя?..

— Грей. — Подходит ближе, опускается перед ней на колено, заглядывает в глаза.

— Помню-помню. Грей. Помню тебя. Умер ты. Десяток лет уж прошел, да?

— Семь.

— Се-е-емь, — тянет она задумчиво. — И друг твой тоже умер вместе с тобой, да?

В ответ он только кивает, по-другому не объяснить. Не надеется, но все же спрашивает:

— Помните, я снимал у вас дом?

— Помню-помню, — улыбается она. — До того, как умерли. Хорошие вы, мальчики, были. Сад у вас красивый, а сейчас зарос. То и понятно…

Можно подумать, что она издевается, но Грей прекрасно знает, что это не так.

— Да, были, до того как умерли. А что сейчас с ним? — уточняет: — С домом. Его кто-то купил после нас?

— Так друг твой и купил.

Сердце пропускает удар, останавливается дыхание — с моря пришла волна, накрыв его с головой, и потащила голой спиной по острым камням-надеждам.

— Какой? — она не отвечает, и он переспрашивает громче: — Какой друг?!

— Волосики синенькие такие, татуировка на лице, — она пытается показать себе на щеку, но попадает пальцем Грею в лоб. — Я же его сколько раз спрашивала, зачем он ее сделал. А он только шутил. Шутил, засранец…

— К-когда? — морская вода заливается в горло, оседает солью на языке, мешает говорить.

— Так лет десять назад. Когда умерли, он и купил. — Она качает головой. — Призраки часто тут ходят, хотят он меня чего-то, наверное… Вас вот слышу, а так они просто ходят и ходят. Изабеллу мне закрывают. И не двигаются, когда я прошу отойти, засранцы.

Слушать ее не хватает сил. Поднимается на ноги, пытается притупить идиотскую надежду, но все же срывается на бег и бежит, бежит, бежит. Домой. К призракам, засранцам, кому угодно, кто сейчас там обитает.

Солнце почти скрылось за горизонтом, оставив вместо себя прозрачные сумерки.

Сад, действительно, зарос сорняками, но само здание, затерявшееся в обильной листве, выглядит жилым.

Подходит, задерживает дыхание, боясь потревожить ту линию времени, где все возможно, где все заканчивается хорошо. Вставляет ключ в замок. Проворачивает и дверь со скрипом открывается. Внутри гуляют тени.

Первое, что бросается в глаза: их обувь на полке и куртки на вешалке. Все, к чему так и не смог притронуться после его исчезновения.

Комната Грея и кухня выглядят так, как он их и оставил. Вещи на своих местах. Нигде нет признаков движения времени.

Проводит пальцами по столу, пыль не чувствуется.

Дверь в его комнату закрыта и Грей замирает почти вплотную к ней, не решается войти.

Бабка просто сошла с ума. Потекла крышей.

Прижимается лбом к посеревшему дереву.

В глазах пересохло. Так и должно быть, поэтому от мелькнувшей надежды почти не больно.

— Лучше бы ты умер, — говорит он вслух всем осевшим здесь призракам. — Я бы тебя похоронил и, как Мира, жил дальше. Навещал в день смерти, рыдал на могиле, но жил. А не пытался существовать в гребаной надежде.

Дверь под его лбом открывается и Грей резко поднимает голову.

Натыкается взглядом на родные удивленные глаза. Дыхание перехватывает от вмиг захлестнувших эмоций, ноги подкашиваются. Волна не отпускает и тянет вниз, вниз, вниз.

Сгребает его в объятия дрожащими руками. Прижимает к себе. Вслушивается в размеренное дыхание.

Надо было верить с самого начала.

Он смог, смог вернуться и дождаться Грея.

А Грей, дурак, не верил.

Чувствует тяжелые удары сердца кожей. Он не двигается. Застывает. Не обнимает в ответ.

Что-то не так. Прижимает ладони к его — его же? — спине. Потоки маны курсируют по телу: отчетливо яркие и мощные. Такими только небеса ворочать.

Либо это мертвый маг, либо кто-то им притворяющийся.

Проводит пальцами по оголенным рукам. И не находит ни одного шрама.

Сука.

Отшатывается в сторону, машинально создает ледяной меч. Тот, что когда-то не смог вонзиться в его горло, тот, что сейчас точно найдет свою цель. И Грей больше не засомневается.

Джерар насмешливо приподнимает бровь, склоняет голову к плечу и смотрит изучающе. Даже не напрягается.

Он должен быть не здесь. В тюрьме, в земле, но точно не здесь.

Грей подается вперед, замахивается. Джерар плавно отходит в сторону, ставит подножку, одним движением опрокидывает его на пол.

— Не вставай, — предупреждает спокойно.

Но Грей не слушает, поднимается и бросается на него. Если Нацу гнев распаляет, то Грея замедляет и отупляет. Джерар уворачивается, выбивает меч из рук. Перехватывает его запястья, заламывает руки и впечатывает грудью в стену.

— Грей, успокойся и поговорим, — предлагает он.

Грей пытается вырваться, дергает головой, но Джерар сильнее сжимает пальцы. Не видит его, но слышит столь знакомый голос. От этого мутнеет в глазах.

— Да успокойся ты, — говорит Джерар так, словно когда-то они стали друзьями и никогда не пытались друг друга убить. Может, он все еще ничего не помнит?

Нет, в тот момент, когда на секунду они пересеклись взглядами, сразу стало понятно, что он все вспомнил. Ни сломанного хребта, ни смиренного взгляда, которые он демонстрировал после воскрешения.

— Какого черта ты тут забыл?

— Живу.

— Я тебе сейчас рожу разобью.

— Попробуй, — слышится усмешка в голосе. Стальной хват на заломленных руках напоминает, что не Грей здесь диктует условия. Доходит, что бабка не сошла с ума, спрашивает:

— Это ты купил дом?

— Да. Этот столько лет прикрывался моей личностью, пока я был в Совете. Теперь моя очередь.

Он, действительно, время от времени на заданиях в городах далеких от Магнолии для достижения определенных целей позволял себе называться его именем. Видимо, до Джерара это все же дошло.

— Ты закончил истерить?

Грей кивает, чувствует как Джерар отпускает и отходит назад. Садится на диван, закидывает ногу на ногу и ощущает себя хозяином. Наблюдает, как Грей опускается на стул напротив и тоже напряженно смотрит на него. Семь лет прошло, но почти не изменился. И нет в нем той доброты, что пытался выдавить перед Эльзой. Никогда и не существовало.

— Какого черта ты живешь здесь? — чеканит по слову Грей.

— Я не живу здесь постоянно, останавливаюсь, когда находимся где-то неподалеку, чтобы отдохнуть и не ночевать в лесу. — Находимся? Хотя ладно. Грея это не волнует.

— Ты не выкинул вещи.

— Я занял только несколько свободных полок.

Встает и Джерар заметно напрягается, но Грей только открывает один из навесных ящиков рядом с диваном, бросает ему на колени пачку денег.

— Это мне? — усмехается Джерар. — Очень приятно. Или ты что-то за это хочешь?

— Спасибо, что последил за домом, а теперь выметайся.

— Могу сказать тебе тоже самое. Официально, он мой.

— Официально, ты сидишь в тюрьме. В любой момент я могу позвать стражу.

— И лишиться какой-нибудь части тела, пока ее ждешь.

— Попробуй, — Грей скалится. Яд, который все это время приходилось сдерживать, наконец, может литься без преград. Но и в ответ есть вероятность получить чужую дозу.

Трет запястья. Ощущаются синяки на шее, которые отчего-то сходили невыносимо долго, напоминая о прощенной друг другу попытке убийства каждый день.

Джерар крутит в руках пачку денег, подбрасывает в его сторону. Грей не ловит, упорно смотрит ему в глаза отвратительно непонятного в полумраке цвета, купюры разлетаются по полу, посылая мечты и планы прошлого туда, откуда не возвращаются.

Мысль, что он будет где-то рядом почти невыносима. Кто угодно, пусть сам Зереф поселится в свободном углу. Только не он.

У него другие слова, характер и поведение, все еще мертвый взгляд и нечитаемое выражение лица. Только остальное до боли идентично. Невыносимо похоже.

Лениво Джерар поднимается на ноги, делает шаг к нему, Грей резко отходит назад, упирается спиной в стену. У него не осталось аргументов, кроме денег, но и они Джерару отчего-то оказались не нужны. Неужели настолько хочет унизить Грея? За что? Надо бы привести аргументы в свою пользу, напомнить про долг, но слов просто нет.

Проклятые боги с ним. Пусть живет, где хочет. Грей хотя бы сможет забрать свои вещи.

Устал. Как же он устал.

Проспал столько лет, а так и не отдохнул.

Трет лоб, прикрывает глаза. Надо уже соглашаться мирно уйти.

Джерар подходит ближе настолько, что в носу оседает его запах, похожий, но немного другой. И Грей не хочет искать разницу, Грей просто хочет спать. Все равно где.

Чертов Джерар наклоняется, заглядывает в глаза, ловит его взгляд и не отпускает, усмехается:

— Грей, Грей, Грей, с чего ты решил, что можешь тут находиться?

Злая собака решила тебя не убивать. Злая собака поселилась у тебя в доме, надела твою одежду и выставила тебя за порог. Оказалось, уничтожить можно, не убивая.

В окне напротив яблоня упирается кроной в темное небо, скидывает красные яблоки на землю.

— Тут мои вещи. Ты их не выбросил, — это настолько бредовый довод, что Грей сам же от него усмехается. Но Джерар его почему-то принимает:

— Поверь, это не займет много времени.

Грей продолжает:

— За семь лет не нашел ни минуты?

— Шесть. Год твоего отсутствия я сидел в тюрьме. Только потом меня…

— Мне не интересно, — перебивает Грей. — Подожди. А что было с домом в этот год?

Джерар опускает взгляд, почти незаметно дергает бровью. Незаметно для любого, кроме Грея.

— Оставайся, — вздыхает Джерар, разворачивается и идет в сторону его комнаты. — Все равно я бываю здесь редко. Не помешаешь.

— Подожди! — Грей подается за ним. — Ты не ответил.

Дверь с грохотом захлопывается, пресекая дальнейший диалог.

— Сука.

Не помешает!

Зато он Грею помешает!

Неуютно. Как же в один миг здесь стало неуютно, словно в утро жаркого лета наступила серая зима. Потемнело на улице, потемнело в душе. Хотя казалось, что дальше некуда.

Грей без сил опускается на свой родной диван, закрывает глаза.

Вспоминается письмо, закинутое в гневе в его комнату, когда Нацу притащился с ним в дом и незаметно оставил на столе. Интересно, где оно теперь, сколькими людьми изучено. Надо было прочитать и хотя бы попытаться отпустить.

Опускает веки и вслушивается в дыхание дома, в шорохи за закрытой дверью, в гуляющий по саду ветер, словно ничего не изменилось.

Проваливается в мутную дрему и не понимает, кто ему снится. Одного бьет, другого обнимает. Пальцы путаются в волосах, прижимают к себе, ближе.

Кто-то проходит рядом легкой, невесомой походкой. Что-то говорит — сквозь сон не разобрать. Хлопает входная дверь и наступает тишина.

Когда Грей просыпается, нет ни Джерара, ни каких либо следов его присутствия, только аккуратная пачка бумажных купюр лежит на тумбочке рядом.

Поэтому он и не трогал их вещи, догадывается Грей, чтобы затеряться среди прошлого, чтобы шавки Совета никогда даже не задумались, что его можно поискать тут.

Странно другое.

Швыряет на пол любимую чашку, наблюдает как разлетаются в разные стороны белые осколки. Через несколько секунд целая и невредимая она стоит на своём законном месте.

После битвы с Уртир нарушенные и закольцованные временные петли ощущаются сразу.

Но не могла же это сделать она?..

Полюшка открывает дверь с обычным мрачным выражением на лице, но как только видит его на своем пороге, удивленно поднимает брови, щурится, словно не может поверить, рассматривает пристальнее. Губы, кажется, совсем невольно расстягиваются в подобие улыбки.

Новости о их возвращение до нее еще не долетели, поэтому Грей решил стать первым вестником приближающейся новой для нее мороки, которую обязательно принесут хвостатые одним своим существованием.

Она медленно протягивает руку и треплет его по плечу. Но Грею этого мало, он, наплевав на все выстроенные ей за много лет границы, пытается обнять и ждет в ответ, как минимум, тычка под ребра, но она не двигается и Грей прижимается лбом к ее плечу. Как к маминому или скорее бабушкиному. Тяжело сглатывает, прикрывает глаза всего на секунду.

Богами проклятые, как же ему сейчас нужен кто-то родной. У кого рыдать на плече положено мирозданием. И этим же мирозданием родному положено принять причину слез без сомнений и колебаний.

