- Что ты делаешь? - закричала Рина, увидев распластавшегося на земле среди обломков Кафку, подбежала к нему и, склонившись, стала осматривать раны. - Как видишь, лежу, - ответил тот, пытаясь сделать не слишком жалкое лицо. - Ты охренел? - Рина рванула молнию на рюкзаке и, выхватив перекись, щедро залила рваные раны на боку, ноге и предплечье Кафки. Он застонал и, сжав зубы, процедил: - Немного не успел, зацепило обломками. - Там был один протуберанец, ты быстрее не мог шевелить своими заготовками? Отрастил ноги, как у аиста, и запутался в них, что ли? - в сердцах распекала его Рина, чувствуя, что грудь разрывает от волнения за глупого подчинённого.

Кафка обиженно поджал губы и отвернулся: - Тоже мне, командир. Кто прозевал уплотнение материи? Если бы ты не отчитывала Шкета, а следила за грёбаным шариком, то заметила бы сгущение сполохов вокруг него ещё прежде, чем он начал сжиматься. Теперь я инвалид, ножка болит, ты меня понесешь? Рина задохнулась от негодования, вскочила и несильно пнула Кафку в здоровую лодыжку, попав точно в болевую точку. - Ещё ты командира не распекал, бестолочь! Сам глаза разуй и следи за протуберанцами, я тебе мамочка, что ли? Шкет чумной, не ухвати я его за шкирку, он бы сиганул в портал к этим тварям, ищи-свищи его потом. Хрен знает, сколько их там внутри, Лика ничего не почувствовала. Может, он один был, а может, там сотни на подходе. Спири́ты её так облепили, что все силы вытащили, ладно Зеро их прозами закидал и успел её подальше оттащить, иначе было бы сейчас барбекю вместо нашего отряда. Жнецы, называется. Младенцы лучше справились бы!

Рина оборвала себя на полуслове и отвернулась. Нельзя срываться на подчинённых, тем более, реально сама виновата. Кафка поскуливал, нянча ушибленную ногу и укоризненно глядя на лидера большими серыми глазами. Подошёл Зеро: - Спири́ты совсем сдурели, Лику чуть не высосали. И что на них нашло сегодня? Кафка, живой? Чего лежишь? - Инвалид он, - бросила Рина смущённо и отошла к Лике, возле которой хлопотала ворожея, вдыхая в обессилевшую девушку энергию. Шкет виновато мялся рядом. Под тяжёлым взглядом командира он совсем сдулся и предпочёл ретироваться. - Я помогу Зеро, - бросил он и бочком просочился мимо Рины.

Лидер вздохнула и осторожно тронула Лику за плечо: - Ну как ты? Девушка подняла глаза и слабо улыбнулась: - Уже лучше, спасибо Анике. Не понимаю, как такое могло произойти. Прежде спири́ты не бросались на меня, только кружили рядом, слушая песнь, а теперь взбесились. Аника нахмурила брови: - Этот одинокий протуберанец был странным. Шкет точно попал в него, я стояла совсем близко и четко видела. Он поглотил янтарную прозу и сразу после этого начал уплотнять материю. - Только не говори, что они научились жрать наше оружие! - обомлела Рина. - Я не утверждаю, что научились. Но не исключаю. Придётся доложить руководству и заняться этим безотлагательно. Сегодня на миссии все четыре отряда, я поговорю с их ворожеями, возможно, не одни мы наткнулись на бракованного вторженца.

- Как там Кафка? - Забеспокоилась Лика. - Что-то долго они возятся. - Строит из себя страдальца, - надулась Рина, - осколками зацепило, пустяки. Новые шрамы в коллекцию. Ему только в радость. Лика вздохнула, но промолчала. Кому, как не ей, медиуму-эмпату, были понятны чувства командира. Тем более, что сама Лика чувствовала то же самое к Зеро, но старательно запихивала эмоции поглубже и изображала безразличие к тому, за кого была готова расстаться с жизнью, лишь бы уберечь.

