Тусклый лунный свет проникает в комнату. Густые тени отбрасывает каждый предмет вокруг.

Через дешёвое оконное стекло не видно звёзд, только размытые точки, напоминающие их. Когда-то изнутри было видно всё-всё: и созвездия, и галактики, и судьбы. Так уж сложилось, что взрывная волна разбила стёкла ещё в самом начале войны. Нет в доме отца, который бы нашёл, что с этим делать; нет в доме матери, которая бы непременно добилась приличного вида. Одна лишь взрослая дочь сидит в полудрёме возле окна. Не спиться ей в эту глубокую, лунную ночь. Завтра снова вставать, идти по делам. День за днём нужно бороться за жизнь, выполнять нудную работу, возвращаться в этот обветшалый дом и начинать этот круг с начала.

Кейт приоткрывает глаза, чтобы взглянуть на часы. Только они уже давно не идут – покрылись пылью настолько старой, что видно её даже в полумраке. Видимо, всё же, придётся ориентироваться по небу, выглянув на улицу. Затем можно идти и в кровать, пожалев свою спину, только вот...Далёкий шум заставил её остаться у окна, и не напрасно. Дробь каблуков отбивала медленный ритм марша, ступая по главной улице города. Отражался лунный свет в блестящей броне воинов, белые мантии звездочётов неспешно тянулись за своими магами. Скоро этот город совсем опустеет, лишь жалкие единицы ещё не попали под призыв.

Широкоплечие, высокие, мужчины уходили, понимая, что могут и не вернутся. Девушка видела даже через мутную гладь, какими каменными были их лица. Такое же лицо было и у отца, уходившего ещё в самом начале; такое же лицо теперь и у неё самой. Внезапно один из звездочётов поднял голову и посмотрел прямо на девушку. То ли произошла заминка, то ли другая была причина заглянуть в окно, но для неё это оказалось слишком резко и неожиданно. Ей пришлось заглянуть прямо в эти белые, словно загипнотизированные глаза, прежде чем она опустила голову и отстранилась. Пугающий отголосок кольнул в душе и замер, провожая взглядом ряд за рядом мелькающие тени. Разве смогут защитить родную землю эти пустые глаза? Разве хватит сил у народа противостоять дьявольскому отродью, чьего названия ни одна газета не решается написать?

Могло на это хватить смелости у отца. Могли его дерзкие товарищи отвоевать свой дом. Только где они теперь? Сложили голову среди поля брани, сидят с перебинтованными ранами в укреплениях, ждут часа или прямо сейчас находятся в пылу боя?

Нет ни весточки, ни слова. Коробка для писем не открывалась многие месяцы, тревога росла в душе. Отголосок получилось сглотнуть, и теперь он покоился где-то в низу живота. Страх и бессилие переполняли девушку, терзали изнутри.

Пройдёт ночь, пройдёт и слабость. Но что будет потом?

* * *

Тускло горит огонёк за стеклянным окошечком фонаря. Падают чёрные тени: от тумбочки, от стола, где недавно ужинали, и от немощной фигуры. Шкаф, наполненный живыми тенями. Пространство под кроватью, где может прятаться животный страх. Окно выходит в никуда, не видно из него ничего, кроме блеска янтаря и огней таких же янтарных фонарей. Пустая и одновременно полная комната, в которой душно, невыносимо находиться.

Как драгоценная клетка для птицы, которая только и знает, что убегать.

Девушка стоит перед зеркалом и вглядывается в саму себя. Отражение смотрит на свою хозяйку безразлично, уставшие глаза кое-как переходят от одной части тела к другой. Синяки под глазами, слабые, худые ноги; руки все в шрамах, неловкая старая сорочка. Когда она успела стать.. такой? Обшарпанный деревянный потолок больничной палаты и запах медикаментов до сих пор стоит перед глазами. Белые ромашки первые дни помогали забыть о боли в рёбрах, но потом этой радости её лишили. А может и она сама избавилась от них своим чёртовым вечным молчанием. Раны, что зажили только благодаря великому чуду, трактовались старейшинами как её внутренняя стойкость, непоколебимость духа. Говорили они ещё, что ей предначертана другая судьба, что скрыта за её душой огромная сила...

Иногда девушка дотрагивается до шрамов на груди и спрашивает себя: разве нельзя обменять хоть немного этой внутренней силы на её слабость снаружи? Почему это обязательно должен кто-то предсказывать, словно видит то, чего нет? Кейт не видит в зеркале себя. Нет, не может быть такого, это не она. Она причёсывает свои волосы, что успели слегка отрасти после безжалостной стрижки, и ни одно движение не выдаёт в ней нервозности. Каждый миг, каждый шаг за ней могли смотреть, в каждой щели могли притаится глаза, могла ожить чья-то тень – это настолько въелось в её мозг, что присутствие в комнате ещё одного человека совершенно не успокаивало. Поправляет сорочку, которая всегда будет мятой, хоть приглаживай её, хоть нет. Единственная женская вещь, которую она надела с тех пор, как оказалась в рядах таких же воинов, коих боялась недавно. Даже лёгкая броня, отливающая голубым, казалась не такой неестественной на ней, как эта простая вещь для сна. Кейт сжимает ладони в кулак. Знали бы звёзды, насколько она отчаялась. Знали бы, знали, да только они слишком высоко в небе, а она глубоко под землёй, в королевстве рудников и шахт.

Завтра ей.. надо пройти в старые шахты, отыскать лабораторию, как того просит принц в обмен на вступление союз. Только вот кроме как обузой Кейт не видит себя в этой экспедиции.

Кто такой звездочёт без ночного неба? Какой толк от того, что она туда пойдёт? Будь здесь мама, она бы спокойно вздохнула, сказала, что дочь устала после долгой дороги и наутро ей будет намного легче; сказала, что не стоит делать поспешных вводов, что нужно верить в себя. Но матери больше нет и не будет никогда. Никого здесь нет, чтобы сказать эти слова, кроме самой Кейт. Девушка знает, почему не видит больше в зеркале прежней Китти.

Это тело больше не принадлежит мечтательному ребёнку, этим телом отныне властвует Кейт Бладмун, настоящая дочь своего отца, и больше не вернуться ей к прошлой беззаботной жизни.

Знает, но не может этого признать. Не готова вдруг проснуться, чувствуя, как сила внутри и снаружи переполняет её. Каждый раз страх сжирает её заживо. При стычке с другими добровольцами, при атаке на форт. При встрече с кандалами, при погибели безумного мага.

Она устала боятся; устала чувствовать, как разрушается что-то внутри; устала утирать слёзы от панического страха; устала терпеть, от всех запирая внутри тоску. Никто на помощь не придёт из ниоткуда, не вернёт её обратно во времени, чтобы она сделала верный выбор. И раз так, значит нет смысла держать свою птицу в янтарной клетке.

Пускай летит она ввысь, туда, где её не достанут. Девушка сможет прожить без неё, как и душа сможет прожить без оков. Она уснет крепким сном; не выйдут монстры из шкафа, не достанут из-под кровати демоны тьмы; перестанут однажды быть белыми глаза. Она обещает себе. Она клянётся.

Она больше не будет слабой.