Полюшка, конечно же, не обнимает в ответ, но и не отталкивает. Выдыхает, где-то на границе слуха говорит:

— Мальчик мой, я рада, что ты вернулся. — Тут же повышает голос: — Но, если что, я такого не говорила.

— Мне все равно не поверят, даже если и расскажу кому.

Полюшка впускает его в дом, наливает какой-то травяной отвар и спиной слушает историю неудавшегося экзамена, занимаясь своими алхимическими делами.

Как будто ничего не изменилось.

Как будто сейчас зайдет он, достанет только им, эдоласовцам, известную банку травяной крошки с ближайшего стелажа и тоже займется чем-то полезным. С Полюшкой они понимали друг друга на каком-то ином уровне восприятия. Как кошки. Отчужденные и холодные. Грей на их фоне всегда оказывался тактильным говоруном.

— Ты знаешь, кто купил дом?

Полюшка кивает и Грей не ждет больше ничего. Рассматривает зеленеющий огород через стекло и занавески, греет вечно холодные пальцы о кружку.

— Я надеялась, что хоть кто-то из вас объявится, — говорит она и Грей понимает, что под «ними» подразумеваются не члены гильдии.

Значит, и она верила, что он вернётся.

Потому что все сказки должны заканчиваться хорошо, в них никто не умирает и каждый герой в конце возвращается домой, а злодеи выбирают светлую сторону.

Но так ведь заканчиваются только сказки, верно?

— Рада была у меня в долгу, поэтому согласилась пол года придержать ваше жилье бесплатно, за вторую половину года заплатила я. А потом она продала его кому-то, кто предложил цену в два раза выше нужной.

Грей сжимает кулаки. Какой же Джерар ублюдок. Необъяснимо мотивированный ублюдок.

— А ты знаешь нашу хозяйку?

— Да, интересная женщина. Видит что-то, чего не видят даже всесильные маги. Какое-то время мы с ней работали вместе, пока она была в ясном рассудке.

— Но сейчас…

— Сейчас она все больше сливается сознанием с вечным. И сходит с ума. Все мы там будем, — Полюшка пожимает плечами. — А с этим мы познакомились, когда я пришла забрать ваши вещи, хотя мне он был давно знаком.

В ее голосе нет ненависти, которая должна там быть.

Должна.

Она тоже должна его ненавидеть.

Она должна быть на одной стороне с Греем.

— Почему все оставила там?

— Он разрешил не трогать, дождаться твоего возвращения, сказал, все оставит на своих местах.

Только его? С чего он решил, что Грей вообще вернется?

Полюшка оборачивается, хочет что-то сказать, но только тяжело выдыхает и подливает ему еще своего варева в кружку.

Грей фыркает, обсуждать его больше нет сил. Больше нет сил пытаться услышать от другого то, что чувствуешь сам.

— Дай что-нибудь, чтобы не снились сны. Вообще.

Она, не задавая глупых вопросов, поднимает руку, указывает на стеллаж.

— Полынь, крапива, ромашка. Неси сюда.

Грей поднимается, вглядывается в неподписанные баночки. Приходится откручивать крышки и определять по запаху.

Полюшка смешивает содержимое в нужных пропорциях, создавая вокруг себя пыльно травяное облако. Запах полыни забивается горечью в нос, крапива мелкой иголкой оседает на лице, вызывая раздражающий зуд, только ромашка пахнет полем, лугом, нагретой солнцем землей.

Все эти противоречивые запахи заливаются кипятком и взбалтываются умелыми руками под неразборчивый женский шепот. Полюшка переливает смесь в один из своих стеклянных флаконов и отдает ему.

— Точно поможет?

— Если нет, ищи причину в другом.

Сны никуда не уходят. Наверное, потому что это лишь воспоминания, просачивающиеся сквозь ледяную стену, в которой он попытался их запереть. Всегда счастливые, яркие, до невыносимого веселые. Такие только огнем выжигать, вместе со своей головой.

Джерар не возвращается даже через неделю и Грей немного расслабляется, перестаёт реагировать на каждый шорох в саду.

Пытается жить. Каждое утро поднимает себя за шкирку и заставляет выполнять самые обычные дела: есть, мыться, сидеть в гильдии, наблюдая за остальными и слушая их разговоры, иногда играть с Джувией в карты и отказывать ребятам во всех совместных заданиях. Денег у него теперь навалом, раз Джерар не взял, значит, поселится у себя, не у него, дома бесплатно, а больше и не зачем куда-то ходить. На остальное пока чертовски не хватает сил.

— У тебя депрессия, — говорит Мира, подсев к нему на лавку и наблюдая за их с Джувией партией. — У меня было также.

— Только у меня никто не умер, — поворачивается к ней Грей, но краем глаза выхватывает силуэт Лисанны неподалеку. — Ничего, что нельзя пережить, не произошло.

— Ты прав, — спокойно кивает Мира и на его резкую реплику совсем не обижается. — Но это нужно как-то пережить.

Может, Мира хорошо себя вела, чем и заслужила воскресшую живую сестру в качестве подарка на все последующие праздники?

Грей скидывает несколько карт в центр стола и тяжело выдыхает:

— Что я и делаю. Переживаю как могу.

— Ты стал слишком резким, — замечает Джувия, бросив короткий взгляд на Миру, словно удостоверившись, что она, правда, не обиделась. — Остальные от тебя уже шарахаются.

— Обязательно потом извинюсь, — Грей поднимается из-за стола, он проиграл, партия закончена. — Перед всеми хорошими девочками.

На следующее утро ребята во главе с Джувией и Мирой, вооружившись лопатами и пакетами с цветочными семенами, приходят разгрести заросли в саду. Грей изучает их какое-то время сонным взглядом, а потом качает головой.

— Спасибо, но не нужно, — наблюдает за их удивленными лицами. — Я сам потом разберусь. Сейчас надо оставить так.

Так, чтобы не привлекать внимание. Так, чтобы не возвращаться в прошлое, хотя бы здесь.

Эльза зачем-то опять его обнимает, к ним присоединяется Люси, за ними Нацу с Хэппи.

Так как земельные работы отложились на неопределенный срок, все решили немного расслабиться и уселись пить чай, заваренный Мирой, под яблоней. Эльза рассказывает о Великих Магических Играх и Грей сразу же соглашается.

Когда собираются уходить, Грей останавливает Нацу, просит рассказать, что произошло в Эдоласе. Нацу срывает с ближайшей ветки яблоко, надкусывает и удивляется:

— А че там произошло? — чешет затылок, задумчиво говорит: — Я хотел рассказать тогда, а сейчас уже забыл половину. Ну, сначала мы встретили эдо-Хвост Феи, представляешь, там даже ты есть, нашли иксидов, потом побили короля. Мистиган повернул какой-то рубильник, который вытянул из Эдоласа всю магию, вместе с нами, — Нацу пожимает плечами, подбрасывает яблоко вверх, но словно что-то вспоминает и говорит уже серьезно: — Я не думаю, что он сможет вернуться без магии. Да и его там нарекли королём.

Яблоко падает на землю, раскалывается на несколько частей.

Грей кивает. Ничего нового не услышал, все как и предполагал. Он знал про этот переключатель с самого начала, с самого начала планировал так поступить. Выбрать свой мир. Еще раз убеждается, что надо отпускать. С мясом вырезать все горькие чувства.

Они уходят и Грей остается один.

Смотрит на вещи. Свои, его. За пять лет жизни вместе стали общими. Настолько, что хочется сжечь и разбить все в пыль. На одной из полок замечает его ключи, забытые дома ровно перед поглощением анимой.

Отравленная тоской топь пытается утопить изнутри.

Нет слез, но есть невыносимое желание сделать что-то, что отвлечет внимание от хлюпающей больной черноты в ребрах, в сердце, в легких.

Страшное, опасное, идиотское.

Спасающее.

Только нет сил.

Обездвижен. Обезболен сильным приступом боли.

И все, что он сейчас может, сжимать в руках бутылку с отваром Полюшки и надеяться на сон без снов.

I

Грей старается жить, Грей старается заниматься своими делами. Но его блядское лицо не хочет оставлять в покое.

Электрическим зарядом молний Лексуса пробивает до самой земли, когда он видит знакомый костюм на арене. Не мелькает даже призрачная надежда, потому что знает, кто за этой проклятой маской. Только руки все равно дрожат, в глазах плавают круги.

Злая шутка злой собаки.

Сжимает кулаки, убирает за спину, чтобы не броситься на него у всех на виду.

— Это Джерар, — говорит Эльза.

Джерар. Джерар. Джерар.

— Правда что ли? — огрызается Грей. — А я и не догадался.

— Грей, — мягко одергивает его Люси и качает головой.

Вызывается на первое испытание и надеется, что он тоже будет там. Официально они противники, а, значит, побить его очень даже возможно, но их команда выдвигает Джувию. Она подходит к нему, говорит шепотом:

— Предлагаю вечером набить ему морду.

Грей впервые за долгое время искренне улыбается. Кивает.

Но теряет концентрацию. Гнев не его стиль боя. Ему он слишком застилает глаза. Снова и снова все удары попадают в него.

Бесится от бессилия.

А потом наблюдает, как Джерар позорит его имя, не способный использовать даже часть иллюзий и мощнейших артефактов на полную, которые он выкрал из их дома.

К вечеру в своем номере от бешенства готов кидаться на стенку. Не идет в бар, где выпивают остальные. Идет в гости к команде В.

Сам не понимает зачем. Разговаривать с ним нет смысла.

В холле гостиницы никого, поднимается на второй этаж. Из своего номера сразу же выходит Мира, разбуженная, вероятно, громкими шагами. Рассматривает его лицо и напрягается. Качает головой.

— Тебе лучше уйти, — она спиной закрывает остальные комнаты.

— Мира, свали, пожалуйста, — пытается как можно спокойнее произнести он. — Я все равно пройду.

Она скрещивает руки под грудью.

— Я все понимаю, Грей, правда, но ненависть и гнев не выход.

— Или ты говоришь, какая комната его, или я буду заходить в каждую. — В ответ Мира приподнимает бровь, усмехается:

— Или я спущу тебя с лестницы.

Драться с Мирой не в первый раз, но сегодня он как-то не планировал. Точнее не с ней. Сжимает кулаки.

Вдруг из номера рядом выходит Джувия, молча показывает пальцем на одну из дверей, приобнимает Миру за плечи, что-то говорит на ухо.

— Иди, — соглашается Мира. — Только без драк.

— Без тебя разберусь, — фыркает он.

С ноги открывает, кажется, запертую дверь и Джерар резко оборачивается на него, вскидывает руки в своих узнаваемых жестах. Как единственный небесный маг в розыске. Идиот. Грей проворачивает на ручке замок.

Все еще в его костюме, даже маску не снял.

Болит до потери сознания, до тошноты и головокружения. Хочется сломать все на своем пути. И его в том числе.

Голос Джерара, который вроде пытается оправдаться, стучит вместе с кровью в ушах.

Через открытое окно веет свежим воздухом, который лишь слегка разбавляет душное марево. Может, всего один ледяной порыв ветра привёл бы его в себя.

Грей подается вперед, хватается за плащ, бьет в лицо, закрытое маской.

— Не смей позорить его имя.

Джерар опускает темную плотную ткань, облизывает разбитую губу, не отходит, смотрит на него в упор.

— Все? — спрашивает он. — Успокоился?

Грей слишком долго пытался не обращать внимания на загноившуюся рану, слишком долго скидывал все на потом. И теперь он захлебывается этим гноем.

При виде него сердце бьёт в ребра так быстро, что скоро точно остановится насовсем.

Следит за тонкой красной струйкой, прокатившейся по подбородку. Поднимает руку, проводит большим пальцем, стирает. Джерар не двигается.

Чувствует как переходит черту, ступает в аномальную зону, где все чувства изменяются до неузнаваемости.

Закрадывается страшная, но одновременно отравляюще веселая мысль.

Потому что по-хорошему не получается.

— Ты мне должен, — по слову чеканит Грей. — Обязан жизнью.

— Чего? — Джерар приподнимает бровь. — Если ты о том, что тогда в башне не отрубил мне голову, так и мои плеяды не задели ни одного важного органа.

— Нет. — Значит, действительно, не показалось. — Я был рядом с Венди, когда ее заставляли тебя воскресить. Одно мое слово, кто на самом деле спас девчонку и тебя бы здесь не стояло.

— Хорошо, за мной должок и я могу его вернуть. Но почему же ты ей не сказал? — Почему? Почему? Почему? Честно Грей себе так и не ответил.

Грей пожимает плечами и тянет его за плащ на себя, ухмыляется.

Приближается, медленно проводит языком по окровавленной губе. И почти ничего не чувствует. Ощущается вкусом снега на губах, поцелуем крапивы.

Джерар замирает на несколько секунд, кажется, задерживает дыхание на мгновение. Но все же резко выдыхает и уворачивается.

