Она не обращает взгляд на того, кто её рассматривает.

Свет чётко выделяет черты лица Маражая, блестит на его серой коже.

Не смотрит даже на его нагое тело, исступлённое экстазом.

Тёмный грубо хватает девушку за всё, к чему может прикоснуться, вжимается лицом в шею.

Он не дарит ей никакого ощущения, по её взгляду ясно, что она совершенно не может чувствовать чужие прикосновения.

Влажные губы опускаются вниз, целуют её тело, задержавшись на высокой груди, холодной, покрытой клеймом владения. Маражай жадно кусает его.

В её глазах не было и тени слёз, она не издала ни звука.

— Отвечай, — приказывает Тёмный. Он выжидал, но тело девушки даже не шелохнулось.

«Ты вещь», — напоминает мучитель скорее себе, чем своей пленнице. Но услышав его слова, та всего на мгновение дрогнула в странном тихом сопротивлении. Светлые ресницы задрожали, чёрные глаза будто стали крупнее.

Маражай смерил девушку пытливым взглядом, чтобы разглядеть в ней желанный проблеск гнева — эту уязвимость, от которой она казалась ему совершенно неотразимой.

Она так и не ответила ему ни эмоцией боли, ни страха. Просто отдала себя в его власть, и всё.

Маражай запустил руку в короткие белоснежные волосы, жёсткие как металлические нити, и сжал их в кулак. Теперь пряди, до того сбегающие по плечам девушки, не прикрывали её лица. Она была красива, более того — противоестественно чиста, словно белоснежный мрамор статуи имперской святой.

Всё совершенно верно: она — одна оболочка, внутри которой ничего нет. Её разум погружён в безмолвие мира мёртвых, чёрный сон, который был у неё вместо души.

Тёмный содрогнулся от ярости. Он выучился бессердечию в соответствии со своим происхождением — оно всегда служило ему средством достижения цели истинного насыщения. Но не тогда, когда это его собственная боль.

Паучья тень склонилась над ней, неподвижно взирающей снизу вверх без отражения в глазах угодных мучителю чувств.

Он испачкал руки в её крови, лезвием разрезав от паха до шеи.

Она даже не попыталась закричать, ни один звук не слетел с её онемевших губ.

Растерзав её плоть, зуд в душе Тёмного только усилился.

Когда его до того бесстрашная в сиянии Золотого Трона мон-кай исчезла с пустотного корабля, переродившегося в образы запретных идолов, он почувствовал себя так, словно его насадили на раскалённую пику. И день за днём Маражай ощущал, как это обжигает его, продвигаясь всё дальше, причиняя невыносимую боль.

Теперь она была далека, вознесённая светом, убаюканная последними искрами рая.

Образ беловолосой девы растворился в его страданиях, стал расплывчатым, поблекшим и несущественным. Покорившись этому бестелесному чувству, Тёмный остался неподвижно лежать рядом с безжизненным телом безымянной девушки. Он потерял равновесие; разметал обе руки по импровизированному одеялу, в его увядающий шёлк.

А мир вокруг продолжал двигаться, полный немыслимых красок и неслышимых шепотков.