Мягкие ковры скрадывали стук каблуков. Роскошная обстановка: белый мрамор ступеней, изящная роспись потолков, причудливые барельефы. Родовое поместье Генриха было гораздо скромнее, но опыт многочисленных светских вечеров позволял чувствовать себя уверенно.

Вместо привычной униформы — темный шелковый плащ и полумаска. Тайное общество походило скорее на карнавал, чем на серьезное политическое собрание. Благодаря нелепым атрибутам секретности Генрих не опасался быть узнанным.

Количество людей в зале неприятно удивило.

— Вильгельму всего двадцать, а он уже безумнее своего отца.

— Что можно доверить старику, который едва говорит?

— Когда Теодорих умрет, дворцовый переворот неизбежен.

— Если возвести на престол Александра… Ему потребуется регент.

— Лучше целый тайный совет…

— Вы не боитесь покушений?

— Глупость. Они скорее подорвут сами себя.

Проходя между карточных столов, Генрих ловил обрывки разговоров. Чем больше он слышал, тем сильнее кипела кровь. Ловко они собрались поделить власть, растащив по лоскутьям, как кусок ткани. Конечно, озлобленный народ — не единственная и не главная угроза Императору. Дворяне позабыли, что они были бы никем без любезных императорских указов. Если в один день полиция прекратит их защищать — крестьяне тут же разорвут землевладельцев, а рабочие — вздернут промышленников.

Генрих пришел сюда не за этим. Он не может отправить в тюрьму всех.

— Присоединитесь? — обратились к нему.

— С радостью.

Генрих не любил карты — слишком велика роль случайности.

Да, расклад на столе не был в его пользу. Но у него был козырь в рукаве: по одному его слову любого можно закрыть на долгие годы, лишив имущества и даже потомственного титула. Положение при дворе, личные заслуги, честь рода — все будет стерто в прах, если он этого пожелает. Вежливая улыбка стала почти искренней: хранить такую тайну было своего рода удовольствием.

Он и его соседи по столу играли в разные игры.

— Сейчас будет выступать, — хихикнул кто-то неподалеку.

Генриху не пришлось долго искать отца Томаса. Его выдавала манера говорить — нараспев, словно читая бесконечную проповедь. От стен залы эхом отражался низкий голос:

— Я видел толпу, бегущую в ужасе, небо, разверзшееся молнией и громом божественного гнева… Дни наши сочтены, еретик на престоле ввергнет нас в пучину мерзости. Только огнем можно очистить, вернуть его душу к Богу…

Он говорил, покачиваясь, глядя сквозь присутствующих. Еще немного, и Генрих бы поверил, что он пророчествует.

Началась суета. Кто-то останавливал священника, кто-то — подначивал. Генрих вдруг почувствовал себя одиноким. Какой смысл имеет его задача, если никому не нужны спокойствие и порядок?

Он вспомнил черное сукно инквизиторской сутаны. Так хотелось бы кому-нибудь поверить.

Нужно назначить за ним наблюдение.