— Раз ты готов отплатить, плати. Помоги отпустить его.

— Я тебе мальчик по вызову что ли? Могу адресок дать, где они предоставляют свои услуги.

— А ты пользуешься?

Движения Джерара, как уже заметил Грей, всегда быстрые, размашистые, но сейчас он каменеет. Пустым взглядом смотрит в стену слишком долго, явно задаваясь вопросом, за что это все ему, но в итоге просто качает головой. Сдергивает с головы шапку и маску, выпутывается из рук Грея и отходит в сторону.

— Я не он. Это не поможет. — Пытается справиться с ремнями, опоясывающими костюм, но только больше путается.

Как Джерар вообще смог надеть его правильно самостоятельно, вопрос остается открытым.

Потому что он создавал его полностью под себя, под свои знания и предпочтения, под стиль боя недоступный магам. Джерару с априори могущественными безднами, метеорами и звездами никогда этого не понять.

Грей подходит ближе, нажимает на скрытые застежки в правильном порядке. Он слишком хорошо знает все составные части этого костюма. И слишком хорошо знает тело в нем.

От отчаяния хочется выть, потому что Грей понимает, что не поможет. Не поможет. Не поможет. Только отвращения к себе будет еще больше. Но на языке оседает привкус крови. Накрывает такое отчаяние, что, кажется, впервые Грей каждой клеткой тела ощущает, что он, действительно, никогда не вернётся, как и сказал Нацу. Только за отчаянием не приходит истерика, нет. Наступает мрачное веселье и становится абсолютно плевать на последствия. И башню после рубикона сносит окончательно.

Джерар раздраженно освобождается от верха костюма, скидывает на пол, остается в одних штанах, словно для него нормально стоять перед Греем обнаженным, но оскорбительно в образе кого-то другого. Рывками разматывает с рук бинты.

Знакомый черный герб гильдии отпечатан на груди. В том же самом месте. Интересно, подсказала Мира или Макаров?

Грей нерешительно поднимает дрожащую руку, касается метки, которую поставил много лет назад. Проминает кожу под пальцами. Наклоняется вперед, вдыхает его собственный запах: тоже пряный, тоже черный перец, только смешанный с раскаленной под солнцем древесиной.

Похоже, но немного не так.

Это хорошо.

Найти бы все отличия и больше не страдать от их сходства. Воспринимать его другим человеком и не замечать одинаковые движения, взгляды и слова.

— Раз ты не он, докажи. — Грей стоит непозволительно близко, так близко, что можно различить каждую золотую прожилку в темно зеленых глазах. — Пожалуйста, — произносит одними губами.

Джерар не отвечает, застывает с бинтами в руках, смотрит на него и лицо не выражает ни единой эмоции.

Грей вновь оглаживает метку хвостатых, наверное, слишком мягко, потому что Джерар сглатывает и тем самым проигрывает. Грей знает, что ему понравится, хоть и не знает его.

Куда бы Грей не бежал, как бы не старался отпустить, взгляд болотных глаз всегда оказывается напротив. Пусть это очень злая шутка богов, судьбы или кого-то еще. Раз предлагают, подсовывают, заставляют видеть слишком часто для чужих друг другу людей, почему бы не взять?

Проводит носом по шее, спускается к оголенному непривычно гладкому плечу. Целует ямку над ключицей. Медленно. Тягуче. Забыть и забыться. Опускается ниже к ложбинке под грудью, за ней к животу. Чувствует, как содрогаются мышцы пресса от прикосновения губ.

Джерар роняет смотанный белый рулон на пол, жесткой хваткой ловит его за подбородок, поднимает на уровень глаз.

— Ты меня достал, — говорит он ровно, но выдыхает рвано. — Постоянно около него крутился, как только я пытался выйти на контакт, предложить сотрудничество, рядом всегда Грей, Грей, Грей. Смотрит с такой любовью, что аж тошно.

— Завидовал?

— Нет, — фыркает Джерар. — Только на меня также не смотри.

— И не собирался.

«Ты уже», — хочет сказать Джерар, но вместо этого сминает его губы своими. Надавливает, заставляет приоткрыть рот, оглаживает пальцами шею. И Грей теряется полностью.

Разгорается огонь, тело бросает в жар. Неподходящая деталь пазла вдруг встала на одно единственное незаполненное место. Теперь можно притворяться, что так и должно быть, что по-другому никогда и не было.

Каждая их встреча — битва, противостояние и сейчас ничего не меняется. Поцелуи не любовников, поцелуи абсолютно чужих людей. Только на месте Грея может быть любой, Джерару найти кого-то не составит труда, но на месте Джерара не может быть больше никого на этой чертовой земле.

Джерар опускает горячие пальцы под его футболку, скользит по ребрам. Целует в шею под скулой, прикусывает так, чтобы на завтра остался синяк.

А потом отстраняется.

— Все, иди, — говорит он. — На первый раз достаточно.

Грей не двигается и смотрит с таким непониманием, что Джерар усмехается одной стороной губ.

— Последний шанс уйти, — Джерар пытается расстегнуть оставшиеся шлейки на штанах. Грей опять открывает застежки в нужной последовательности и штаны спадают сами. Джерар раздевается полностью, разминает затекшие плечи, накидывает халат.

Сердце болит так, что уйти сейчас — приговор к убийству себя же.

— Мне нужно сосредоточиться на играх, — произносит Грей. — Не будь на них тебя, все бы было нормально, но ты здесь и без тебя я теперь не справлюсь.

— Хорошо, — Джерар подходит ближе, снимает с него футболку. Взгляд цепляется за крест на груди, наматывает его на палец, тянет на себя и цепочка, впившись неровными краями в шею, обрывается. Грей скрипит зубами, подается вперед, пытается выхватить, но Джерар выставляет ногу, преграждая путь, перехватывает его свободной рукой за шею и роняет на пол. Садится ему на бедра, все еще раскачивая на пальце крест.

— Он будет только отвлекать, — говорит Джерар и швыряет его в дальний угол, кулон ударяется о стену и падает за тумбочку. Грей резко приподнимается и Джерар обхватывает его за шею двумя руками, целует.

Джерар видимо не умеет по-другому, только на сопротивление, острых эмоциях и резкости. Приподнимается на коленях, сам снимает с него штаны. Сжимает с силой пальцами оголенные бедра и Грей шипит, откидывает голову назад.

— Ты же не?..

— Да, — сразу отвечает Грей. — Конечно. Тебя ждал всю жизнь.

Во взгляде Джерара мелькает тень, но все же усмехается.

— Тогда не буду сдерживаться.

— О, — смеется Грей и прикрывает глаза. — Ни в чем себе не отказывай.

Джерар нависает сверху, выставив руки по бокам, опаляет дыханием, смотрит на него задумчиво, пытается что-то рассмотреть. Притягивает Грея к себе ближе.

— На меня, — полушепотом говорит он. — Смотри на меня.

Призраки прошлого, тянущие за Греем свои полусгнившие лапы, наконец, догоняют. Впиваются в волосы, рвут в разные стороны, заставляя вспомнить, заставляя открыть слепые глаза и заново научиться видеть на пыльных дорожках былого.

Только позвал их Джерар. Своим чертовым внимательным, словно чем-то задетым, взглядом. Позвал и отдал Грея им на растерзание.

В памяти дурманом и мороком всплывает теплый вечер три года и семь лет назад. Тогда он ушел на задание почти на несколько недель, а Грей остался скучать в гильдии, умирая от летней жары. Кажется, это тоже был июль?

Вернувшись домой Грей поймал его в проходе своей комнаты, застыл на полушаге и медленно обернулся к нему. У Грея тогда глаза застилала сахарная вата от радости, что он вернулся.

Грей улыбается, подходит ближе.

— Наконец-то! Давно вернулся?

— Нет, — он качает головой и разворачивается к Грею лицом, внимательным взглядом проходится с головы до ног. Точнее, это сейчас Грей понимает, что он его изучал, а тогда казалось, что просто смотрел.

— Пойдем есть, — зовет Грей и он отчего-то соглашается.

Грей ничего не заметил, оказался слишком глуп, поэтому сидел на своем диване и рассказывал обо всем, что произошло за время его отсутствия. А он молча ел, потом также молча пил чай, потом молча просто сидел, ждал, пока Грей закончит болтать. В гильдии Грей разговорчивостью не отличался, но ему хотелось рассказать обо всем. И вот, когда все темы исчерпали себя, он ушел к себе в комнату. А на следующий день исчез опять, не оставив записки.

Злой собаке удалось обмануть, не сделав для этого ничего.

У злой собаки зеленые по-детски обиженные глаза.

— Тогда это был ты, да? — с горечью говорит Грей, возвращаясь в настоящее и наблюдая за ним на своих коленях.

Джерар выпрямляется, запускает пальцы в волосы, убирает челку со лба. Отводит взгляд в сторону.

— Когда?

— А есть варианты?! — если бы не тонкие стены, голос сорвался на ор.

— В доме?

— Допустим.

— Хотел изучить его, я тогда как раз готовился к вступлению в Совет. Мне нужно было знать, что он продолжит сидеть тихо, как хороший мальчик. И все еще надеялся переманить на свою сторону. Эфирное тело, конечно, хорошо, но телесная копия все же лучше.

— Вы не настолько одинаковы.

— Да что ты, — ядовито улыбается Джерар. — Только тогда ты ничего не понял.

Не понял. Сколько еще раз могло быть так же? Сколько еще раз Грей не понял?

Джерар плавно проводит пальцами по его шее, заводит на затылок, оттягивает назад, заставляет посмотреть на себя.

Вспоминается все, что было. Все самые личные моменты. Всё, что он заставлял себя не ворошить каждую чертову минуту после его исчезновения.

Грей хорошо спрятался в небытие на целых семь лет, и вывернув на новую кривую линии времени решил, что можно идти дальше не прожив и не смерившись.

Легкие сводит судорогой. Накрывают все подавленные эмоции, все разбитые чувства, злая обида и обиженная злость.

Грей приподнимается, вынуждая Джерара слезть и сесть рядом. По щекам текут непрошенные слезы, вдохнуть так и не получается. Гнев, за который он все это время цеплялся, который держал на ногах и блокировал оголенные нервы, исчезает, обнажая открытую воспаленную рану. И все обезболивающие средства перестают действовать в одночасье. Потому что больное, надрывное, невыплаканное себя обнаружило и больше не хочет скрываться. Хочет биться об пол и потолок в дикой агонии, хочет вгрызаться острыми клыками в стены, хочет прокатиться воем по улицам.

Исчезнуть. Грей просто хочет исчезнуть. Сжимает в пальцах пушистый ворс ковра. Из этой чертовой комнаты. Из столицы.

Полностью. Превратиться в айсберг и дрейфовать по морю.

Из горла вырывается хрип.

Когда-то Полюшка говорила, что эмоциональная боль причиняет боль физическую. Грей не верил, ни разу эмоции не отзывались сломом костей и заточенными крючками в лёгких.

Джерар со вздохом встает, скрывается в ванной. Отлично, Грею тоже нужно уходить. Приподнимается, упирается ладонями в стол. В глазах темнеет и не хватает воздуха.

Джерар возвращается через секунду с небольшим коробом первой помощи, который есть во всех номерах гостиниц. Достает темный бутылек, откручивает крышку, сует ему под нос. Грей невольно вдыхает резкий приводящий в себя запах. Пытается отдышаться. Слезы продолжают течь по щекам.

Джерар тянет его за запястье на себя, ведет в ванную, заталкивает под душ и включает воду. Разжимает пальцы, но остается под горячими потоками рядом. Грей прижимается лбом ему к плечу, пытается подавить всхлип, но тело он больше не контролирует, поэтому тело стонет в ужасе. Стоит, пока не отпускает, пока не перестает бить крупная дрожь, пока не находятся малейшие силы поднять голову. Джерар проводит ладонью ему по волосам. В его движениях ни мягкости, ни нежности, но почему-то именно это действует успокаивающе.

Все еще хочется исчезнуть. Пришел, соблазнил, разрыдался.

— Да, — тяжело вздыхает Джерар, словно прочитав его мысли. — Такой реакции на меня я еще не видел. Ты точно не?.. Или я все-таки задел тонкую душевную организацию?

Грей сжимает пальцы в кулак, бьет куда-то наугад, попадает в живот.

— Конечно, задел. Я же говорю, хранил себя для тебя.

— Я старался, — Джерар молчит какое-то время, потом словно через силу говорит: — Ладно, я позволю это только один раз. Закрой глаза.

Грей хочет спросить зачем, хочет бросить ироничный взгляд, но только прикрывает веки. Чувствует его губы на своих. По-другому, мягко, почти невесомо. Не морозной крапивой, скорее летней ромашкой.

