Почему-то диалог вязался слабо и не особенно-то и походил на оду большой и чистой любви. Перед глазами у Торфинна плясали краски. Еще, кажется, воспоминания – чума (а еще проказа и сифилис: шестнадцать жестких лет, потом еще три, еще двадцать и еще уйма, потом – кровь, кишки, распидорасило и где-то в промежутках и флешбеках – болтающийся перед глазами член длиной в двузначное число, диаметром – в однозначное, но внушительное, веса приличного, обхвата поразительного, цвета приятного (добавить в корзину)). Он видел ярко, как точит кинжалы и как направляет их в небо перед битвой, ничуть не менее тускло – как после пристраивается к отцеубийце в каком-то безрадостно-бешенном порыве. А Аскеладд – тоже, наверное. Торфинн заметил – глаза у него живые, говорящие. А взгляд не такой привычно острый – текучий. По стенам немного размывающийся, сосредоточенный где-то в воздухе, ненаправленный. А глаза болезненно синие, пронзительные. Красивые. Торфинн сразу и не понял, что это значит. Как-то не уловил сразу – и засмотрелся. А мужчина его будто оборвал – наклонил голову, легко (фальшиво, как же, черт, неестественно) улыбнулся, посмотрел с вопросом.

– Что-то у меня на лице? – Торфинн будто протрезвел.

– Прости?

– Ты смотришь на меня уже пару минут, – принял парень такой толстый и уродливый от ворот поворот на удивление спокойно. Не сказать, что с радостью. Но, в общем-то, не сказать, что разочаровался или остался душой глубоко травмирован. Скорее слегка сконфужен и сбит с толку. Хотя немного. Немного расстроен.

– Нет. Задумался, – он солгал. Хотя, по правде, обещаний они друг другу не давали, а значит, и ложью это назвать было нельзя. – Ты как-то странно выглядишь. Все в порядке?

– Да, – мужчина явно отмахнулся, понять давая в полной мере, что ломать комедию – хочет ли Торфинн, не хочет – придется. Торфинн ощутил – от обиды его лихорадит, почти что трясет, и всей своей непоэтичной натурой он проямо-таки прочувствовал, что если не ровный тон мужчины – есть силуэт людского несовершенства, то это точно его взгляд.

– Ты серьезно? – Аскеладд показательно не ответил, мол, тему продолжать он не собирается. – Чудно. Отлично, блять. Какой ты, нахуй, душный. Ты такой милый, старик, если думаешь, что можешь так просто взять и забыть меня. Просто очаровательный.

– Замолкни, мальчишка. Ты и сам знаешь, как сейчас звучишь.

– Пошел к черту. Старикан.

– Дитё, – Аскеладд посмотрел на него, показалось, особо безразлично, и развернулся. Торфинна это так взбесило, что он почти по-девичьи взвизгнул.

– Сука! Ты меня за-е-бал. Это ебаный цирк, «доктор Каст». Я в клоуны не нанимался. Гуд-бай. Ари-ари-аривидерчи, уебан, референс ты, надеюсь, уловил, – Торфинн выкинул перед ним на пол из кармана моток веревки, доверенный ему ранее, и направился вниз по лестнице, не оборачиваясь. – Прощай, пидрила, – Аскеладд его не остановил.

Этаж был водянистый, сырой (затопленный. Просто, черт возьми, затопленный, залитый – спасибо на этом – водой). Торфинн слонялся по грудь в воде часа два. Последние дни, похожие, блять, на филлеры (ему, вообще-то, в июне экзамен сдавать, какая, к хуям, мистика?), разбавлялись исключительно неприязненными открытиями, встречами, событиями. Подумал он об этом только сейчас, но, вообще-то говоря, плеер (который он на последние мгновения-часы-дни забросил), всяко вымок (а ведь его подарили совсем недавно, яре-яре, Торфинн, какой ты дебил) и, ясен хуй, сломался. Плавать Торфинн умел, но сегодня, право, блять, ненавидел. В полумокрой одежде, с глазами полуприщуренымии всяким полностью мокрым говном в карманах, он продвигался вброд-вплавь наполовину наугад. Свет, благо был, но тусклый. Но что ему до света? Каким нахуй образом пара десятков люксов облегчат жизнь ему, с переменным, правда, успехом, экстрасенсу? Только шутить над собой и оставалось, блуждая по затопленным комнатам экстремально многокомнатной коммуналки. «Ебучий ты хуесос», – думалось, опять же, с переменным успехом то о себе, то не о себе.

Сразу Торфинн не заметил, но со временем вода явно прибывала. Ну, то есть, уровень пола, например, мог понижаться, или вода и правда откуда-то подтекала (это же вода? Какая вода может быть настолько грязной? Ради бога, это же не канализация? Доспускался по пролетам-таки до центра Земли, до тайного всенародного говноотвода? Вот и стоило ради этого идти вниз? Ладно, несло, конечно, затхлым, но не более, ему просто повезло оказаться большим юмористом). Только сейчас парень задумался: а может, что-то он в жизни делает не так? Может, все-таки, он где-то по-крупному проебался, раз оказался в дерьме так уж безапелляционно (ну хорошо, больше без шуток про говно)?

