Наверное, чтобы судить, Торфинну следовало бы заделаться соцэкспертом, лингвистом или хотя бы взаправдашним, а не рисующимся, человеком со стороны, но когда в мозгах где-то задней мыслью мелькало, что его «generate Z» неспроста так хорошо заменяется и на слух, и в контексте на «degenerate» даже без «Z», он как-то и не смел это оспаривать. Даже перед собой, если честно, – не говоря уже об Аскеладде, пусть вслух тот ничего такого и не произносил (но боже. Боже, как он на него смотрел – прости, господи-Иисусе, дерзость, но он мог придумать и что-то похлеще – он явно придумал, и как же этого не хочется слышать, избавь его, пожалуйста, избавь, боже).

Пещера была… странной. Нет, не совсем. Пещера как пещера – как бы и хуй бы с ней, с пещерой – было б Торфинну вообще с чем сравнивать, не считая уродливо угловатых «триде»-моделек шахт из симуляторов крыс, козлов и прочей хуйни, которой в жизни ему стать не посчастливилось, с плеймаркета. Просто что-то в ней было не так. Как и в любом ублюдочном уголке Коридорленда – впрочем, да. Впрочем, так уж все модерн-обыденно, так сказать – приелось, притерпелось (надоело, заебло). Но сидя на каменистом бережку у ледяного пещерного протока (озерца, реки, залива) под спасательным одеялом с Аскеладдом без одежды ситуация интимной вообще не рисовалась – максимум – неловкое молчание перетекало во время на размышления о высоком, об окружении, «обо всем и ни о чем» - как любят спиздануть романтические тексты, и о своей тупой импульсивной заднице. Это уровень, близкий к легендарному – далеко не кринжевать с того, как бро оставляет вино и розы в тачке бывшей, а потом огребает по полной по статье со взломом, попыткой угона или порчей частной собственности за каким-то хуем. Мысли лениво съезжали с одних категорий на другие, с тех – на третьи, а потом все равно возвращались делам давно минувших лет (нет, серьезно, как мог пройти их диалог на эту тему? «Привет, малыш. А я знаю, что встреть ты меня раньше, ты бы и без воспоминаний на меня дрочил. Как отец? Как сам? Наверное, не выносишь мусор, зато выносишь маме мозг, да?» - типа?.. так?..).

Йоу. Йоу, Торфинн. Сколько еще ты можешь позволять себе трахать собственные мозги?

Как ни странно, на этот раз мужчина заговорил первым.

– И… как ты жил?.. – Торфинн полуповернулся, слегка перетягивая края спасательного одеяла на себя, вынуждая Аскеладда придвинуться ближе.

– Лучше… наверное, лучше. Лучше, чем раньше. Чем с тобой. Все здоровы... более-менее. Я… получаю образование. И… ем тоже лучше, наверное.

– Да?

– Ёбнешься, – Аскеладд вздохнул и отбросил покрывало (ага, ага, фольга ебучая богомерзкая, пусть тепло и сохраняет, не радует отнюдь). Он потрогал одежду на предмет высыхания и, рассудив, что, видимо, результат удовлетворительный, он принялся одеваться. Торфинн таранил его взглядом несколько секунд, а потом тоже стал натягивать одежду (как минимум сыроватую, но сойдет). А потом тоже обратился к мужчине. – А ты?.. Чем ты занимался? Чем ты… – «жил», – хотел он добавить, но вдруг осознал, что и раньше ответа на последний вопрос никогда не получал.

– Я? – Аскеладд хмыкнул, коротко усмехнулся. – Работал, грабил, убивал – цены на медицину нынче кусаются, некоторых счета просто убивают. Как раньше, – Торфинн прямо-таки прочувствовал в его привычном тоне налет летовского «оо-ооо, пошли вы все нахуй, аа-аааа, пошли вы все нахуй». Торфинн немного помолчал.

– Как думаешь быть дальше?

– Так же, – Аскеладд прикрыл глаза и пожал плечами.

– А мы? – Торфинн спросил не то даже без надежды в голосе, не то вообще без каких-либо чувств.

– А что «мы»? Ты думаешь, что можешь так просто заиметь нового всепрощающего папочку и продолжить отравлять мне жизнь? Хочешь так же таскаться за мной? Или выйти за меня замуж благодаря прогрессивным движениям и жить в панельке, где будет на один член больше, чем положено в традиционных семьях? Просвети, – Торфинн издал нервный смешок.

– Э… любой из вариантов, хах? Я… просто хочу и дальше общаться… хотя бы… – он уставился на мужчину с глуповатой улыбочкой. Тот хмыкнул, улыбнулся. И потрепал парня по волосам.

– А ты забавный.

– И ты такой же шутник, – все те же шутки уровня Пупы и Лупы, все те же ультимативные выборы из серии «дать леща или сломать колени». Торфинн хмыкнул. Аскеладд тоже.

– Пойдем? – Торфинн хлопнул мужчину по плечу, проходя вперед, тем самым выражая согласие.

Пещера была похожа на природную – людское вмешательство не угадывалось, не улавливалось, не замечалось. Но темно было не особенно. Освещение как таковое отсутствовало, но свет откуда-то пробивался – не ясно, откуда, но глаза, привыкшие к темноте, очертания рельефа различали. Инвентарь… оставался, в принципе. Но не то во время одного из купаний, не то – падений, а может – ранее, но вся имевшаяся в наличии осветительная техника приказала долго жить.

В конце концов, они вышли к лифту. Торфинн обернулся на мужчину, прежде чем пойти в ту сторону. Подойдя к дверям, кнопку он нажать не решился, с напряжением глядя то на нее, то на Аскеладда. Было ясно: это, в общем-то, конец. Финита. Выход. Просто нечему больше было происходить. Некуда было выходить, лифт не мог вести на лестницу. Может, и для них это был конец.

– Мы… еще увидимся? – Торфинн с мольбой посмотрел на мужчину. Аскеладд пожал плечами.

– Куда денемся, – подошел и сам нажал кнопку. Лифт сразу распахнул двери, и он шагнул внутрь. Торфинн шагнул следом. Внутри кнопок не было, и лифт сам поехал вниз. «Неужели, – подумал Торфинн, – это все? Так все и кончится?» – он ощутил такую тоску, что не смог ее выразить даже мыслями, для себя. Еще стало страшно.

– Если эта… боль уйдет, что останется?

– Мы. Мы останемся. По отдельности. Но останемся.

Аскеладд сжал его ладонь и больше ничего не сказал. Торфинн тоже промолчал. На глаза навернулись слезы и скоро картинка перед глазами поплыла, вынуждая прикрыть веки. Когда Торфинн открыл глаза, он огляделся: он сидел в клинике. В больнице, в том самом госпитале имени «святых имен и светлых времен», или как он там назывался. На лавочке. Один. Он дернулся, судорожно оглядываясь.

«Лечебница имени Святой Марии, Святого духа и Светлых времен», – было написано над дверью. Чуть ниже – «Л.А. Каст».

А читалось все равно как «ебучий дурдом» и «старый наебщик».