Сознание плывет и Грей встречается со всеми своими снами, обретшими плоть и кровь. Зарывается ему в волосы, прижимает к себе ближе. Его руки обнимают за талию. Горячая вода смывает запах, слезы, размывает боль. Последний прощальный поцелуй, которого так и не случилось, воплощается сейчас. С закрытыми глазами и не разобрать с кем.

Джерар первый наступает на прохладную плитку пола. Сбрасывает промокший насквозь халат, накрывает голову полотенцем. Второе бросает Грею.

Когда Грей, не поднимая головы, заканчивает промакивать намокшие волосы, опять хватает его за руку, толкает на кровать. Грею уже все равно, пусть делает, что хочет. Наступает полное опустошение. Но Джерар только ложится рядом на спину, накрывает Грея с головой одеялом, Грей же опять утыкается лбом ему в плечо и дрожь проходит. «Еще немного», — просит сам себя Грей, вслушиваясь в его тихое дыхание. — «Полежать так еще немного и уйти». Грей не знает, сколько балансирует в темноте, пока сознание не отключается.

II

Из сна без снов вырывает настойчивый стук в дверь и звук имени, которое он старался не упоминать.

— Мистиган! — зовет Мира. — Опаздываешь! Начало второго дня через десять минут.

Грей резко садится, осматривается по сторонам. Взгляд цепляется за мирно спящего рядом Джерара.

Раз Мира вернулась за ним, значит, и Грея его команда потеряла.

— Бля-я-ять, — тихо тянет он и трясет его за плечо.

Джерар сонно открывает глаза, смотрит на него, потом на часы. Медленно моргает.

Грей пытается выпутаться из вороха одеял, перелезть через заспанное тело рядом и поскорее сбежать, но Джерар хватает его за руку, заваливает обратно.

— Я первый, не надо шокировать Миру, — также тихо говорит он. Волосы у него застывают в той же позе, в которой он спал.

— Мистиган! Ты там?

— Иду!

Джерар собирает одежду, которую вчера раздраженно скидывал на пол. Грей же пытается собрать разбитое сознание в единое целое.

— Поможешь?

Грей поднимается, подходит, останавливается на расстояние вытянутой руки, поправляет ремни, защелкивает пряжки.

— Зачем он такой сложный?

— Как-нибудь расскажу, — полусонно отвечает Грей. Джерар делает шаг к нему навстречу, Грей не двигается.

— Вечером? — предлагает он. Грей моргает, пытается уловить смысл его слов. Что именно «вечером»? Дружеские посиделки по душам? Джерар с усмешкой наблюдает за ним. И в этой усмешке тысячи незаточенных лезвий. Проводит подушечкой большого пальца ему по линии подбородка.

— Что? — удивляется он. — Тебе это очевидно нужно, чтобы разобраться со своей головой. А мне просто разрядка. И, — наклоняется, опаляя дыханием шею, — надо закончить начатое.

Грей в ответ лишь дергает плечами.

Джерар надевает шапку, поднимает на нос маску. И выходит в коридор, так и не дождавшись ответа.

Ребята на балконе смотрят на помятый вид Грея с недоумением, но быстро переключает внимание на происходящее на арене.

В перерыве перед началом боев его ловит под руку Джувия, отводит в сторону, загадочно улыбаясь. Она не задает вопросов, лишь прикрепляет пластырь к коже под скулой и сразу же возвращается к своей команде.

Он с недоумением смотрит ей вслед, дотрагивается до шеи, пытаясь найти рану. Но не больно.

Когда во время сражения Миры и девчонки из Пегасов на арене начинается цирк с массовыми переодеваниями, его вместе с остальными вытягивают в центр.

Наблюдает, как Леон нерешительно подает руку Джувии, облаченную на пару с другими девушками в свадебные платья, и та мягко, но отрицательно качает головой. Кажется, Люси как-то говорила, что Бастия приглашал ее на свидание, но получил отказ. Видимо, связываться с ледяными магами — последнее, что теперь хочется Джувии. Она умная девушка и прекрасно понимает, что замещение одного другим не работает. И никогда не работало.

Грей, не зная куда себя деть под изучающим взглядом с балкона команды В, подходит к ней, протягивает согнутый локоть и Джувия с усмешкой кивает, берет его под руку. В какой-то момент, в ее взгляде не осталось и следа влюбленности, а слова «Ты не загадочно-интересный мужчина, как мне показалось сначала, а лишь сломанный пацан» подтвердили его уверенность в этом. Только после открыто произнесенных ей слов Грей стал пытаться наладить дружеский контакт. Оказалось, если не испытывать острых и сильных чувств, можно быть неплохими, поддерживающими друг друга друзьями.

Джувия права: Мистиган был незаметной стороннему глазу опорой, благодаря которой держалась его жизнь. Покрытые трещинами стены сознания оказались слишком поврежденными, при этом несущими. К ним, в паутинку черных линий и сколов, все привыкли — а кому-то вообще показалось, что это у него такие «интересные» черты характера — и решили, что можно безболезненно жить. Но как только исчезла поддержка — рухнуло. Жить, и правда, оказалось можно, только степень разрушения Грей до сих пор не может оценить.

Когда они с Ур и Леоном ходили сквозь разнесенные Делиорой деревни, он часто, даже слишком, наблюдал, как выжившие оставались в своих уничтоженных домах: натягивали навесы над головой от снега, поправляли уцелевшие кирпичные кладки, так, чтобы ветер не продувал до костей, стелили на пол оборванные коврики, и пытались существовать как раньше.

Грей раздражался, изо всех сил удерживал себя, чтобы не броситься доказывать им, что надо или идти вперёд, или отстраиваться заново, иначе — умирать быстро и без сожалений, а не наматывать сопли на кулак в обломках прошлого. То, что у многих на жизнь дальше не было сил, понял только сейчас, когда обнаружил себя на том же самом месте: в разрушенных стенах, прикрывающегося голыми руками от ураганного эдоласовского ветра.

Джувия посылает в сторону воздушный поцелуй, оборачивается к нему и подмигивает с легкой, но уверенной улыбкой на губах. Хочется сказать, что она красива, что она достойна только самого лучшего, но лишь произносит:

— Тебе идет.

— Я знаю, — кивает она, смеется: — Уже жалеешь, что тебе эта красота не светит?

— Я рад, что она будет светить кому-то другому, — возвращает ей улыбку. — Или другой?

Джувия загадочно пожимает плечами. Позирует вспышкам камер с трибун.

Леон наблюдает за ними, щурится, но ничего не говорит. Грей поднимает взгляд к балкону команды В, Джерар стоит, облокотившись на перекладину и лениво подпирает ладонью подбородок. Смотрит на него и даже сквозь маску чувствуется колючая ухмылка.

Грей моргает, вспоминает как проспал на его плече всю ночь. Осознает, что выспался впервые за несколько последних недель. Слишком отвык спать один.

В носу стоит его запах, впитавшийся за ночь в кожу и волосы. Запах только построенного дома из дерева, запах витиеватых узоров на балках под потолком. Запах вручную сколоченного гроба. Сжимает и разжимает пальцы в кулаки, ощущая тысячи мелких заноз под кожей. Заноз, устремившихся к сердцу.

Интересно, будь Мистиган здесь, участвовал бы в играх? Наверное, да. Честь гильдии, помощь друзьям — слова, которые для него значили слишком много. Он не проиграл бы.

Странно, но от подобных мыслей не становится невыносимо больно. После вчерашнего внутри все спасительно онемело и замёрзло опять. До следующего срыва. Он всегда так поступал — игнорировал боль, пока не становилось совсем невыносимо. Правда, последний такой случай закончился двумя попытками ледяного гроба подряд.

Но что из случившегося действительно помогло?

Прошлое раздробилось на маленькие кусочки подозрений. Джерар, собака, специально это сделал. Специально поставил под вопрос каждый прожитый вместе с его двойником день. Сколько раз он оказывался вместо него?

Нет, бред. Только в тот раз. Грей не настолько туп. Заметил бы.

Балаган заканчивается и Грей, с остальными, возвращается на балкон. Ловит на себе странно задумчивый взгляд Эльзы. Отворачивается.

Трясет головой, пытается следить за происходящим на арене, только мысли переключаются с прошлого на будущее. На предстоящий вечер. Тянет согласиться. Глупо поддаться всем возможным соблазнам. Сильнее впивается ногтями в ладони. Тянет, тянет, тянет.

Теперь он понимает Кану и ее тягу к алкоголю. Будь все так просто, он бы тоже брал и не думал. Будь Грей с его соблазном только ради получения удовольствия и той самой пресловутой «разрядки», вопросов бы не возникало. Не мелькай тень в болотных глазах каждый раз от упоминания Мистигана, не согласись он так легко, и не почувствуй в осколках поцелуев Грей только скорбь о потерянном, было бы значительно проще. Было бы так, как Грей не умеет.

Последний на сегодня раз встречается с ним взглядом и дергает подбородком. Поймет, наверное, что лучше не предлагать, иначе может и согласиться.

К черту это все, решает Грей, и идет вечером поддаваться тем зависимостям, которые он все еще может контролировать. Зато с друзьями, зато не один и не в тишине.

Цепляется взглядом за каждого, но не видит Эльзу.

В голове собираются совсем неприлично отвратительные картины, где и с кем она может сейчас быть. Хотя вряд ли Фернандес так с ней поступит. В ее присутствии он все еще со сломанным хребтом и смиренным взглядом.

Его же бедра сжимал вчера, совсем не стесняясь.

Зарыться бы в отросшие волосы, со всей праведной ярости встретиться губами до крови, оставить влажный след на шее, а потом…

А потом ничего.

Моргает.

Растирает пальцами кусочек льда, холод позволяет сфокусироваться мыслям на себе.

В какой-то момент в бар вваливается Леон. Он ничего не знает и никогда не узнает, но словно что-то чувствует и трактует общее подавленное состояние Грея по-своему. Надо отдать ему должное, почти не достает тупыми вопросами, сидит рядом вместе с ним чуть в стороне ото всех. Леон, как никто другой, знает его таким: закрытым, одиноким и едким от неумения переживать потери пацаном, и прекрасно чувствует, что если хоть немного надавить, в ответ можно получить волну неконтролируемого гнева, а не обычную порцию раздражения. Поэтому молчит, не давит, не заглядывает в глаза. Просто существует поблизости.

Остальные согильдийцы пытаются изображать, что все как прежде, уже привыкли, хоть и не поняли почему, что Грей теперь держится чуть поодаль.

Так когда-то было с Мирой, почти год тоже ни с кем не общалась. Отвечала на все вопросы, мягко улыбалась, и казалось, что у нее все хорошо, что сейчас расскажет о последнем задании или начнет задираться, но первой она больше не начинала разговор никогда. И Грей ее не спрашивал, не умел, не понимал как. Наверное, стоит извиниться, потому что теперь дошло, что она тогда чувствовала.

Нацу и Люси же упорно делают вид, что верят в его убеждения о «полном порядке» и больше не лезут с предложениями помочь. Поняли, что для него принять помощь, значит подтвердить серьезность проблемы. Не лезут, но краем глаза следят постоянно, чтобы он не оставался один за столом. Если такое случалось, подсаживалась либо Хартфилия со своими нескончаемыми разговорами, либо Драгнил пытался втянуть в потасовку.

— Может, сыграем? — подходит Джувия, перекидывая из рук в руки игральную колоду. Все делают вид, все пытаются смягчать углы, кроме нее. В ее явной поддержке чувствуется то же отчаяние. Она, умеющая плавать, рядом с ним где-то глубоко на дне.

Грей соглашается первый, тут же кивает Леон, бросая на девушку смущенный взгляд. Рассказать бы ему, пролить свет, почему он к ней что-то чувствует, но решает оставить пока в темноте. Интересно, сам догадается?

Джувия садится на лавку за столом напротив них, раздает по шесть карт каждому. Грей рассматривает черно красный веер в руке, когда ловит ее хитрый взгляд.

— Вчера все получилось? — как бы между делом, чтобы не привлекать внимание Леона, спрашивает она.

— Ты о чем? — теряется Грей.

Джувия сдерживает смешок, коротко смотрит ему на шею.

— О набивании морд, конечно же. О чем еще?

— Кому? — вклинивается Леон, а Грей опускает голову, пытаясь скрыть вмиг распалившиеся щеки.

— Да есть тут один, — уголки губ у нее коварно ползут вверх. — Который, так и просится быть побитым.

— Ты зови, если что, помогу, — предлагает Леон и бьет кулаком в раскрытую ладонь, очевидно решив, что проблема подавленного состояния Грея в каком-то непобитом мудаке. Хотя… Сильно ли он не прав в своём заблуждение?

Грей в ответ только кивает, переводит внимание Бастии обратно на нее:

— А ты что вчера сказала Мире?

— Не буду произносить такое в приличном обществе, — совсем не смутившись, хихикает она.

Грей с Леоном одновременно поднимают брови и сразу же решают переключиться на игру.