- Шкет-то как? - спросила Рина у Аники. Ворожея застыла ни миг, но быстро отбросила смятение и спокойно произнесла: - Заставь дурака богу молиться - он и лоб расшибет. Кинул прозу и в портал сигать быстрее, а убедиться, что протуберанец погас, ему не нужно. Не волнуйся, кроме твоих затрещин он травм сегодня не получил, как с гуся вода всё. Благодаря Кафке и Зеро все сегодня более-менее целы. Кафка меня на руках тащил, а потом швырнул вот сюда, в кусты, я царапинами и отделалась, а ему все шишки. То есть осколки. Рина виновато опустила глаза: - Если бы я на Шкета не отвлекалась... Но взяла себя в руки и буднично подытожила: - Сегодняшняя миссия выполнена успешно, протуберанцы и спири́ты уничтожены, погибших нет, серьёзных ранений нет, выдвигаемая на базу.

Лика с Аникой молча переглянулись и так же молча принялись собирать снаряжение, которое разметало взрывной волной. Подошёл Кафка, перемотанный когезивным бинтом: - Как Лика? - поинтересовался он у Рины. - Здоровее тебя! - хмыкнула командир. - Подлатал тебя Зеро? Болит? - Нет, анестетика залил, - Кафка подмигнул Рине и покосился на приближающихся парней. - Сюда гони, - потребовала лидер у Зеро. Тот неохотно сунул руку в свой рюкзак, вытащил жестяную флягу и передал ей. Рина отвинтила крышку, понюхала содержимое, довольно хмыкнула и сделала несколько больших глотков. - Норм пойло, себе оставлю, - заявила командир. Зеро вздохнул с сожалением: - Флягу хоть потом верни. - Хрен тебе, новую купишь. Вместо гитары своей захудалой.

Зеро дернулся, как от электрошока, и кинулся к растрепавшемуся от взрывной волны чехлу. Гитара была в плачевном состоянии, гриф болтался на струнах, остов частично превратился в щепки. - На растопку пойдет! - захихикал Шкет. - Я тебе сейчас грифом-то по хребту! - разозлился Зеро. – Опять! Ну сколько можно! Третья гитара за неделю! - Не таскай их с собой, фигли ты, на базе не можешь оставить? - посетовал Кафка. - На базе стырят, - расстроенно ответил Зеро. - А так лучше, что ли? Всё равно без конца они у тебя в труху превращаются, - удивился Шкет. - Так хоть шанс есть, - протянул совсем поникший Зеро.

- Так, харе нюни распускать! - рявкнула Рина. - Подобрали сопли и потопали на базу! Не хватало ещё, чтобы из Эрайнаико́ какая-нибудь дрянь повылазила, пока мы тут языками чешем. - Так он уже закрылся, - успокоил её Кафка. - На той неделе один закрылся, а второй рядом открылся, забыл, что ли? - Рина постучала согнутым пальцем ему по лбу. - Ты когда падал, башку отбил? Живее идём, нечего тут делать. Надо вопросы решать. Протуберанцы жрут прозы, спири́ты высасывают медиумов, Кафки валяются-прохлаждаются во время боя, мир чокнулся окончательно и бесповоротно! И Рина зашагала в сторону базы, чувствуя на спине раздосадованные, удивлённые и сочувствующие взгляды отряда.

База жнецов располагалась в типовом общежитии, опустевшем после гибели людей в давней массированной атаке протуберанцев. Теперь первый этаж переоборудовали в исследовательский центр, где разрабатывали, модернизировали и изготавливали оружие, выше жили научные сотрудники и сами жнецы. Руководство и высшие чины заняли нижние этажи, надеясь успеть слинять, если портал откроется прямо в общаге. На верхних размещались рядовые, являвшиеся, по сути, пушечным мясом, гибнущие регулярно при любом раскладе. Рина велела парням проводить Кафку и Лику в мед часть, и направилась с Аникой к руководству на ковёр. Отчитавшись об успешно проведённой операции, доложила также о протуберанце, поглотившем прозу без вреда для себя.

