Дурные правители в истории Лугуники, конечно, случались, как случается это с любым королевским родом, насчитывающим достаточное число поколений. Бывали правители самовлюблённые, устраивающие пышные пиры с заморскими явствами, пока простой люд высушивал страшный неурожай; бывали правители неумелые, решения принимающие дрожащей рукой и лишь по крайней нужде, пока за спиной их неверные подданные разворовывали казну; бывали правители жестокие, более всего любившие поутру посмотреть на казни, а если никого не казнили, то кто-то находился волею прихоти. Впрочем, Святому Меча рассуждать об этом не следовало: стоило возникнуть их упоминанию в разговоре, пусть даже не из его уст, а всего лишь в его присутствии, и людям становилось неуютно и неспокойно, хотя ему, признаться, не было никогда до конца ясно, почему же. Опочивший ныне — почьейвинепочьейвинепочьейвине — Его Величество был, по всеобщему признанию, человеком доброй души и мягкого сердца: неужели он не осудил бы злодеяния своих далёких предков?
Впрочем, осознавал Райнхард с ужасом, всё это сейчас утрачивало важность стремительно. Если не было никакой ошибки — а ошибка могла быть только в том случае, если её допустил он сам, и, о, как он на это надеялся, но, — то положение, в котором они оказались, было столь бедственным, что вскоре все те правители прошлого вспомнятся им сущими ягнятами.
— Если ты с... си... сию же минуту меня не отпустишь, — проговорило существо в форме человека; обычные люди, скованные сдерживающей магией столь сильной и столь многократно, давно бы уже потеряли сознание, но он даже мог говорить, хоть и ещё менее связно, чем прежде, — я... Ты сильно об этом пожалеешь, ты... ты слышишь? Не в-вынуждай меня... По какому праву...
За запертыми дверьми перед ними уже второй час переговаривался Совет Мудрецов. Райнхард, хоть и мог бы без усилий и, как бы ни было стыдно признаться, был достаточно обеспокоен, чтобы такую мысль допустить, намеренно не подслушивал: его делом было не принимать решения, а им подчиняться, а оттого причины их принятия его делом точно не были. У него была надежда на один из исходов, впрочем, называть это надеждой было, пожалуй, кощунственно. Ничего обнадёживающего в убийстве он не мог заставить себя найти, хотя стоило бы: по крайней мере, всё это — вся столетняя вереница убийств, немыслимая угроза самой судьбе королевства, даже это невыносимое ожидание — было бы кончено.
Двери распахнулись. Первым вышел Миклотов, за ним опасливо семенили другие, и по выражению их лиц Райнхард понял, что ничего не кончено вовсе.
***
Цепочку событий, привёдшую к этому жуткому исходу, у иного был бы соблазн назвать совпадениями — но не у Райнхарда. О, Райнхард, только завидев красный, цвет величия и крови, всё понял сразу, и с пониманием пришло отчаяние: в этом времени и месте свелась судьба, и по-другому случиться никак не могло. Он же, Райнхард, был избран судьбы проводником — не впервые.
Хотя куда именно в этот раз он должен судьбу проводить, ему пока что не было ясно. Избирали его обычно за вполне определённые умения, но всё-таки у него были и инструкции, вполне неукоснительно предписывающие его курс действий с этого момента. Но составители инструкций вряд ли предусмотрели столь чрезвычайную ситуацию — или всё-таки? Могло ли это быть начертано на Драконьих скрижалях? Может, и могло. В таком случае...
— Что? — спросил у него Архиепископ Жадности Культа Ведьмы, очевидно сбитый с толку. Свет подчеркнул на его лице морщины, собравшиеся от возмущения. Чем дольше Райнхард смотрел на это лицо, тем больше оно ему не нравилось: вроде бы полностью обычное, оно скрывало в себе что-то нехорошее, и скрываться оно не очень хотело — при каждом движении лезло наружу.
