Наташа описывала круги по квартире, напевая земфировские «Ромашки». Шелковый халат в пол, подаренный Старком в бородатые времена, шуршал по старому паркету, пряча вечно покрытые синяками ноги.

Наташа стеснялась своих ног, особенно ступней: профессия их уродовала и уродовала. Руки тоже, но к ним она почему-то относилась проще. Конечности вообще штука ломкая и авариями в суставах выворачивающаяся.

— Кидайте деньги, читайте книжки

Дурной мальчишка ушёл, такая фишка

Нелепый мальчишка

В ближайший месяц отпуска ей предстоит прожить тут, в Питере, в котором она не жила лет десять. Могла быть проездом, но никогда не оставалась надолго. А бега для Локи вот вынудили, приходится теперь снова разбираться, как работает эта страна.

Страна пугающе не поменялась. На улицах не стреляют, цены выросли и рекламу с фасадов сняли, в остальном — будто и не уезжала.

Коммуналку эту для нее выкупил Тони на день рождения. Он был пьяный, они обсуждали недвижимость и Романова поделилась, что всегда мечтала о целой коммуналке для нее одной в центре. Старк посмотрел на шестизначное число, пфыкнул и перевел всю сумму сразу. То, что это надо было в рублях, а не в долларах, Наташа не сказала.

Так у нее появилась конспиративная хата на поддельный паспорт. Было бы славно встретить тут старость, но пригодилась она сильно впредь. Из всех опций отпуска хотелось провести его именно тут, в Петербурге, встречая новый год.

То, что Локи составит компанию, стало известно многим позже. Впрочем, квартира пятикомнатная, места хватит на всех.

Высокие потолки с лепниной напоминали Наташе о залах ДК, где из нее старательно выкраивали сверхчеловека. Обои дореволюционные, если верить прошлым жильцам, содержали в себе дух эпохи, в которой Романова никогда не жила, но которая почему-то до сих пор преследовала в новых формах. Казалось, и сама Наташа, и работа ее, и призвание — пережитки того прошлого, которое только тогда было хорошим, когда было еще фантазийным будущим. Не стерпев трансформаций, оно переродилось из лепнины в югославскую стену, оставив в себе стержень сути, и продолжив производить продукты самого себя — таких, как Наташа. Для светлого будущего, в котором у империи будет мировое господство. Впрочем, теперь уже всем известна печальная история падения обеих империй, которые, хоть и старались держать планку, расшиблись в оба раза о человеческие лимиты — те самые, которые из Наташи выжгли паяльником. Последнее поколение суперсолдат, либерально-перестроечное, пригорбачевское, совсем уж уязвимое в сравнении с другими проектами — это поколение было потеряно еще на этапе набора, потому что эпоха уходила и перерождалась, а проект «суперсолдат» остался портретом Сталину, с которого все реже и реже стирали пыль.

Памятником первой эпохи оказался некогда доходный дом, переродившийся в коммуналки — дань эпохе второй — и поверженный капитализмом, сдавши квартиры в частную собственность. Пластмассовый мир победил, а Наташа радовалась, что смогла найти место и в нем. Чуйка ее уверяла, что империя пойдет на третий заход: и бог троицу любит, и социо-экономические параметры к этому ведут, и Политковскую со Старовойтовой Наташа очень слушала. Интересно, что станет символом этой эпохи, этой империи?

— Платите в кассы, взрывайте шашки

Его компашки летят с многоэтажек

Как стая ромашек

Наташа пела, крутясь у плиты. Готовила макароны по-флотски — это близнец спагетти болоньезе, разлученный с братом в раннем детстве и выращенный в суровых условиях. Романова обожала макароны по-флотски, хоть от них и пахло совком да лагерной столовой. И она в жизни бы не стала их готовить еще для кого-то, но сама была голодная, а кормить Локи отдельно в ее планы не входило. Сам Локи готовить не умел, потому что всю жизнь был окружен прислугой, так что выбирать, что есть, у него опции не было.

Масло шкворчало на сковороде, пока Наташа отдирала макароны со дна деревянной лопаткой. Запах еды заполнял всю комнату, и у этого была своя прекрасная домашняя атмосфера. То, что подобное можно было убить вытяжкой, казалось просто чудовищным — к вопросам победы пластмассового мира.