Седой генерал, многие годы назад сменивший военную форму на растянутый свитер за ненадобностью, внимательно выслушал девушку и нахмурился: - Аника, что скажешь? Каковы наши шансы на успешное завершение последующих операций? Ворожея потупилась и, искоса поглядывая на Рину, тихо произнесла: - Сейчас судить об этом сложно. Я должна поговорить с другими ворожеями и понять, насколько эта тенденция получила распространение у врага. Если не только мы так влипли сегодня, то придётся напрячь исследовательский отдел. Усилить прозу, добавить мощность. Одно могу сказать наверняка - взрывная мощь у этого шарика была точно ниже, чем у других. Тут и возникает главный вопрос - поглощённая проза ослабила его, или он разительно отличается от других, в том числе меньшей мощностью, чтобы иметь возможность обезвредить наше оружие. Если первое, то это ещё куда ни шло. Если второе, то у нас большие проблемы. Когда протуберанцы научатся меняться, адаптироваться и развиваться, нам будет не выстоять. Того и гляди они начнут для полного счастья ещё и множиться, заполонят всё вокруг, и тогда мы сколько угодно можем забрасывать их светящимися мячиками, они просто взорвут всё вокруг и будут пировать на руинах, закусывая несчастными спири́тами.

- Звучит невесело, - хмыкнул генерал, - что ж, дождёмся другие отряды, отдохните как следует, девочки, а я пока что свяжусь с остальными базами, узнаю, как у них обстоят дела. - Семён Григорьевич, - перебила его Рина, - распорядитесь, пожалуйста, чтобы Кафка получил усиленный паёк. Его раны не смертельные, но довольно опасные. Хотелось бы, чтобы он побыстрее восстановился и не был балластом на следующем задании. Генерал улыбнулся в усы и заверил: - Не волнуйся, командир, подлечим твоего Кафку, будет как новенький. Рина благодарно кивнула и вышла вслед за Аникой. - Волнуешься? - игриво толкнула лидера в бок ворожея. - Ну тебя! - засмеялась Рина. - Кто за такого олуха волноваться станет. Не хочу, чтобы он был слабым звеном, таскать его ещё на себе. Представив, как командир тащит на спине стенающего Кафку, Аника прыснула и натолкнулась на недобрый взгляд лидера. Осознав, что допустила оплошность и повела себя как глупая девчонка, Рина вновь стала строгим командиром, отчитала ворожею за вольности и повелительным тоном распорядилась, чтобы она топала в душ и ужинать, пока не вернулись остальные группы, а не чесала тут языком почём зря. Аника вздохнула и, повинуясь, потопала в комнату за полотенцем и шампунем.

Рина привалилась спиной к прохладной стене и, слушая, как гулко стучит в груди растревоженное сердце, думала о Кафке. «Сходить, что ли, проведать его?» - мелькнула заманчивая мысль. - «Нет, будет потом думать, что я за него волнуюсь и готова уже рухнуть в его объятья. Черта с два. Зеро пусть тебя жалеет, дохляка!» - с раздражением отгоняя навязчивые желания, решила командир. - «Переживёт как-нибудь, ведь не первоклассник уже». Рина ни к селу ни к городу вспомнила, как рыдал маленький Андрей вечером, когда никто не пришёл за ним. И за другими детьми тоже. Выживших родителей было так мало, что воспитатели и няни в тот день не пошли домой. У многих и домов-то не осталось. Кто смог, привели своих детей в сад, убрали осколки окон, уничтоженных взрывной волной, и несколько недель жили прямо там, на работе, пытаясь подарить осиротевшим малышам хоть малую толику надежды, которую сами безвозвратно утратили. Многие потом уехали в другие города, надеясь избежать атак протуберанцев, но от Эрайнаико́ было не спрятаться. Они возникали то там, то тут, превращая целые кварталы в руины, пока люди не нашли способ бороться с ними.