Заканчивают, когда многие уже расходятся по гостиницам. И Грей, и Джувия проиграли Леону по желанию. Поэтому Леон сразу же просит ее задержаться на пять минут, а его свалить подальше. Джувия закатывает глаза, но остается, Грей же ухмыляется и уходит.

По дороге домой замечает Эльзу, облокотившуюся на парапет смотровой площадки. Спокойную, задумчивую. Подходит к ней и не знает, что говорить. Потому что в бар она так и не пришла. От этого неприятно колет под ребрами.

В этих странных отношениях, где каждый друг от друга что-то хочет, замешано слишком много людей. Это уже не треугольник, а какая-то неизвестная миру фигура.

— Что-то случилось? — Эльза оборачивается к нему, ее взгляд неуловимо изменился, когда она узнала про них с Мистиганом. Посчитала его своим братом по несчастью. — Ты к нам так и не пришла.

— Ты вчера тоже, — обычная констатация факта впивается зудом в кожу. Грей в ответ неопределенно пожимает плечами, поэтому она поясняет: — Надо было подумать. Джерар сообщил не очень хорошие новости.

Удивительно, но он никогда не сомневался в Мистигане, даже когда они ещё ничего не обещали друг другу, даже если тот пропадал месяцами в других краях. Наверное, это можно было назвать здоровыми отношениями.

А сейчас…

Сейчас внутри разливается ядовитый токсин.

Грей пытается выдохнуть, получается слишком громко.

— Мира сказала, ты вчера к нему заходил, — спокойно говорит она.

Зереф тебя задери, Мира.

Чертова женская солидарность.

Спасибо, что не уточнила, выходил ли.

Не будет он перед ней извиняться.

— Да, — пластырь выжигает горло, также как и ее внимательный взгляд.

— Не злись на него, он сделал это не просто так. — Ну да. Опять какая-нибудь высшая цель. Надо бы спросить, в чем там дело, но интересует его совсем другое:

— А между вами что?

— Н-ничего, — запинается Эльза. — Он сказал, у него есть невеста.

Вырывается невольная усмешка. Надо бы незаинтересованно зацепиться за мерцающий город внизу, но румянец на её щеках, которого он раньше никогда не видел, заставляет проследить за реакцией на следующие слова:

— Сомневаюсь.

Прохладный лёгкий ветерок играет в волосах, приносит ночную тишину.

— Я тоже, но… — Эльза задумывается, подбирает слова. — Раз сказал, значит, ему это не нужно, верно? Надо учиться отпускать тех, кто остался в прошлом, Грей. И тебе, и мне.

Кивает, но понимает, что чувствует к нему она совсем не то, в чем так хочет убедить себя и его.

Слишком похоже.

Он тоже обманывается, что к Мистигану чувства остыли в момент предательства, и у него получается жить дальше.

Жить, после предательства. После осознания, что ты никогда не был в приоритете. После предпочтения тебя другому: миру, человеку — неважно.

Получится ли у нее?

Хочется провалиться под землю. Друг он просто отвратительный. Человек тоже не очень.

Эльза все же собирается в гостиницу, а он идет следом, отставая на несколько шагов, сжимая кулаки в карманах брюк.

В свой номер возвращается отчего-то совсем не пьяный. Сразу же проходит в ванную. Встает под ледяной душ. Намыливается одновременно всеми средствами из одноразовых баночек. Пытается пропитаться лавандой, розами и всеми морскими грозами, что отрисованы на наклейках. Выходит, надев лишь домашние штаны на еще сырое тело. С кончиков волос капает холодная вода.

Джерар сидит на подоконнике раскрытого настежь окна. Глаза в полутьме мерцают зеленым, как у тех самых черных кошек, приносящих несчастье.

Нет.

Он был черной кошкой в темноте.

Этот все еще собака. Уже разочаровавшаяся в объекте преследования, потерявшая всякое желание его убивать и просто забавляющаяся.

Джерар не шевелится, и кажется, всего одно неосторожное движение и он исчезнет. Останется мороком, видением, случившимся лишь однажды.

И Грей очень четко понимает, что против этого всем своим существом.

Он поднимает руку, раскачивает крест на пальце.

— Я понял, что ты не хочешь, не идиот, — почти сонно и лениво говорит Джерар. — Просто зашел отдать.

Ступнями упирается в по гостиничному заправленную кровать, ладонью в подоконник.

Грей подходит ближе, протягивает руку, чтобы забрать кулон, но Джерар роняет его на пол.

Все еще в костюме, только без посохов за спиной.

— Вы с этой водной волшебницей хорошо смотрелись сегодня, не понимаю, зачем ты меня вчера доставал, — также почти сонно говорит он.

В ответ вырывается слишком громкий смешок, который сразу же перерастает в надрывный смех и Грей зажимает рот ладонью, чтобы не беспокоить соседей.

— У тебя на меня очень неадекватная реакция, я, пожалуй, пойду, — Джерар разворачивается корпусом в сторону окна, но Грей подается вперед. Упирается коленом в кровать, ловит его за завязанный узел плаща, разворачивает обратно к себе.

Иррациональная часть сознания просит поддаться неправильному, но реальному, разбить сердце вдребезги, чтобы убедиться, что оно когда-то билось.

При виде него все опять полетело к чертям. Может, стоит разрушить до конца, чтобы идти дальше, чтобы воспоминания настолько запутались, что уже и не разобрать, кто из них это был?

Только остались незакрытые вопросы, которые надо задать именно ему.

Грей так близко, что чувствует чужое обманчиво ровное дыхание. Медленно снимает с него маску, задерживает пальцы на щеках чуть дольше, чем нужно. Джерар следит за каждым движением, но не шевелится. Только, кажется, совсем немного подается вперед.

Грей все еще улыбается, опускает пальцы и отстегивает щитки на его ногах.

Вчерашняя тенденция Грею не нравится. А раз он пришел, значит, ее тоже можно нарушить.

Роняет их на пол к кресту.

Под защитой всегда были плотно прилегающие штаны, обрисовывающие каждую мышцу на крепких тренированных ногах. Благодаря ей на коже под ними оказалось чуть меньше шрамов.

Упирается ладонями ему в колени, разводит и ждет сопротивления, но Джерар замирает. Грей наклоняется, цепляется зубами за один из ремней на внутренней стороне бедра, тянет на себя. Медленно ведет рукой по грубой ткани брюк вперед, отстегивает. Смотрит на Джерара снизу вверх, ухмыляется.

— Ты пьян? — полу спрашивает, полу утверждает Джерар.

Взгляд у него больной и воспаленный. Нет вчерашней злости, но вчерашнего желания тоже нет.

Так смотрят на украденный выигрышный лотерейный билет. Джекпот. Кто докажет, что не твоё? Бери и не смотри, не думай и не сожалей. Бери и трать все до последней монеты.

Грей качает головой, хотел бы он напиться так, чтобы позволить себе делать много грязных вещей, забыв о них на утро. Но он в слишком ясном сознании, поэтому придётся делать, запоминать и отстегнуть следующий ремень.

Джерар проводит горячими пальцами ему по все еще холодной щеке, лишь слегка оглаживает. Грей накрывает его руку своей, сжимает и подносит ко рту. Медленно проводит языком сначала по одной подушечке пальца, потом по-другой. Целует раскрытую ладонь и ведет губами ниже, прикусывает бледную кожу на запястье. Чувствует, как он вздрагивает.

Тонкая игра на оголенных нервах.

Полная луна высвечивает контур широких плеч, небесный цвет волос, бросает тень на лицо. Грей понимает, что стоит перед ним на коленях, словно отступник, предатель, молящийся новому лжебогу. Что ж, он не против, только вспоминать всех богов сегодня будет не он.

Точными знающими движениям развязывает его плащ, потому что утром он его и закреплял. Успевает поймать, перед тем как тот соскользнет в открытое окно, и бросить на пол. Медленно разматывает бинты, отправляя белыми лентами туда же.

— Они тебе не нужны, — говорит Грей тихо. — Они закрывали шрамы на руках, чтобы его не смогли по ним вычислить. С тобой же это не имеет смысла.

— Тогда их можно сжечь?

Грей кивает, отстегивает ремни нагрудника. Дальше Джерар освобождается от верха сам, устало разминает плечи.

— Ты обещал рассказать, почему он такой сложный и тяжёлый.

— Потому что раны на нем не затягивались как на соба… маге. Не хватало запасов маны. Приходилось защищаться всеми доступными способами. Если магу требуется легкость и мобильность, то ему нужна была броня. Пусть и тяжелая.

В этом и заключалась разница в их фигурах: Мистигану приходилось наращивать мышечную массу, Джерар же легче и быстрее, даже спустя семь лет.

Переплетает пальцы, тянет на себя, заваливает спиной на кровать. Нависает сверху, выставив руки по бокам. Хочется сделать его уязвимым и честным, хочется дотянуться до души. Силы не применяет, захочет уйти, пожалуйста, но Джерар только ухмыляется. Пряди волос у него разметались по подушке, открывая лицо полностью.

— Уверен? — спрашивает Джерар, перед этим все же тяжело сглотнув.

— А ты? — Грей свободной рукой скользит по обнаженной груди, по ребрам к пояснице, надавливает, заставляя чуть прогнуться и прижаться кожей к коже вплотную.

Последняя холодная капля срывается с его волос, стекает по чужой ключице.

— Если ты не забыл, мне двадцать шесть, Грей. Вряд ли сможешь меня чем-то удивить.

Джерар пытается приподняться, перехватить инициативу, но Грей не дает. Прикусывает и целует шею, чтобы тоже осталось напоминание о нем на следующий день. Слышит как у него вырывается рваный вздох.

Плавно опускает ладонь под линию штанов и белья. Лишь несколько легких движений и Джерар откидывает голову на подушку обратно, закрывает глаза.

Он хорошо знает это тело, но не знает его. Поэтому время задавать все накопившиеся вопросы.

Спрашивает полушепотом:

— Почему ты вчера так быстро согласился?

Джерар молчит, смотрит в потолок и Грей продолжает водить рукой верх вниз. Мягко. На грани прикосновений. Как бы Джерар не прятался за остротой незаточенных лезвий, отзывается он только на что-то невесомое.

Грей замирает на секунду, мысль кажется знакомой.

Хотя… бред.

— Джерар, — зовет Грей, впервые назвав его по имени. По его имени.

— Не знаю, — коротко отвечает он. — Я не знаю, Грей.

— Предположи.

Джерар глубоко вдыхает, слегка раскрыв губы. Кажется, Грей его сломал. Не грубой силой, как пытался раньше.

— Брось, Джерар, — шепотом у его уха. — Мы несколько раз пытались друг друга убить. Нам нечего скрывать.

— Я не пытался тебя убить.

Грей приподнимается, ловит его за руку, ведет себе по груди, останавливается на маленьком шраме с рваными краями под ребрами, похожим на звезду, задерживает теплые пальцы на нем, чтобы прочувствовал.

— Да?

— Если бы я хотел, я бы тебя убил, поверь, — он тоже садится, сгибает колени. Строит дистанцию. Серебряный свет луны не отражается в глазах, становится сложно разобрать, что же в них постоянно мелькает.

— Как Симона?

— Я целился в Нацу.

— Хоть я его и недолюбливал, но это не спасает ситуацию, Джерар.

— Именно ты пытался меня убить. Я защищался. Хотел, задушил бы.

Джерар касается его шеи, большим пальцем проводит под скулой. Как и тогда. Напоминает.

— Почему не задушил?

— А ты почему был не против моего воскрешения?

Грей смотрит ему в глаза, думает. Говорить ли? Может, тогда и он ответит?

— Я первый спросил.

— И первый ответь, — Джерар отнимает пальцы от его кожи, скрещивает руки под грудью.

— Я любил его. — Джерар приподнимает бровь и Грей не может понять почему. — А ты, наверное, лишь сотая, но все равно часть него. Ты, он — неважно, невыносимо любого из вас видеть мертвым.

Джерар горько усмехается, кивает.

— Поэтому и согласился. Потому что я лишь его сотая часть, — замолкает, Грей не перебивает, — Потому что всю жизнь наблюдал за вами, за тобой, за твоим восхищенно влюбленным взглядом на него… Потому что на меня всю жизнь смотрели прямо противоположно.

— Завидовал? — опять спрашивает Грей.

— Да, — резко отвечает он. — Да, завидовал. Да, хотел почувствовать твой взгляд на себе. Даже, если во мне ты видишь лишь его. И вообще, — на лице появляется маниакальная улыбка, а в голосе те самые металлически безумные нотки, — сначала я хотел похитить и принести в жертву Зерефу тебя. Но ты оказался слабоват.

Вот это уже интересно.

— Сочту за комплимент.

Медленно стало доходить.

Будь Грей наивнее, решил бы, что Джерар в него влюблен.