Райнхард не разжимал хватку. Стоило ли? Может, так он будет более сговорчивым... хотя, конечно, вряд ли. Но и продолжать держать его в текущем положении вещей было неразумно.
— Прошу прощения, — он начал осторожно; следовало зайти издалека. — Не найдётся ли у тебя свободного времени на ближайшие три года? Я наслышан о твоём долгожительстве, так что, смею предположить, для тебя это не такой большой срок.
— Э?! — Архиепископ моментально ощерился, как отбившаяся от рук собака. Правда, сравнение это больше книжное, чем из опыта: Райнхарда собаки боялись. — Вот это лихо ты чужим временем распоряжаешься! Предположить он смеет! Ничего себе! Для меня, чтоб ты знал, ценна каждая минута. Время — одно из того немногого, что в этом мире даётся каждому, и любой сознательный человек, на мой взгляд, обязан дорожить этим. Богат ты или беден, на вершине мира или в его отбросах, у тебя всегда есть время, и твоё право и долг — проводить его с пользой, стремиться к совершенству, если ты его не достиг, а если достиг, то им наслаждаться, а не растрачивать дарованные тебе минуты попусту на какое-то там... — Ненадолго замолкнув, он нахмурил брови. — Что это за вопрос вообще такой?
Райнхард указал взглядом на его ладонь. Перчаток архиепископ не носил: помимо головы, то была единственная открытая часть его тела. Очень человеческая ладонь, с виду великой силы не приметишь. Как и холёности, особой изящности: ногти были неровные, обрамлённые торчащими туда-сюда заусенцами, кое-где, причём не на костяшках, едва-едва виднелись маленькие шрамы, давно затянувшиеся белым, наверняка с детства, и пара свежих ссадин. Ладонь не воина, не аристократа — обычного человека. Лежащая на ней инсигния смотрелась чуждо.
— Воля Дракона, — произнёс Райнхард медленно, с каждым словом вгоняя в себя всё глубже обречённое смирение, — решила избрать тебя претендентом на трон Лугуники.
Архиепископ вытаращил глаза.
— А?
Что ж, на какой-нибудь хитроумный план Культа Ведьмы похоже не было.
— Предположу, что мы удивлены в равной степени, — отметил Райнхард дипломатично. Его всё тянуло покоситься в сторону: там стояли девушки, десятки их, все молодые, все в одинаковых коротких платьях. Ни одна из них не двинулась с начала сражения, не бросилась в бегство или на помощь кому-то из них — нет, каждая стояла недвижимо, как статуя. — Прошу прощения, я осознаю, это грубо, но, с учётом всех обстоятельств, я обязан спросить. Ты девственник?
— А?!
Оттенок красного на лице архиепископа стал глубже, насыщенней. Во взгляде появился искренний ужас, в груди забулькал хрип — в нём потонули какие-то слова, не достигнув рта.
Райнхарду, впрочем, со словами было не легче. Он вновь перекопал в уме заученные инструкции.
— Полагаю, это означает «да». В таком случае, боюсь, — в успехе одобрительной улыбки он сомневался, но попытаться, должно быть, стоило, — тебе придётся пройти со мной.
— Чт... Да как у тебя... Да как ты сме-е-е-е-е!..
Не тратя на разговоры больше времени, Райнхард закинул архиепископа на плечо и помчался в столицу. Там разберутся. Должны разобраться.
Он знал, конечно, что смысл, заложенный судьбой, откроется ему позже, когда всё уже придёт к завершению; сейчас, тем не менее, ему только и оставалось, что гадать.
***
Приблизиться к ним Мудрецы не решились. Некоторые скучковались у стен, некоторые рассыпались во все стороны, вжимаясь в углы и пристраиваясь к портьерам, кто-то и вовсе прибился к выходам, явно только и дожидаясь возможности покинуть комнату. Один только Миклотов подошёл к Райнхарду, но тоже не вплотную: между ними оставалось не менее трёх шагов. Его взгляд постоянно норовил перескочить на архиепископа, и каждый раз, как это случалось, в нём появлялось отвращение, а лицо непроизвольно корчилось — всего на секунду.