Слово-за слово (с собой ведь полезно периодически проводить беседы?), а ни к чему заплывы не приводили – ни буквальные заплывы (с, фу, нахуй, заныриванием с головой – прощай, приятная свежесть, прощай, небрежная укладка, прощай, ублюдский костюмчик с шанхайки – тебя, паршивая овца офисной моды, не жалко), ни хождение ножками по дну – а дедуктивные (ха-ха, дед) методы познания окружающего мира (третий класс, Иващенко, ГДЗ без СМС и регистрации бесплатно) не подсказывали большего, чем могли предложить старые добрые осязание, зрение и обоняние. Может – преследовала еще одна навязчивая мысль, как наважденье, в порядке исключения – Торфинн – просто импульсивный долбаеб, которому стоит думать, прежде, чем делать?Да не, бред какой-то. Или да (пизда). Веселостью уже и не пахло, но склонностью к рефлексии Торфинн, благо, почти не обладал.

Контрал-цэ, контрал-вэ – а мысли просто-напросто повторялись. Все-таки замыкались в богомерзкий цикл не столь многоговорящего самоанализа и раковых шуток над этим самым анал-изом. Локации те же, что и выводы: вода, говно, не говно, жидкость прибывает, выхода нет (скоро рассвет). Одиноко – думалось, – неприятно. Холодно, кстати. Температура жидкости вряд ли к нулю близилась, но два часа – это, как говорится (не трах-бах и готово), не хухры-мухры. Зубом на зуб попадая слабо и весьма-весьма неежеразово, Торфинн уже до дна не доставал и плыл (перся, направлялся, пиздовал) даже и направления не различая (а какая, нахуй, разница, если это ебучий мод из майнкрафта на перестраивающийся ежеминутно лабиринт?), и руки не опускал, по правде, только чтобы не потонуть в этой сифилитической водице. Потом это и вовсе превратилось в ненаправленный дрейф на спине от стены до стены по каким-то местным течениям.

В конце концов, Торфинн заплыл куда-то еще и потоком (слабым, на самом-то деле, но чтобы плавать в воде, надо воде доверять, поддаваться, да?) впечатан был во что-то теплое, мягкое, живое (черт-черт-черт), и ненароком в воде едва не утоп, захлебнулся, наглотался (господи, наглотался, помилуй, Иисусе, боже, пусть его пронесет (не в том, не в том, сука, смысле)). Спасибо на том, что на вкус вода была скорее как ил или тина, но все равно как-то это неприятно. По всплытии обнаружилось, что мягким, теплым был Аскеладд (какая встреча, какая, помилуйте, встреча!).

– Да ладно, блять, – ладно. – Это шутка? Это ебучая шутка, Аскеладд? Ну? Прокомментируешь? – Аскелаадд прокомментировал.

– Да, малыш, ты угадал, это шутка. Ты будешь за Пупу или за Лупу? Нет, погоди. Я знаю, какой вариант ты выберешь, – Торфинн не придумал ничего лучше, чем просто открыть рот (да, тот самый, прополосканный ранее из местного залива) в возмущении. С ответом сразу не нашелся, а пока собирался с мыслями, Аскеладд успел вставить еще пару мыслей в монолог. – Ты, вижу, не рад, а я соскучился. И, да, кстати. Недалеко есть проток, но до него надо нырнуть. Из него вода куда-то вытекает. Других «выходов» я не нашел, – он протянул руку и потрепал Торфинна по волосам. – Ну, ладно. Ныряй за мной, – он вдохнул поглубже и нырнул. Торфинн решил, что, все же, ничего, кроме как проследовать за ним, в категорию даже минимально перспективных вариантов не входит, и нырнул следом, уже под водой ощущая тягу – вода и правда текла в одном направлении и, вполне вероятно, как и говорилось, вытекала. Он всплыл, чтобы на всякий случай снова наполнить воздухом легкие, и заново нырнул, на этот раз заплывая по течению в проток. Он проплыл немного вперед, и поток воды вытолкнул его куда-то на другую сторону – вместе с водой он принялся падать вниз. Ориентацию в пространстве Торфинн подрастерял, но, в конце концов, приземлился в стоячий водоем, чуть более холодный и, кажется, глубокий – всплыть он смог не сразу. Протерев глаза, он попытался оглядеться: залив окружался декорациями нехитрыми, но от предыдущих отличными. Вместо затопленной колоссальных размеров квартиры перед глазами вставал пейзаж чуть менее живописный: каменистый пол и стены, сталактиты, сталагмиты и других сортов каменные наросты – скорее всего, природная пещера. Затоплена, судя по всему, она была только в той части, куда воду выводил проток. Мероприятие «добраться до суши» представлялось вполне реальным, и Торфинн принялся грести.