— А я девочка с плеером

С веером вечером не ходи

На фоне из телевизора доносились звуки «Настройщика», которого Нат безумно обожала за одно только существование. Каждый раз, когда она его пересматривала в последнее время, она любила периодически развернуться к экрану и пропеть «Я полюбила вас, Кира Муратова», меняя строчку из земфировского «Я полюбила вас» про Цветаеву.

Объяснить Локи магию этого шедевра будет невозможно: даже земляне с работы не поняли, а этому-то куда.

— Да ты не такой, как все

И не любишь дискотеки

Романова драматично щелкнула электрический чайник, продолжая пританцовывать с лопаткой в руке. Макароны так заманчиво блестели, что хотелось накинуться на них прямо со сковороды.

Скрипнула входная дверь.

Локи пришел заснеженный и с книжкой в руках, а на лице его была доселе неведомая улыбка.

Видеть его на пороге теперь ощущалось уютнее и привычнее. Улыбка сама расплылась в ответ.

— Пришел?

— Пришел.

— Руки мой и пошли есть!

Наташа не стала спрашивать, что за книга и откуда, прочитав название и понадеявшись, что это ради науки, а не селфцеста. Почему про последнее она подумала — бог ее знает, но мнения о Локи конструктивного у нее еще не было, чтобы интерпретировать в руках Локи книгу об образе Локи в фольклоре как-то иначе.

— Я не буду тебя спасать

Догонять, вспоминать, целовать

Меньше всего нужны

Мне твои камбэки

Локи приходит в кухню, засучив рукава свитера, пока хозяйка напевает себе под нос. Он смотрел на Наташу с любопытством: его умиляло, как она делает свои маленькие человеческие делишки. Макароны вот с фаршем перемешивает — умилительно.

Романова раскладывает еду по тарелкам и отправляется делать чай.

— Где был?

— Гулял.

Действительно, кто она такая, чтоб перед ней отчитываться.

Лафейсон получает в руки кружку чая и тарелку. За стол не идет — хочет выкинуть чайный пакетик. То, что богу, прости господи, терпко от чая, который Наташа даже заварившимся не считает — открытие дня.

Локи выкидывает пакетик и, глядя вниз, ловит взглядом наташину ногу: она виднелась из-под разреза халата, покрытая шрамами от рваных ран. Стопа была вся переклеена пластырем, мизинец на ней — черный, кожа на костяшках в шрамах и наростах, ступни по бокам — в натоптышах. И все, абсолютно все в синяках. Не мудрено, что после такого нужен отпуск.

Локи знает, что Нат прошла через ад, но не знает, через какой конкретно, и продолжает тактично не интересоваться, хоть знать и хочется до жути.

Наташа замечает, на что направлен взгляд соседа, и резко задергивает халат.

Смотрит в глаза. Хмурится. Романова точно могла не подать виду, как она делает девяносто процентов времени, но она хотела показать, что для нее это — не окей.

— Прости.

— Все ок. Ешь, — Романова садится за стол, чтобы теперь-то точно ног видно не было. Трется ступнями друг о дружку — впервые тапочки в доме не надела, и вот результат.

— Мне тоже есть, чего стесняться, — Локи поникает и смотрит в макароны, не желая поднять на Наташу глаз, — но там правда уродство, а у тебя все хорошо.

Наташа улыбается.

— Крайне подчеркивает твой характер и ничуть не портит, — Локи пробует еду, — а это, кстати, невероятно вкусно.

— Спасибо. Приятного аппетита.

Наташа не хочет говорить об увечьях на ногах слишком много, потому что и вправду считает их омерзительными, а шрамы — таким же напоминанием о прошлом, что и лепнина, и югославская стенка. Разве что последние чуть симпатичнее огромных шрамов.

Но Локи это не пугает и не отторгает, как прочих. Мило.

Наташа нанизывает рожки на вилку и уже не хмурится. Она больше не контролирует, накрыты ли ее ноги халатом — хотя бы под столом.

А я девочка с плеером

С веером вечером не ходи

Да ты не такой, как все

И не любишь дискотеки

Я не буду тебя спасать

Догонять, вспоминать, целовать

Меньше всего нужны

Мне твои камбэки, о