— Возникали ли трудности с его удержанием? — наконец спросил он, с трудом заставив себя посмотреть на Райнхарда.
— Никак нет, МакМахон-сан, — с готовностью отчитался Райнхард, но затем заколебался. — Он...
— С-старый... хрыч!.. — выплюнул архиепископ, и то была не фигура речи: слюна вспенилась на его губах, стекла по подбородку и капнула на пол. Миклотов вздрогнул всем телом и лишь благодаря неоспоримо чудовищной силе воли не отпрянул вовсе.
— Он остаётся в сознание и всё ещё может немного воспринимать окружение. Каким бы не было его Полномочие, оно весьма сильно, — пояснил Райнхард торопливо. — Но на данный момент я не вижу поводов для беспокойства. Даже в случае... непредвиденного, — при этих словах у сразу нескольких Мудрецов панически заметались глаза, — по моей оценке, мне удастся сохранить над ним контроль.
Миклотов откашлялся.
— Отрадно слышать. Святой Меча, — его голос разом посерьезнел, но еле слышно дрогнул на середине слова, — Совет Мудрецов вынес решение. Архиепископ Греха... останется в гонке.
Но почему, хотел спросить Райнхард, но не спросил. Ответ был ему понятен с ужасающей ясностью: то тоже была судьба, и не только он был обязан ей подчиниться.
— Мы не можем пойти против воли Дракона, — Миклотов словно угадал ход его мысли. — Если такова его воля, что ж... Выбор остаётся за жителями Лугуники — во имя всеобщего блага я надеюсь, что он будет мудр.
Это немного успокоило. Трудно было и вообразить, что кто-то в самом деле желает видеть ведьминского ставленника королём. Люди, чьи сердца притянуло бы столь чистое зло, — такими, пожалуй, были разве что культисты, и вряд ли бы им дали право проголосовать.
Райнхард склонил голову:
— Я понимаю.
Миклотов кивнул ободрительно, однако густые брови его нахмурились.
— Мне не доставляет удовольствия просить тебя об этом, — начал он, и Райнхард, конечно, знал, о чём пойдёт речь, и всё же почувствовал, как его желудок перевернулся, — но в сложившихся обстоятельствах, боюсь, у меня нет иного выбора, кроме как попросить тебя обеспечить сохранность нашего королевства, держа архиепископа под своим надзором.
Райнхард перевёл взгляд на корчащуюся фигуру у его ног. Бормотания по-прежнему были слышны: ни одно слово из тех, что он мог разобрать, не было добрым.
— Вы просите меня стать его рыцарем?
— О, я бы не посмел просить тебя поклясться ему в верности, — Миклотов воздел руки в знак заверения поспешно. — В первую очередь, это не пошло бы на благо Лугуники. Но... что до твоих обязанностей, то они будут сходны, если не ещё более строги. Тебе придётся быть при нём постоянно, чтобы не допустить трагических происшествий. Что... может потребовать удовлетворения тобой каких-либо его потребностей, полагаю.
Три года — вот сколько ему потребуется быть у архиепископа в услужении.
— Держать ли мне его связанным постоянно? — спросил Райнхард, прокрутив в разуме ответ Миклотова. Что могло бы это из себя представлять? Кормить его с ложки, подносить судно?
— В ошейнике — несомненно. В остальном... если на то будет нужда. — Миклотов, вновь нервно покосившись на культиста и поморщившись, понизил голос: — Если же ты сможешь договориться с ним... Святой Меча, мы возлагаем на вас большие надежды...
Ужас нахлынул на Райнхарда с новой силой. Договориться? Он? В этом никогда он не был силён. Райнхард рождён был для того, чтобы пронзать сердца мечами, не завоёвывать их словами. Хотя... нет, и это неправда — но он ведь обещал... Нет, нет, он должен сдержать обещание, но сам по себе — чего Райнхард ван Астрея вообще стоит сам по себе, без высших сил, направляющих его руку?
