Super sexy

Ты — это не твоя работа. Ты — не количество денег в банке. Не твоя машина. Не содержимое твоего бумажника. Ты — не твои шмотки. Ты — кучка испражнений жизни… Ты — это поющее и танцующее дерьмо, центр этого мира…

Чак Паланик

***

Мальчика на фотографии зовут Рио.

Если точнее, то Савада Риота.

Ненаглядная звезда Емицу («Ты только посмотри на фоточки, Реборн! Тут он еще мой маленький и невинный Рио-ку-у-ун!») и больная немезида Реборна. Почему же больная? На этом моменте взгляд Реборна всегда плавно перекачивает к обтягивающим джинсам с топом, обнажавшим проколотый пупок мальчишки, но самое главное… гребанным туфлям на каблуках.

Удивительно гармонично смотревшихся на худых, отвратительно стройных для мужчины ногах.

Рио выглядел как влажная мечта любого уважающего себя папы Римского, которые втихую надрачивают на маленьких, миленьких, японских мальчиков.

Не хватало только убрать эти вечно торчавшие на его носу солнцезащитные очки и привести вечно лохматые («Это укладка, старпер!») солнечные волосы в порядок для большей наглядности.

Природа явно решила над ними всеми посмеяться, когда одаривала это убожество идентичной самому Примо Вонголой внешностью.

На собранном на Рио досье написано черно-белыми буквами, что он… на самом деле отнюдь не молод. Ему двадцать семь лет, он всего на пять лет младше Реборна, но в сравнении друг с другом они словно небо и земля.

Пока Реборн убивает, Рио притягивает взгляд.

Мальчишка мнит себя лицом известных брендов, красуясь на обложках нескольких журналов, и считает, что весь мир должен стелиться у его ног. Когда Реборн впервые появляется у двери его пентхауса и ломает тому нос за раздражающие угрозы и лишнее сопротивление, Рио прячется в угол и плачет, зовя отца.

Реборн не думает о том, что для мужчины его возраста рыдать из-за заслуженной затрещины (что этот идиот вообще ожидал, когда направлял на него пистолет?) как-то не комильфо.

Реборн садится напротив своей немезиды и усмехается, замечая:

— Так у тебя еще и проблемы с папочкой?

Рио заливается плачем еще громче и сильнее, пытаясь отползти от него как можно дальше, попутно обзывая запинающимся:

— Уро-о-од… Что тебе вообще от меня нужно?

— «Папочка» попросил сделать из тебя мужчину, — говорит он, закуривая.

Заносчивый, как и все те, кому слава в мочу ударила, Рио оказывается ужасающе плаксив.

Он плачет, когда Реборн впервые вручает ему пистолет, предупреждая, что у них всего два месяца, прежде чем Рио отправится убивать. Плачет, когда, на удивление, метко стреляет аккурат меж глаз одного особо неугодного Вонголе дона. И продолжает плакать, когда оказывается в постели Реборна с широко разведенными ногами.

Реборн ненавидит его.

И презирает еще больше.

Потому что при всех своих недостатках Рио умеет тянуть неуверенную улыбку, когда Реборн впервые отвешивает ему сухую похвалу. Умеет щурить искристые словно безоблачное небо глаза так, что у Реборна сводило дыхание, даже если Рио в этот момент по локоть в крови. Умеет ходить на этих блядских каблуках так, что делает это своим принципом.

Рио все еще травмированный сломанный мальчик.

Но он принадлежит Реборну.

А потому Емицу оказывается послан до лучших времен, а роль дражайшего папочки на себя примеряет Реборн.