Но все гораздо прозаичнее.

Грей для него — желанная с самого детства игрушка, которую подарили брату за хорошее поведение, а ему оставили лишь блестящую упаковку.

Разве можно хотеть что-то больше?

— И Уртир с Меледи попытались бы тебя убить не только на острове Тенрю, а гораздо раньше, если бы не я. Поэтому, если бы, действительно, хотел тебя убить, мог бы просто молчать, а не придумывать логические доводы для этих мстительниц. — Джерар отворачивается к окну, ничего в его виде не выдает и капли волнения, только голос: — Мысль, что ты знаешь обо мне, но не знаешь, насколько я порой был близко, первое время забавляла. Но со временем стала почти невыносима.

А когда брат не видит, ей можно поиграть. Или сломать ноги. Или выколоть глаза. Или выдернуть все волосы.

Джерар собирается вставать, словно его слова могли на что-то повлиять.

Это даже не обычная человеческая симпатия, это желание: быть кому-то родным априори, не за что-то, просто потому что ты есть. Для детей, воспитанных башней, наверное, это понятие максимум из того, что они могут ждать от кого-то. Потерянные дети не умеют правильно любить. Также как и Леон чувствует что-то к Джувии лишь потому, что она когда-то влюбилась в Грея.

И Джерар тоже, потерянный мальчик, не просто так купил их дом. Не просто так шесть лет обитал рядом призраками. Оказалось, даже от призраков можно согреться.

От осознания становится невыносимо тоскливо.

Встреться много лет назад Грей с ним, а не Мистиганом, могла ли их история закончиться лучше, чем сейчас?

Смог бы Джерар вырасти рядом с Греем относительно нормальным? Как Нацу или Эльза. Человеком, на которого прошлое давит чуть меньше и его вес не в силах стереть с лица улыбку. Именно чистую улыбку, не усмешку или ухмылку.

Нет. Только с ним не смог бы.

Грей слишком часто балансировал на грани добра и зла, особенно раньше, и стой рядом тот, кто несомненно утянул за собой во тьму, Грей бы оказался однажды еще одним ярым врагом Хвоста Феи. Они бы загнали друг друга в такой лабиринт, из которого уже не выбрались.

Но встреть Грей вместо Мистигана Джерара и затащи в гильдию, смогли бы они? Друзья, что всегда оказывались рядом, принимали — и принимают — его, таким как есть, и спасали каждый гребаный раз. Джерар любит притворяться нормальным. Справились бы они? Смог бы он перестать притворяться?

Грей опирается локтями на его согнутые колени, не дает подняться.

Ему, в целом, должно быть все равно, какое именно чувство привело сюда Джерара. Поэтому медленно приближается к нему, без рук и хватаний друг друга, Джерар смотрит в глаза. Грей переводит взгляд на его губы. Вчерашнего удара уже не видно. На магах раны затягиваются быстро, только шрамы все равно остаются. Джерар мягко оглаживает оставленный много лет назад рубец.

— Извини, — на выдохе и полушепотом, — за это.

Можно долго врать себе, что злая собака хочет тебя убить, что она пытается тебя убить. Но однажды, когда ты увидишь в зеленых глазах только отчаяние и потерянность, придется признать горькую, как полынь, и едкую, как крапива, правду: ее никогда не было за твоей спиной, она всегда скулила под твоей кроватью.

Наклоняется, целует. Так, чтобы чувств оказалось больше, чем боли, чтобы забыть про все горе, которого полно и в одном, и в другом. Чтобы заполнить всю звенящую пустоту внутри чем-то противоположным от злости и обиды. Даже если только на один раз. Даже, если только на одну ночь.

От медленного тягучего поцелуя внутри перестаёт нестерпимо ныть.

Он опускает колени и Грей, потеряв опору, подается вперед, заваливает его обратно в горизонт.

Поцелуи перетекают на шею, Джерар оплетает его руками, прижимает к себе.

Это все еще попытки забыть? Или все-таки вспомнить?

Проводит губами по беззащитной коже под коленом. Уязвимо. Лично. Так, как бы Джерар не позволил сделать другому. Хочется проверить допустимые границы, хочется понять, где закончится «можно», чтобы сделать то, что будет нельзя.

Джерар позволяет все, не возражает против резких движений, но на плавные отзывается частыми судорожными вдохами.

Прикрывает глаза, кусает губы.

И Грей не собирается сдерживаться. Он заберет у этой ночи все. Потому что больше нет сил терпеть боль, хочется отпустить к чертям. Забыться. Именно с тем, с кем это априори невозможно. Но он попробует.

Ближе к рассвету Джерар пытается уйти, собирает отправленные на пол вещи. Грей выходит из душа, следит за ним какое-то время, но все же ловит за руку.

— Останься, — встречается с ним взглядом. — Я выспался вчера впервые за долгое время. Пожалуйста.

— Я тоже, — тихо отвечает Джерар, вспоминая как ругалась Уртир, когда не нашла его на точке сбора перед началом второго дня.

Джерар ложится к стене, заложив руку под голову, изучает потолок.

Грей поворачивается к нему спиной и совсем не ожидает, что он закинет на него руку и прижмется лбом к спине.

Ему наконец-то не снятся сны, остается лишь черная провальная яма, на дне которой цветет ромашка и полынь. Засыпает с ним вторую ночь подряд, а неделю назад не мог вынести его присутствия в своем доме.

Оправдание, что это только на время игр больше, словно, и не действует.

III

Сон приходит всего на несколько часов, а потом Грей открывает глаза, переворачивается на спину и наблюдает за медленно ползущим по стенам рассветом, на периферии зрения следит за беспокойно сопящим и постоянно сдвигающим брови к переносице Джераром. Совсем не обращает внимания на время, на проснувшиеся городские улицы.

Спокойно. И от этого спокойствия чувствует как зарастает что-то внутри. Покрываются плёнкой выжженные ядом края незаживающей раны.

В отравленную топь добавили противоядие в надежде не на чистый родник, а хотя бы на живое озеро.

Громкий стук в дверь вырывает из прострации и покоя.

— Проклятье Зерефа, — сразу же подает голос Джерар, — опять Мира?

Значит, тоже не спал. Интересно, как давно?

Грей поворачивает к нему голову, рассматривает спутанные волосы. Джерар лишь слегка растягивает губы в подобие улыбки.

Пространство вокруг погружается в теплый эфир, из которого совсем не хочется выныривать в жёсткую реальность.

И плевать на все звуки внешнего мира. Плевать на весь мир.

— Грей! Проспишь опять.

— Твою ма-ать, — тянет Грей, приподнимается на локтях. — Эльза.

И, кажется, что больше не надо ничего объяснять. Кажется, что это имя должно испарить Джерара из его комнаты одним своим звуком. Но Джерар отворачивается к стене, плотнее закутывается в одеяло и явно собирается спать дальше.

— Ты чего? — шепотом спрашивает Грей, толкая его в бок.

— Я больше не участвую, — отвечает он, растягивая гласные, словно повторяя чье-то распоряжение. И Грей даже догадывается чье. — Сегодня в судьях Лахар.

Славно. Хоть глаза мозолить не будет.

— Грей? — все еще пытается дозваться Эльза. — Я захожу.

— Подожди! — сразу же отзывается он. — Я не одет.

Ей бы поучиться такту Миры.

— Ой, да что я там… — Эльза отпирает дверь — откуда у нее чертов ключ?! — и все, что успевает сделать Грей, это накинуть на голову Джерара одеяло. — … не видела.

Она молча останавливается на пороге, сжимает дверную ручку до побелевших костяшек, взгляд застывает за его спиной. Сначала у нее на щеках появляется румянец и, кажется, призрак улыбки, но пропадает в ту же секунду, лицо бледнеет, губы вытягиваются в тонкую линию.

Дошло.

Невидимая молния ударила в пол между ними, никого не задела, но оставила электрическое напряжение гулять в телах.

— Я выйду через минуту, — говорит Грей, стараясь игнорировать дрожащий голос.

— Можешь не торопиться, — она ядовито усмехается и захлопывает за собой дверь. Эхо громких шагов раздается в коридоре сообщая, что лимит вранья и недомолвок закончился.

Вдвоём поддаваться безумию возможно. При появление третьего подключается и весь остальной мир с его извечным осуждением

Грей поднимается с кровати, матерится сквозь сжатые зубы, ищет в дорожной сумке чистую одежду.

Джерар переворачивается на бок, наблюдает за ним.

— Что?

Грей натягивает штаны, бросает на него короткий взгляд.

— Я все испортил. Если бы не я, у вас с ней все сложилось бы хорошо.

— Ну да, соблазнил меня черт проклятый, — смеется Джерар. — Сбил с праведного пути.

— Разве не так? — огрызается на него Грей и продолжает искать подходящую кофту. От напряжённого тока в теле все сливается в одну бесформенную и бесцветную тряпку. Не будь он Играх, где необходимо выглядеть прилично, пошел бы совсем без верха. Джерар откидывает одеяло, поднимается на ноги.

— Я сказал ей, что у меня есть невеста, думал, этого достаточно для точки.

— Ой, — отмахивается Грей, продевает руки в рукава наконец-то найденной кофты. — Ты просто решил строить из себя хорошего парня.

— Думаешь, я настолько справляюсь с этой ролью? — Джерар подходит ближе, снимает со спинки стула белую куртку, подает ему. Грей принимает, закидывает на плечо. Выдыхает:

— Если нет, вряд ли бы ты пытался с ней связаться, пока мы были на острове.

— С ней? — переспрашивает Джерар удивленно.

— Да, — Грей идет к двери, цепляется за ручку, поясняет напоследок: — Это было чем-то вроде сна, но сигналы из внешнего мира иногда долетали.

Джерар подходит почти вплотную, выставляет руку над его головой, не дает открыть дверь:

— С чего ты решил, что я пытался связаться именно с ней? — на губах у него острая полуулыбка.

— А кого другого ты мог просить не умирать? — Грей раздраженно переводит взгляд на него и обрезается, в горле вмиг пересыхает, нервно сглатывает.

— Подумай еще, может, догадаешься, — Джерар щелкает его по носу, открывает дверь и выталкивает в коридор.

Он опять опаздывает, а когда приходит на балкон, Эльза уже собирается спускаться на первое общее испытание.

— Эльза, я… — пытается извиниться он, но в руке у нее резко материализуется короткий клинок, прижимает лезвие к его горлу с противоположной от синяка Джерара стороны, хоть пластырь он снял еще вчера.

Запомнила.

— Заткнись, — тихо, но опасно говорит она, возвращая кинжал обратно в межпространство. Сжимает освободившиеся пальцы в кулак. Разворачивается, уходит.

Грей подходит к наблюдавшим за развернувшейся сценой ребятам, облокачивается на парапет.

— Грей, — зовет Люси. — Что у вас случилось?

Нацу рядом принюхивается, вопросительно смотрит на Венди, та больше по сгустившемуся воздуху вокруг, нежели по запаху тоже понимает, кивает.

— Все же подрались, — говорит Нацу невыносимо серьёзно.

Грей наблюдает как Эльза выбирает сто монстров из ста и понимает, что сражаться она будет только с двумя. Отвратительно близкими.

В голове стучат его слова.

Оглушительные крики болельщиков на трибунах, звон мечей Эльзы остаются далеким фоном.

Можно допустить, что просил не умирать Джерар не ее. Но что он мог рассказать Грею?

Их ничего не связывало.

Из дыма и пыли замечает только ее алые волосы.

Она побеждает всех чудовищ, как и всегда ужасающе прекрасная.

Начинаются поединки и его опять нет в списке участников.

Поэтому погружается все глубже в мысли, но чувствует как блуждает в молочном тумане и никак не может выйти к цели. Понимает, что наложены путающие разум чары, ощущения повторяются как в тот раз, когда в их головах покопался Мест.

После перерыва из лазарета Эльза не возвращается и Грей прекрасно понимает почему.

Выхватывает его силуэт в толпе.

Он идиот?

Он полный идиот?

На арене вместе с Лахаром еще и злосчастный Мест, который точно в курсе, где сейчас Мистиган.

Блять. Тело реагирует быстрее разума и ноги сами поворачивают к выходу. Он, конечно, очень переживает за бой Венди с той убийцей богов из команды Леона, но помочь можно разве что моральной поддержкой.

— Ты куда? — окликает его Нацу.

— Спасать одного идиота.

Если Мест его увидит и решит арестовать, Грей не вытащит. Нужен тот, чье слово имеет хоть какой-то вес перед Советом. И он знает, к кому бежать за помощью.

Не успевает, судорожно наблюдает, как Мест сдергивает маску с Джерара перед остальными рыцарями Совета, толпой гражданских и другими участниками. Главный холл арены вместил в себя, кажется, всех, кого только можно.

— Мест! — зовет его Грей издалека, чтобы отвлечь на себя внимание. — Как дела, дружище?