Миклотов же... выглядел чудно: как будто бы топтался на месте. А, должно быть, ему хотелось подступиться к Райнхарду, но архиепископ...
— Что вы хотели сказать, МакМахон-сан? — спросил Райнхард мысленно, позволив Божественной Защите Телепатии перенести его слова в чужой разум.
— О, Од!.. — Миклотов побелел. — Это вы, Святой Меча?
— Да, это я. Не беспокойтесь.
— Поистине, ваши силы просто!.. Так вот, к делу. Святой Меча, такой возможности больше может и не представиться. Сейчас, проявив смекалку, вам, может быть, удастся войти архиепископу в доверие... информация, которую он мог бы предоставить, была бы для защиты королевства бесценна! Если вам получится наладить с ним сотрудничество... некоторыми ограничениями можно и пожертвовать, разумеется, под вашим неизменным контролем. Выведайте у него всё, что только можно узнать. А после...
Гадливое чувство свернулось у Райнхарда в груди. Он уточнил:
— По завершению королевских выборов?
— Именно так. По завершению королевских выборов... вы вольны с ним покончить.
— Я понимаю, — сказал Райнхард снова, и он правда понимал.
Честно.
***
В старом поместье Астрея был подвал, но в основном в нём стояли соленья на зиму, жертвовать которыми Райнхарду было жалко: Флам и Грассис заготавливали их по рецепту Кэрол сами, и труд это был долгий, сложный и утомительный. Кроме того, он опасался, что где-нибудь там было что-то несущее, разрушение чего может разрушить весь дом вообще. Новое поместье было в этом отношении надёжнее, но Совет высказал свою позицию ясно: Архиепископа Жадности следовало держать как можно дальше от столицы, и уж точно не в нескольких минутах от домов самых влиятельных людей королевства.
Поэтому, предварительно отправив прислугу в город, Райнхард сгрузил архиепископа на пол своей спальни. К накопительству он привычки не имел, и из вещей имел практически только необходимое: кровать да стол со стулом, платяной шкаф, книжная полка. Со стола он всё — чернила и чистую бумагу — убрал в его ящики, все книги с полки — учебники — он уже прочёл и знал назубок. Волнение вызывало только окно, но, что ж, спать при свежем воздухе, говорили, полезно.
Итак.
Райнхард приблизился к архиепископу с осторожностью. Выглядел он не то чтобы помято — напротив, несмотря на сдерживающую магию и два путешествия на скорости Райнхарда, его одежда и причёска ничуть не изменились с момента их встречи, что, видимо, было связано с его Полномочием. Однако ясности рассудка в нём не прибавилось: он по-прежнему бурчал оскорбления себе под нос, не прекратив ни на минуту, и выражение его лица стало полностью невменяемым.
— Да что ты себе... по.. поз... воляешь... з-заложником... на каком... ос-с-снвнии... да я тебя...
Немного подумав, Райнхард потянулся к замку одной из цепей. Всего их было двое, и тело архиепископа они опутывали крест-накрест: свободу передвижения снятие одной обеспечить не могло, однако вот возвращение способности поддержать разговор (если таковая, конечно, имелась изначально, что и следовало выяснить) — вполне.
Тихо щёлкнув, цепь соскользнула на пол. Архиепископ моргнул, затем ещё раз: его прежде затуманенный взгляд сфокусировался и уставился чётко на Райнхарда.
— Ты!
Он попытался его пнуть. Сперва одной ногой, затем... ещё раз, ещё раз и ещё раз, затем, наконец, осознав, что ему мешает цепь, сразу двумя. Райнхард легко уклонился.