Отгоняя жуткие воспоминания, Рина провела рукой по лицу, будто снимая липкую паутину. «Нужно идти», - сказала она строго самой себе, – «нечего тут прохлаждаться и жалеть себя. Что было, то прошло. Мы уже не дети, на наших плечах ответственность. Ишь, нюни распустила. "Алопеция на фоне стресса", тьфу, слабачка. Руки-ноги на месте, нечего, значит, ныть и жалеть себя. Тряпка». Девушка, чувствуя, что скорбь по погибшим завладевает ей, затуманивает разум и разрывает душу, сжала кулак и со всей силы вмазала себе по лицу. «Разрыдайся ещё мне тут. Бесполезный командир, жалкое подобие», - ругала себя Рина, но битва с внутренним ребёнком уже была проиграна. Слёзы душили её, и рыдания вот-вот грозили вырваться наружу, заполнить гулкий коридор. Предстать перед жнецами в таком виде значило опозорить себя, и девушка сделала то единственное, что оставалось ей в этот миг - ввалилась в кабинет генерала, далеко от которого не успела уйти.

Семён Григорьевич говорил по телефону, когда дверь кабинета распахнулась и на пороге возникла Рина, размазывая по щекам потоки слёз. Он коротко бросил в трубку: - «Перезвоню», - и быстро подошёл к девушке, обнял её за плечи и втянул в кабинет, плотно прикрыв дверь. Молча генерал проводил её к окну и усадил за стол, налил стакан воды, поставил перед ней и отошёл к шкафу, плотно заставленному объемными папками. В бумажных документах в век цифровых технологий не было никакого смысла, но эти никому ненужные бумажки служили единственной нитью, связывающей генерала с далёкими счастливыми днями, когда жизнь была относительно мирной, текла своим чередом, вселенная подчинялась привычным законам бытия, а в будущее люди смотрели уверенно и с надеждой. Когда жива была его семья.

Увидев Рину впервые, генерал оторопел. Девушка была так сильно похожа на его погибшую дочь, едва успевшую окончить школу, поступить в институт и строившую грандиозные планы на жизнь, что Семён Григорьевич, не сдержав чувств, схватил её и обнял прямо на плацу во время отбора. Атмосфера в рядах жалких остатков армии давно уже царила далеко не военная, поэтому сам по себе поступок генерала никого не смутил. Да и удивляться было нечему, каждый выживший в этом городе потерял немало родных, и залечить душевные раны не представлялось возможным. Рина тогда хоть и опешила от неожиданного поступка старого вояки в неизменном своём вытянутом свитере, но с благодарностью приняла нежные объятья, которых не ощущала уже очень давно. На секунду ей показалось, что кто-то родной и бесконечно добрый, сильный, заботливый, окутал её лаской и теплом, укрыл от ужасов нового мира и подарил ощущение покоя, будто погибший отец протянул руку из небытия и коснулся нежно её души.

После этого Рина, назначенная по личной инициативе командиром, частенько заходила к генералу просто поговорить. Эти тихие, уютные беседы ни о чём сблизили их, позволяли ненадолго забыться и представить, что погибшие близкие всё ещё рядом. Рина иногда пекла на общей кухне ароматное печенье, как учила её мама в далёком детстве, кормила им весь свой этаж и немного всегда оставляла для Семёна Григорьевича. Потом заваривала в его кабинете вкусный чай, угощала генерала печеньем, рассказывала о детстве, а тот довольно ухмылялся в усы, выбивал для отряда Рины снаряжение вне очереди, распоряжался об усиленном пайке для раненых, выполнял другие мелкие просьбы. Казалось, мир для генерала сузился до одного маленького отряда жнецов, хоть это и было неправильно. С другой стороны, весь мир стал неправильным, уродливой версией себя, жестоким полем брани, забиравшим жизни молодых ребят пачками.