Мест оборачивается к нему, подозрительно приглядывается, переспрашивает:

— Дружище?

— Ну, как? — натянуто смеется Грей, подходит ближе. — Ты же «ученик» моего… друга.

— Это не твой друг, а преступник.

Грей пытается улыбаться, но больше скалится, встает рядом с Джераром, оттесняет его подальше от чертового Места, закрывает собой.

— И как же ты это понял?

— Грей, не надо, — шепотом ему на ухо просит Джерар, Грей, не глядя находит его запястье, сжимает, безмолвно просит заткнуться.

— Мистигана не может быть на Земле. — Мест пытается схватить Джерара за плечо, но Грей перехватывает его руку, отталкивает. — Ты это прекрасно знаешь, Грей.

— А он перед тобой отчитываться не должен, где он может быть, а где нет.

— Грей, ты сейчас поедешь вместе с ним за попытку противостояния рыцарям Совета. У меня итак есть вопросы к вашему мастеру. — Мест оборачивается к Лахару чуть в стороне от него, кивает. Рыцари за спиной капитана угрожающе надвигаются на них.

Грей встречается взглядом с Джераром, подмигивает. Он не уверен ни в чем, кроме того, что, пожалуй, действительно, поедет. Дураком последним будет, но поедет.

— Так задавай, — Макаров выныривает из толпы, бросает что-то Месту. — Его документы. На шестой странице, как и на его теле, стоит герб моей гильдии.

— Но это не он, — Мест удивленно застывает перед мастером, но все же листает страницы удостоверения личности, передает Лахару.

— Пытаешься обвинить меня в укрывательстве? — также спокойно спрашивает Макаров, сложив руки за спиной. — Ты же прекрасно знаешь про Эдолас.

Толпа вокруг напрягается. По всему залу от него волнами расходятся невидимые, но ощутимые потоки угрожающей энергии. Никто больше не видит в нем того смешного и веселого деда, болеющего за своих детей там на арене.

И, кажется, в нем вся суть их гильдии — за обескураживающей улыбкой прячутся стальные кулаки.

— Знаю также, что Мистиган остался в Эдоласе семь лет назад.

— Вернулся, — четко говорит Макаров, шагает вперед. — Бедному мальчику итак приходится скрываться всю свою жизнь из-за вас, не создавайте ему еще больше проблем.

— Из-за Джерара.

— Из-за него тоже. Так что сначала поймайте преступника Фернандеса, а потом уже приходите за Мистиганом. За человеком, который состоит в моей гильдии почти десять лет. — Грей встречается с ним взглядом. Макаров кивает. Ему. — Он мой ребенок также как и все остальные детишки. Заберете сейчас, я добьюсь, чтобы остановили Игры. Вам нужен скандал, господа?

Честно говоря, Хвосту Феи скандал тоже не нужен, но Грей не сомневается, что мастера поддержит каждый гильдиец. И видят все демоны Зерефа, они пойдут отвоевывать Джерара-Мистигана у Совета праведной битвой, как когда-то пытался Нацу.

Мест молчит, на скулах напряженно ходят желваки.

— Нет, — напоминает о себе Лахар. — Мы уходим, Мест.

Макаров улыбается самой невинно широкой своей улыбкой, салютует всем сразу.

— Доброго дня, господа рыцари.

Мест смотрит на него, все еще зло сжимает кулаки, но Лахар хлопает его по плечу, приказным жестом зовет за собой.

И они, действительно, уходят вместе с отрядом верных псов.

— Спасибо, — тихо говорит Джерар, и Грей вспомнив, что все еще держит его за руку, отпускает.

— За тебя попросил сам господин Фуллбастер, — усмехается Макаров, оглядывает их с головы до ног. — В следующий раз будь аккуратнее.

— Дед… спасибо, — также тихо благодарит Грей.

— Детишки, если бы вас загребли в тюрьму, проблемы были бы в первую очередь у меня. Так что, не стоит. — Мастер кивает каждому и делает несколько шагов в сторону выхода. — Все, я в запой, праздновать, что мы сегодня даже не последние.

Он удаляется, а Грей хватает Джерара под локоть, почти тащит в одну из комнат отдыха их команды. Заталкивает, запирает и только тогда отпускает. Джерар сразу отшатывается в сторону.

— Говори. — Делает шаг к нему навстречу, Джерар также шагает назад.

— Ты серьезно? — Грей делает еще шаг вперед. — Шугаться меня теперь будешь?

— Нет, — нервно смеется он. — С чего бы?

Грей щурится, смотрит на него, пытается поймать взгляд глаза в глаза, но Джерар смотрит под ноги.

Поэтому подходит почти вплотную, опускает ему маску. Джерар поднимает темный взгляд, выдыхает.

— Ладно, наверное, я готов к последствиям. — Медленно поднимает руку, постукивает подушечкой большого пальца ему по виску.

Белесая пелена, застилающая глаза, спадает и Грей слишком четко видит и чувствует то, что прошло, кажется, так давно.

…опускается рядом, смотрит на проплывающие редкие облака, а Грей следит за ним, за легкими потоками воздуха, путающимися в волосах таким же цветом как и небо, за бледными руками на согнутых коленях. Пытается выглядеть расслабленно, но Грей слишком хорошо его знает и напряжение выдает каждая мышца под кожей.

— Ну, не-ет, — отчаянно качает головой Грей, от быстро сменяющихся кадров к горлу подкатывает тошнота. В носу стоит запах луговых трав.

— Еще раз «спасибо», — говорит Грей.

Он поднимает руку, постукивает подушечкой большого пальца ему по виску.

— Я могу говорить сейчас, что угодно. Все равно услышишь и запомнишь, что сам захочешь.

На секунду отнимает палец от его виска, но тут же проводит им по подбородку.

— У меня была очень простая цель: похитить тебя и принести в жертву Зерефу. Почему я до сих пор этого не сделал, я не знаю. Только это не закончится хорошо, Грей.

— Мне все равно, — Грей поднимается, упирается коленями в землю.

Джерар слабо улыбается, ведет горячими пальцами по щеке, оглаживает.

— Мне придется тебя убить, но отчасти ты станешь богом. И больно тебе сделаю именно я.

— Ты уже.

Грей наклоняется вперед, ловит губами его дыхание. Ощущает запах только что срубленного дерева в глубине северного леса, запах пряного черного перца. Целует мягко, лишь обозначает прикосновение.

Джерар сыпет проклятиями ему в губы и теряет остатки контроля.

Грей чувствует его поцелуи, его прикосновения к оголенной коже. Вот почему они ощущались знакомо, вот почему он знал, что Джерар отзовется на теплоту и мягкость, хотя сам постоянно демонстрировал обратное. Не потому что Грей знал Мистигана.

— … Мне тоже страшно.

— Мне не страшно. Я в ужасе, — сдавленно отвечает Джерар. — Я хотел принести тебя в жертву, а не целовать, как последний идиот, посреди поля.

Воспоминания заканчиваются, и Грей тяжело вдыхает сдавленный ареной воздух. Сознание плывет больше от наступившей в нем ясности.

Боги проклятые.

Джерар говорил, что хочет им обладать, Грей услышал, что Мистиган хочет его в каком-то высоком нефизическом плане. Ебанная разница восприятия.

Мистиган ушел на задание. Джерар, псина, предусмотрительно был в кофте.

Разгадана загадка загадочного Мистигана спустя столько лет.

— Как привезти монокат без волшебной силы?— Не привозить монокат и тогда за тебя его привезет твой злой двойник.

— Получается… — тихо говорит Грей, не поднимая глаз, — я своим поцелуем остановил свое же жертвоприношение? Умей Эльза также, может, и залпа Эфириона удалось бы избежать.

У Джерара вырывается истеричный смешок.

— Поцелуй ты меня в башне, тоже много бы можно было избежать.

— Все бы к-крайне удивились, — судорожно усмехается Грей, представляя эту картину. — Но тебя бы я не остановил.

— Нет.

Порой цели всей жизни стоят выше одержимости кем-то. И не будь Грей слабее Эльзы, Джерар бы его не пожалел.

— Откуда ты узнал про монокат?

— Он, правда, хотел тебе его подарить, мне докладывала разведка, но дела оказались важнее.

Они же потом это никогда не обсуждали. Когда Мистиган вернулся, странно посмотрел на припаркованный в сарае монокат, но промолчал, видимо, решил, что Грей сам купил. И он опять ничего не заметил.

— Блять, какой я слепой… и тупой.

— Не акцентировал внимание на мелочах просто.

Грей поднимает на него глаза, смотрит в упор.

— Больше ничего не было?

— Ничего большего не было, — улыбается одним уголком губ.

— Ублюдок ты, — как-то слишком мирно говорит Грей, понимает, что гнева больше нет. Весь вышел. — Сука.

— Принимается, — отвечает Джерар и шагает к нему, обнимает. Грей не двигается, только упирается лбом в его плечо и впервые в жизни чувствует как чужие руки прижимают его к себе, не ожидая в ответ ничего. И этого хватает.

Мистиган не спросил, а стоило. Узнай он, кто решил притвориться им в его отсутствие, скрытое противостояние перетекло бы в открытый конфликт. Мистиган прощал Джерара каждый раз, спускал все на тормоза: не хотел доставлять неудобства гильдии, мастеру, чужому миру.

Но здесь не смог бы.

Потому что Мистиган ебаный собственник. И при покушение на то, что он считает своим по праву, у него сносит крышу.

Джерар такой же. Только в случае с Греем, своим его он хотел только сделать. В идеале, еще одним восторгающимся прислужником.

Вот и все.

Никакой лирики.

Это борьба двух травмированных людей.

Грей в их случае, просто игрушка со сломанным корпусом, не умеющая одна стоять ровно. Игрушку можно любить всей душой, можно ненавидеть, но не воспринимать ее как что-то, что твое по всем законам мироздания, невозможно.

У одного королевское эго глаза застилало, у другого желание господства над миром.

Может, и хорошо, что не узнал.

Неизвестно, чем бы эта война закончилась.

IV

Тени драконов в небе напрягают, заставляют нервничать и переживать за всех, кого нет рядом. Особенно за того, кто на рассвете ввалился в его комнату, пожелал одолеть всех саблезубых обмудков. Пообещал, что если Грей победит, Уртир снимет с дома закольцованную временную петлю, которую наложили для создания видимости жизни.

— Ты привык торговаться, — смеется Грей, застегивая ремни на рукавах фиолетового боевого костюма. Взгляд цепляется за крест на тумбе рядом с остальными вещами. Надеть бы его чисто по дурной привычке носить что-то на шее, оставить как украшение. Нет, нельзя. Отворачивается к окну, от дурных привычек надо избавляться.

— Получить желаемое проще, если обозначить условия изначально, — Джерар наконец-то в обычной одежде и плаще своей гильдии, сидит на подоконнике, закинув ногу на ногу. — Ты не умер, скрытое я сделал явным, так что, пока моя теория работает.

— Если опять умру, снова будешь торговаться? — Поднимает молнию на груди до шеи и не знает, куда себя деть. Подходить ближе стало до странного неудобно, оставаться на расстояние возможно, но не желаемо.

— Тогда буду пытаться воскресить тебя, как когда-то Зерефа. Благо, навык не забылся.

— Не получится, — улыбается Грей. Одна накаленная игра закончилась, началась другая: в нормальных как будто людей. И Грей совершенно непротив в нее поиграть. — В стране, где ты в розыске, а не на обложках журналов.

— Тогда всю страну в жертву и принесу, — пожимает плечами Джерар так естественно, что Грей слишком четко видит эту картину. Он, конечно, сейчас на стороне света и эту же самую страну пытается спасти. Но, как говорится, цена ясного рассудка — одна близкая смерть.

Джерар молчит какое-то время, рассматривает его задумчиво, а потом достает что-то из внутреннего кармана куртки и запускает в его сторону. Грей не глядя ловит, чувствует бархат плотной бумаги под пальцами.

Смотреть что это нет никакого смысла, итак до боли в скулах понятно.

Встречается с ним глазами.

Взгляд у Джерара меняется, становится точно таким же как, когда Грей направил на него ледяной меч. На вершине башни, в полутьме дома. И если тогда он отбивался, то сейчас подставился под самое лезвие каждой выпирающей под кожей веной.

Не мертвый и никогда таким не был, скорее пытающийся скрыть все человеческие эмоции.

В его глазах не топь и не болото, в его глазах холодный северный лес, который когда-то пришлось пересечь Грею полностью, чтобы попасть в Фиор.

Конверт в руках как новый, такой же, каким его принёс Нацу семь лет назад.

— Читал?

— Да, — сразу же признается Джерар. — Хотел выбросить. Даже выбросил. Но временная петля Уртир каждый раз возвращала его на место.