— Тихо, тихо, — он поднял в воздух руки, выжав из себя успокаивающую улыбку. Это возымело обратный эффект:
— Ха-а? Я тебе что, корова какая-то?! Ты, бессовестный ублюдок, ты думаешь, у тебя есть право на то, чтобы смотреть на людей свысока, как на скот какой-то, и с вообще-то с какой стати?! Ты не особенный. Ты никто и звать тебя никак. Ты, ты — ты-ы-ы, ты жалкий, несчастный ворюга, который с чего-то взял, что он может похищать невинных людей с улицы посреди бела дня и утаскивать их с собой неведомо куда, с собой их запирать, попирать их неотъемлемые — слышишь, читай по слогам, не-отъ-ем-ли-мы-е — права на саму свободу! Свободу перемещаться, свободу быть, где хочется, свободу жить, как они сами, без твоего драгоценного мнения, решили! Да как тебе сквозь землю провалиться каждую секунду своей жизни не хочется! Маньяк! Ненормальный! Эй, эй, это что, спальня твоя?! Ты с какой радости меня в свою спальню приволок?! Извращенец! Живо отпустил меня, а не то, о-хо-хо, попомни мои слова, ты ой как горько об этом пожалеешь!..
У Райнхарда возникло подозрение, что окна пострадают в любом случае — если не от удара, то от высота крика. Он вздохнул.
— Вздыхаешь? Вздыхаешь?! Нет, ну вы посмотрите, он вздыхает! Тебя совесть вздыхать не гложет, когда из-за тебя другой человек, из плоти и крови, прямо как ты, хотя я уверен, ты-то себя таким не представляешь, полной грудью вдохнуть не может?!
— Я могу отпустить тебя, — вклинился Райнхард, надеясь, что это его угомонит, — но сперва нам надо поговорить.
— И перебивает ещё! Выслушать, что собеседник сказать имеет, — это ли не основа основ вежливости?! В хлеву тебя, что ли растили? И какие у тебя ещё, простите, требования?! Я с тобой, псиной, ни о чём договариваться не стану! Буду я ещё с похитителем про погоду рассусоливать! Какое утро славное, а можно теперь всё-таки отпустить меня, пожалуйста, а, да, так, что ли?! Да ты меня доведёшь. Доведёшь, говорю тебе, и виноват в этом будешь только ты сам, я ведь по-хорошему сто раз попросил! Да я тебя, да ты даже ведь не представляешь, что я с тобой... э? Эй, эй, эй, эй, эй, ты что сделал? Ты что... Эй. Эй, тебе... тебе это с рук не сойдёт, ты меня слышишь? Слышишь?!
Гнев на лице архиепископа поделил место с паникой: глаза округлились, взгляд заметался, нижняя губа задрожала. Райнхарду пришло в голову, что вряд ли он с этого момента станет спокойнее — вот он уже, пытаясь порвать многочисленные путы, начал припадочно дёргаться, — и стоило переходить к решительным мерам.
— Ты можешь стать королём Лугуники, — сказал он спокойно. — Если припоминаешь, в прошлый раз мы остановили наш диалог именно на этом.
Вот это сработало: архиепископ застыл.
— Э.
— Совет Мудрецов согласен допустить тебя к участию к выборам, — прибавил Райнхард для большей убедительности. Отчего-то он почувствовал укол вины, хоть и было это чрезвычайно глупо. Он даже не лгал — технически — и кроме того, стесняться врать не кому-нибудь, а главам культа Ведьмы было за гранью разумного.
— Вообще-то, — протянул архиепископ, — наш прошлый, как ты выразился, «диалог» мы остановили на том, что ты спросил... — Он вдруг замолчал — более того, с клацаньем зубов захлопнул рот.
С чего это вдруг? А.
— Критерии допуска. Ты прошёл.
— Гм-м-м-гмх-м-м. — Звук, донёсшийся из чужой глотки, был настолько странен, что Райнхард на секунду затревожился, не подавился ли он.
— Ещё раз прошу прощения.
Архиепископ помолчал. Райнхард приготовился к очередной тираде, несомненно, в два раза длиннее предыдущих.
— Ты лжёшь, — заявил он вместо того на удивление — и тоном, явственно выдающим страстное желание, чтобы это было не так.
— Ни в коем случае. Ты видел инсигнию.