Когда погиб подчинённый Рины, совсем мальчишка восемнадцати лет, девушка будто помешалась. Винила во всём себя, хотя простился с жизнью парень по собственной глупости и неопытности. Замешкался и не успел бросить прозу. Протуберанец подплыл к нему сзади и предательски боднул, заставив тело юнца мгновенно окоченеть и, рухнув на каменные обломки, разлететься на части, как гипсовая статуя. Командир от увиденного впала в беспамятство прямо во время боя, хорошо, что Кафка быстро сориентировался, схватил её и унёс силой, подав сигнал другим секторам и уводя отряд за собой. Благодаря этому больше никто из них в тот день не погиб. Но Рина замкнулась в себе, ни с кем не разговаривала, отказывалась от еды, совсем не вставала, только рыдала или смотрела невидящим взглядом в стену. Кафка ухаживал за ней, не отходя от её постели днями и ночами, сам весь извёлся, похудел и осунулся, от чего стал ещё больше походить на скелет. В конце концов, его забота помогла Рине немного оправиться, она начала волноваться за него и постепенно вернулась к жизни. Однако пережитое потрясение не прошло бесследно, спустя некоторое время девушка лишилась всех волос и ей был поставлен неутешительный диагноз - тотальная алопеция.

Это событие будто подхлестнуло командира, она окончательно оправилась, приняв болезнь как расплату за потерянную жизнь, вдвое усерднее принялась гонять подчинённых и яростнее уничтожать протуберанцы и спири́ты. Один только генерал знал, сколько слёз пролила Рина в его кабинете, разглядывая себя в зеркало. Даже ему девушка не смогла раскрыть своих чувств к Кафке, но генерал догадывался об этом и без слов. Никакие утешения не работали. Тогда Семён Григорьевич с превеликим трудом отыскал среди малочисленных гражданских, оставшихся в городе, путевого тату-мастера - девушку, не пожелавшую искать лучшей жизни в другом месте. Уговорил её работать в штабе, приняв на какую-то незамысловатую должность. И вслед за Риной к мастеру потянулась вереница ребят, желающих украсить свои тела или скрыть следы тяжёлых сражений.

И теперь, чувствуя, что командиру нужно избавиться от накопившихся переживаний, генерал молча ждал, поглаживая корешки бесполезных папок с ненужными документами и слушая сдавленные рыдания. Спустя четверть часа Рина наконец успокоилась и подняла красные глаза на генерала. Тот приблизился к ней, дружески потрепал по плечу и спросил: - Что тебя так расстроило? - Родители, - коротко ответила она, опасаясь, что истерика может возобновиться. Генерал промолчал, не зная, какие подобрать слова. Но они были не нужны. Рина благодарно коснулась его руки, поднялась, с шумом отодвинув стул, и вышла, не попрощавшись, быстро шагая в сторону лестницы.

Лика и Аника сидели на диване и беззаботно болтали о какой-то ерунде, будто подружки-школьницы. - Ты чего тут ходишь? Душ давно свободен, - удивилась ворожея. - Задержалась у генерала, - сухо ответила Рина, взяла полотенце и быстрее выскочила из комнаты. - У неё лицо красное, видела? - округлила глаза Аника. Лика вздохнула: - Рина за нас переживает, оставь её. Идём лучше Кафку навестим. - А-а-а, по мальчикам соскучилась? - засмеялась Аника, толкая её в бок. - Ну тебя! - разозлилась Лика. - Это ты о них только и думаешь, лучше бы прозы проверила, вдруг в них энергия прокисла. - Сама ты прокисла! - обиделась ворожея. - Почему ты всё время злая, как бабка на лавке? Я ведь тебя старше! - Аника! - строго отчеканила Лика. - Прекрати балаган. В том и беда, что ты старше, а ведёшь себя как ребёнок. Мы умереть можем в любой момент, серьёзнее нужно быть, повзрослей уже.

Ворожея насупилась: - И помирать с тухлым лицом? Нет уж, увольте. Я в два года повзрослела, когда родителей располовинило на фабрике. Не желаю мириться с тем, что мы словно живые мертвецы и шансов выжить у нас почти нет. Буду улыбаться, пока башку не оторвёт, и тебе советую. Пошли давай к Кафке, и пирог вчерашний возьми, парни вечно голодом сидят, если им ничего не давать с барского плеча. Лика наконец улыбнулась: - Тут ты права. Этим хоть трава не расти, лишь бы пожрать. А твои пироги на этаже самые вкусные. - Ага! - обрадовалась похвале Аника. - Для своих стараюсь, для любимых. Она вложила в это слово как можно больше сарказма, но проницательная Лика всё равно почувствовала, что это правда.