— Спас…

— Не за что, — перебивает он. — Будь сегодня осторожен, пожалуйста. Грядет что-то страшное, — просит Джерар и исчезает в свете первых солнечных лучей.

Грей открывает конверт и на свое же удивление не встречает там послания из двух, трех слов.

Всматривается в знакомый размашистый почерк.

Мистиган просит прощения.Мистиган говорит, что не знал, как точно сработает механизм. Предполагал, что домой на Землю магия вернется в чистом исходном состоянии. И как бы это отразилось на людях, он спрогнозировать не мог. Поэтому рискнул. Всеми. Кроме Грея.Мистиган опять просит прощения.Мистиган говорит, что любит.Мистиган просит жить дальше.Хорошо жить.

Не пообещал вернуться, получается, отпустил. Семь сучьих лет назад. Сейчас, наверное, живет себе поживает и давно о нем не вспоминает.

Грей складывает лист пополам, убирает обратно в конверт. Сохранит, положит завершающим ко всем его предыдущим письмам и уберёт в самый дальний ящик вместе с кулоном.

Он никогда не будет их перечитывать, никогда не выбросит и никогда не будет надеяться на чьё-то спасение вновь.

Будут напоминанием, что, пожалуй, жить хорошо надо ему назло и выбираться из всех провальных ям без снов самому.

В последний раз прижимает напоминание о нем к груди. По щекам скатываются подсохшие слезы, запечатывают бумагу в руках.

За болью, гневом и отчаянием всегда приходит тоска. Она не ломает кости изнутри, не пытается утопить в себе, не заставляет плеваться ядом. Она царапает кожу снаружи. Медленно, раздражающе, но терпимо.

С ней можно жить, тоска — вполне выносимая соседка, которую однажды все же удастся выселить.

Страшное, действительно, пришло и решило разгромить столицу в прах. Совсем не вовремя, сил после финала осталось мало. Джувия и Леон оказываются рядом, помогают выносить мелких гастарбайтеров.

Грей отвлекается на ледяные выстрелы по движущимся мишеням, на размышления о ходе битвы убийц с теми, кто когда-то дал им это звание. И если взрослые еще могут попытаться, то не поставят же они Венди один на один с огромным, мать его, драконом? Джерар однажды собирался единолично применить разлом бездны и создай он что-то похожее сейчас, Венди это бы крайне помогло.

Не замечает, что в какой-то момент к ним присоединяется Мира, которая должна находиться где-то ближе к дворцу. А вот Леон ее улыбку Джувии замечает.

— Эй, — зовет он небрежно, — иди другим помогай, у нас тут все под контролем.

Мира в одном из боевых демонических обличиев оборачивается к нему с таким выражением на лице, что Грей вспоминает, как однажды украл ее задание и зарегистрировал на себя. Видят все проклятые боги, лучше бы он этого не делал. И Леон тоже.

— Вот ты и иди, — Мира перевоплощается в человеческую форму и это совсем плохой знак. Потому что бить она предпочитает сама.

— Я первый сюда пришел, — Леон подается вперед, скрипит зубами.

— Ты видимо не понимаешь, что значит «нет», — она тычет его пальцем в грудь, угрожающе надвигается. — Так я сейчас объясню.

Грей переглядывается с Джувией, поджимает губы, чтобы не рассмеяться в голос, Локсар в ответ закатывает глаза и пожимает плечами. Прикрывает перекрикивающих друг друга идиотов водным хлыстом от подбирающихся пробных версий драконов.

Мира хватает Леона за воротник, тихо говорит что-то ему в лицо. Грей тяжело вздыхает, идет разнимать.

Джувия замечает первая, кричит, но стоит слишком далеко, потому что энергитический залп от вывернувшей из-за угла ящерицы уже летит в них. Грей совсем не думает, подрывается с места, толкает их в сторону.

Первый удар — в живот, только сбивает навзничь с ног, не смертельно, поэтому успевает заметить сорвавшиеся с неба золотые вспышки, что когда-то оставили несколько рубцов на теле. Теперь они летят не в него, а его врагов.

Джерар где-то рядом и действует это успокаивающе, потому что значит, с ним все порядке.

Второй удар — в голову приходит почти сразу за первым.

Последнее, что выхватывает отключающимся от боли сознанием, испуганные зеленые глаза совсем рядом. Эхом в темноте звучит женский крик.

И больше — ничего.

Смерть гораздо прозаичнее и проще.

Он так и не смог найти ту линию времени, где все заканчивается хорошо, где герои после битвы возвращаются домой, а злодеи выбирают светлую сторону. Так ведь заканчиваются только сказки, верно?

***

— Ты видимо не понимаешь, что значит «нет», — она тычет его пальцем в грудь, угрожающе надвигается. — Так я сейчас объясню.

Грей переглядывается с Джувией, поджимает губы, чтобы не рассмеяться в голос, Локсар в ответ закатывает глаза и пожимает плечами. Прикрывает перекрикивающих друг друга идиотов водным хлыстом от подбирающихся пробных версий драконов.

Мира хватает Леона за воротник, тихо говорит что-то ему в лицо. Грей тяжело вздыхает и тут… вспоминает.

Резко поднимает голову как раз в тот момент, когда ударная волна взрыва сносит их с ног, присыпает каменной крошкой сверху. Не остается ни одной ящерицы рядом.

Звезды покорали всех.

В поднявшемся облаке пыли кто-то подает ему руку и Грей принимает, поднимается на ноги. Испуганные зеленые глаза оказываются напротив

— Идиот, я просил быть осторожнее! Осторожнее, значит, не подставляться под удары, блять. — Джерар с силой сжимает его ладонь.

— А ты что тут делаешь? — в ответ нападает Грей. — С твоей силой с драконами бороться, а не этих гастролеров выносить!

— Плевать мне на них, — чуть спокойнее говорит Джерар. Сгребает в объятия и утыкается лбом ему в ключицу. Судорожно выдыхает.

Ребята где-то рядом в пыльном тумане откашливаются, пытаются встать.

— Ты умер, — тихо говорит он, Грей цепляется руками за его куртку на спине. — Мне не показалось.

— Нет, — Джерар поднимает голову, изучает взглядом его лицо. — Кажется, умер.

Минутная смерть дышит в затылок и глаза у нее отливают чертовой зеленью. Она отступает, выбирает другого.

Или другую?

— Грей! — зовет Джувия, сбивающимся шагом подбегает к ним и Джерар отпускает, но остается рядом.

Леон и Мира откапывают друг друга из-под обрушившейся на них деревянной крыши.

Джувия придирчиво оглядывает Грея на наличие смертельных ран и ничего не находит.

— Что за?.. — дрожащими руками проводит по щекам в попытках найти слезы от страха при виде его мертвого тела, переводит взгляд на Джерара. — Ты взрыв устроил?

— Да, там было целое скопление, сначала хотел разбить не привлекая внимания, но не успел. Пришлось действовать в открытую.

— Спасибо, — пытается поклониться она, но уставшее сознание тут же ведет в сторону и Грей придерживает ее за руку.

— Слава Зерефу, что мне не придется жертвовать бедными фиорцами, — усмехается Джерар.

Грей не смог, но, может, кто-то вывел его на нужную дорожку времени? За шкирку вытянул?

V

На балу по случаю окончания Игр всё как дома, в гильдии: шум, пьяные песни и беззлобные потасовки. Хвост Феи по праву победителя всех заразил только ему присущим сумасбродством. Даже надменных саблезубых.

И Грей впервые сам осознает, что же может быть хорошего в обычных огоньках и музыке, впервые веселится без опоры на кого-то.

У куклы, что одна не могла и не умела, вдруг вырос собственный позвоночник.

Согильдийцы удивленно смотрят на него, когда он не теряется где-то в стороне, а пьет и смеется в толпе своих и чужих друзей.

Неслучившаяся смерть все еще отзывается внутри напоминанием, что любую психологическую проблему можно пережить.

Отпустило. Наконец смог вдохнуть свободно.

Начинается вальс со сменой партнеров и Грей приглашает Венди, выводит в центр к остальным.

— Ты на меня обижаешься? — все же решается спросить он, но скорее всего, слишком поздно.

— За что? — удивляется она.

— Я промолчал, когда тебя заставляли воскрешать Джерара. — Наблюдает как Джувия танцует с Мирой, а Леон недовольно стоит в стороне, смотрит в окно.

— Нет, — мягко смеется Венди. — Точнее первое время, наверное, да, потому что ты не рассказал мне, кто он, даже, когда я присоединилась к вам. Почему?

— Никому не рассказывал, просто не смог бы, — Грей виновато опускает голову.

— Я так и поняла, — улыбается она. — Главное, что все закончилось хорошо. Было бы неловко, если бы Джерар не выбрал свет.

Под ритмичные звуки шуршаших платьев и каблуков, происходит смена и Венди переходит к следующему по негласному кругу ведущему партнеру.

Ему же попадается Лисанна. Грей вежливо улыбается, пытается вслушиваться в наигрыши оркестра.

— Все еще не можешь на меня смотреть?

— Нет, — пытается удивиться он. — С чего ты взяла?

— Мира мне все рассказала, — невинно улыбается она, а Грей не сдерживается, фыркает. — Я понимаю, что ты чувствуешь, Грей.

— Вряд ли. — Лисанна склоняет голову к плечу, щурится.

— Тебе кажется, что Земля совершила обмен, как когда-то сделал Эдолас. Забрала своего ребенка, вернула подкидыша обратно.

Грей задумывается, как-то слишком просто она это описала, но в то же время действительно так. Кивает:

— Наверное, да.

— Я была готова остаться там. Не из-за тебя. Но Земля решила забрать домой, — Лисанна поджимает губы, старается улыбнуться. Она такая же, какой всегда являлась, девчонка, что из раза в раз приносила лед для разбитых Мирой носов. И ему в том числе. Грей, когда совсем мелкий был, задирался, создавал в руках целую глыбу льда и уходил гордо подняв кровоточащий нос, когда подрос, стал с благодарностью принимать.

И пахнет от нее карамельными духами, а не чем-то чужим.

Грей замечает, что Мира с Джувией так и не поменялись, продолжают танцевать вместе.

— Я рад, что ты вернулась. Мира теперь может жить дальше.

Еще несколько вращений по кругу и Лисанна исчезает, а в его руку вкладывает ладонь Эльза. С которой так и не удалось поговорить ни в дни отдыха, ни перед финалом. Эльза общалась как раньше, сработанность команды даже не дрогнула, только электрическое напряжение все же проскальзывало в изменившемся взгляде.

— Извини.

— За что? — спокойно спрашивает она, заглядывает в глаза.

— За все. Я идиот.

Она хлопает его ладонью по плечу, усмехается.

— Все нормально, правда. Как я и говорила, стоит отпускать тех, кто остался в прошлом, — Эльза слегка улыбается.

— Во сне соблазна прирезать не будет? — пытается пошутить он.

— Если только совсем выбесишь, — смеется. Как всегда слишком сильная, слишком выдержанная и гордая. Никто из них ее не достоин.

Ритм ускоряется, значит, до конца танца осталось совсем немного. Она слегка отклоняется от курса, сжимает рукава его пиджака и выталкивает на темный неосвещенный балкон.

Кто-то ловит его с той стороны, обнимает за талию одной рукой, носом проводит по щеке. Замирают так, пока не заканчивается музыка. Под кожей разливается теплый эфир.

Середина лета в столице пахнет копченым дымом и специями, но рядом с ним ощущается родной запах окресностей Магнолии.

Он в обычной одежде, без плаща гильдии. Есть в этом что-то неправильное.

— Вы нашли Уртир?

Джерар только кивает, переводит взгляд на сад под ними, руки у него дрожат.

Убывающая луна светит далеко в небе.

Грей вслушивается в его голос и не хочет верить. Земля медленно плывет под ногами.

— Меледи как?

— Не хочет никого видеть. Заперлась в их квартире.

— А ты?

— Что я? — Джерар вопросительно смотрит на него, словно не понимает, как отвечать на обычный вопрос. Словно раньше никогда не спрашивали.

— Ты как? — Грей делает упор на первом слове.

Джерар не отвечает, только сгребает в объятия и прерывисто выдыхает. У них с Уртир были сложные отношения, но шесть лет работы и жизни бок о бок теперь горят шрамом на сердце.

— Если бы не она, — сдавленно говорит он, — умер бы ты. Гребаная рулетка.

— Она спасла не только меня, многие тоже это почувствовали.

— Мне плевать на остальных. — Джерар касается губами его уха, говорит шепотом: — Никуда тебя теперь не отпущу.

Тень шумного бала укрывает своеобразной тишиной.

И не хочется ничего.

Не думать о будущем.

Не думать о прошлом.

Хочется раствориться в моменте и просто жить.

Вместе уже не получится: дороги расходятся в параллельные стороны, чтобы однажды вместо того, чтобы расстаться навсегда, пересечься вновь.