— Чего?
— То, что засветилось у тебя на ладони красным. Это знак, что она тебя признала.
— Безделушка та, что ли? Нашёл аргумент. Откуда мне знать, где ты её взял?
— И я привёл тебя в королевский дворец. Ты должен помнить оттуда хоть что-то. Уверяю, я бы так не поступил в любом ином случае.
— «Привёл», скажешь тоже. Чем докажешь, что это дворец был? Я привычки по дворцам шастать не имею. Вся эта пошлость не по мне. Пыль в глаза, вот и всё.
— И, — Райнхард поразмыслил над выражениями; во рту у него остался дурной привкус, — мне была поручена задача.
Под неотрывным взглядом архиепископа он опустился на одно колено и преклонил голову.
— Мне было поручено выполнить роль вашего рыцаря, — слова давались ему тяжело, хоть он и был уверен, что слышно этого не было, — Ваше Грядущее Величество.
Архиепископ издал ещё один звук, сдавленный и высокий. Райнхард не решился поднять на него взгляд, да ему и не хотелось.
— М-м. Э. Хм. Это ты, конечно... да уж! Ну я даже не знаю. Вот вы придумали, а! Выдумали себе на голову. Совсем отчаялись, что ли? Мне-то оно, конечно, не надо. А к чему? Я совершенный человек, жизнью удовлетворённый, мне все эти ваши титулы совсем, я подчёркиваю, совсем не нужны. Н-да. И что я бы вообще там делал? Нет, есть у меня, конечно, пара мыслей, ты не подумай, но... Да, совершенно мне этого не хочется. Я малым довольствуюсь. Можно, конечно, поспорить, что для такого совершенного человека это и есть малость. Глупости какие. Но кому, как не совершенному человеку, такую власть поручать? Но мне-то оно зачем? Незачем. Ни к чему вообще. У меня есть всё, что для счастья нужно. Не для меня вся эта возня. Нет, ну подумай, что я со всем этим делать буду? Заманчивое предложение, конечно, но... Хотя нельзя не отметить, что отсутствие жажды власти — это и есть главный признак того, что человек ко власти годится. А у меня жажды власти нет, к слову. Ни капли. Это, можно сказать, с моей стороны был бы благородный поступок. Ох, и намучаюсь я с вами! Нелёгкая ноша, между прочим. Мне-то несложно, конечно. Чисто в теории, замечу! Я ни на что ещё не соглашаюсь. Но просто хочу отметить, что от меня пользы было бы больше, чем от всей вашей прошлой династии, вместе взятой. Ну так к слову. И замок у вас, кстати, уродливый очень. Глаза режет. При мне бы такого безобразия не допустили. И он же всей стране глаза мозолит. Стране крестьян невоспитанных, которые только и умеют, что хотеть всего да побольше. Уж я бы их научил уму-разуму. Уж не сомневайся. Да, я бы... Как бы вам всё-таки повезло, согласись я! От доброты души. Я ведь добрый человек, в сущности. Великодушный. Чем не король? Да-а... Я даже не знаю. Наверное, я мог бы. В теории. Время у меня, конечно, не бесконечное. Но я мог бы уделить немного, что я, не щедрый, что ли? Евангелие ничего против не говорило. Это, в конце концов, только моё дело. Если я захочу. Я так-то ничего не хочу. Вот так-то. Но было бы славно, с этим не поспоришь... Да-а-а... Ну знаешь ли! Если уж ты так настаиваешь... — в его голосе вдруг прорезалась нервозность, — эй, признайся, ты надо мной издеваешься?
— Нет, — ответил Райнхард, чувствуя обречённость всё сильней и сильней. — Всё, что я сказал, — чистая правда.
Из архиепископа прорвалось хихиканье. И снова. И снова.
— Ну в таком случае, — он очень старательно пытался звучать торжественно, — развяжи своего грядущего короля, рыцарь.
Райнхард встал с колен. Ему казалось, что он идёт на казнь.
— Как прикажете.