Проходит три дня, и только тогда мозг Рафа начинает отклинивать.

Его отпускает понемногу, как когда массируешь мышцу, которую стянуло судорогой, стараешься сделать так, чтобы ее отпустило. Пока помаленьку, ничего грандиозного. Никаких необъятных идей, никаких далекоидущих планов, ничего, что перешагнет порог в слишком много, — сперва нужно начать ходить, и только потом бегать, а неделя выдалась загруженная. Он помогает Донни составлять списки материалов, которые понадобятся им для ремонта в логове (к счастью, в этот раз повреждения не такие значительные). Он подымает и носит всё, что Майки ни попросит — у него всего одна здоровая рука, но учитывая, что обе руки Майки до сих пор заживают и дрожат, одна лучше нуля. Он играет в игры с Лео и болтает с ним — он единственный остался со строгим постельным режимом, и Раф старается занять его, чтобы он не начал лезть на стенку. Он сидит с Эйприл тихой поддержкой, пока та пытается дозвониться до мамы, пока мама не отвечает и Эйприл не отправляется домой увидеться с ней. Он находит маленькие решения для маленьких проблем. Он делает всё, что в его силах. Он помогает.

Когда Донни настаивает, что должен продолжать работать, и не делает предписанные ему перерывы, Раф идет за Папой, и Папа его уговаривает (Донни всё еще его слушает). Когда Майки пытается отмахнуться от боли и тремора и приготовить что-нибудь, он притаскивает Кейси, и Кейси становится его руками (очевидно, в будущем, из которого он пришел, он помогал Майки, и знает, как с ним справиться). Когда Лео хочет поболтать… ну, они болтают, но не обо всем (они знают, что над ними висит большой разговор, который должен произойти, — видят, как он кружит под поверхностью, выставив акулий плавник, но пока оба не находят в себе сил встретить проблему лицом к лицу, так что их безмолвный уговор оставить эту тему на неопределенное количество времени до сих пор действует. Может, они смогут проработать проблему, когда рука Рафа станет работать без бандажа, а Лео снова сможет ходить). Когда Эйприл становится тревожно, он звонит ей или расписывает, что у них нового, чтобы ей не приходилось выбирать, остаться с мамой или сидеть с ними, хотя она все равно настаивает, что будет помогать им с продуктами, раз никто не в состоянии подняться наверх.

Сейчас в логове установилась тишина. Раф открыл холодильник. Внутри пустовато — им еще до начала вторжения Крэнгов нужно было сходить в магазин, а тяжелые последствия вторжения никоим образом не благоприятствовали походу за покупками. Прямо сейчас Кейси и Эйприл наверху и занимаются решением именно этой проблемы; Кейси жизнь научила находить припасы, а Эйприл знает округу, и комбинация этих умений плюс нетерпимость ко всем, кто готов лезть на рожон, должны привести их к успешному завершению миссии. Наверняка поблизости еще остался какой-нибудь магазин шаговой доступности, который не был опечатан или не снесло облавой. Раф даже не представляет, как люди наверху сейчас живут, — держатся спокойно или сходят с ума. Оне заглядывал в новости и не спрашивал у тех, кто выходит на поверхность. Это большая проблема, для которой нет решения, а для такого его мозг до сих пор держит слишком тугая судорога. Даже поход за припасами — слишком большая задача, даже на вторых ролях, но именно потому ведь за продуктами отправились Эйприл и Кейси. У них всё получится. Он должен лишь сделать так, чтобы к их приходу холодильник и кухонные шкафчики были готовы вместить в себя добычу.

Он перекладывает содержимое холодильника, оптимизирует пространство, чтобы остатки не мешали разгружать продукты. Ему в руки попадается половинка большой дыни на тарелке. Это любимое угощение Донни, но ее нужно поскорее съесть, пока она не размякла и не засахарилась, а то Донни на нее и смотреть не станет. Но у них нет ни пищевой пленки, ни достаточно большого контейнера для нее.

Ничего. Это маленькая проблема. Последние пару дней он только и делает, что решает маленькие проблемы. Он со всем справится.

Простое решение в данной ситуации — порезать ее на дольки и положить в контейнер поменьше, чтобы все поместилось в холодильник, так? Но он не может порезать дыню сам: рука до сих пор в бандаже, и ему было веско и недвусмысленно наказано не вынимать ее и никак ею не пользоваться, пока не заживет как следует, так что этот вариант не прокатит. Он не сможет резать дыню и не придерживать ее, чтобы не кулялась, пока у него всего одна работающая рука.

Ладно, значит, ему нужна помощь. Он может пойти найти кого-нибудь, кто поможет ее нарезать, так? Эйприл с Кейси ушли — и он хочет закончить к тому моменту, когда они вернутся, чтобы они смогли просто сложить покупки в холодильник без дополнительных проблем. Можно было бы позвать Папу, он всегда второй в списке кандидатов на помощь, но Папа сейчас спит после ночного бдения в медотсеке; он теперь делает так почти каждый день. Раф может сказать почти с полной уверенностью, что он сейчас видит седьмой сон, и Раф не собирается его будить (Папе отдых нужен точно так же, как и всем остальным). Лео на постельном режиме (и всё равно снова попытался бы превратить процесс в Fruit Ninja в реальной жизни, хотя это в логове под запретом). Майки сейчас тоже не вариант — пока у него так дрожат руки, нельзя ожидать от него взять нож, это попросту опасно.

Значит, остается Донни.

Вот только Донни сейчас тоже спит, распластавшись на кровати в медотсеке с Майки под бочком. Последние пару дней он отказывался отдыхать, и теперь наконец заснул. Раф не имеет права его будить. Не ради такой крохотной проблемы. Его здоровье куда важнее.

Раф чувствует, как что-то в нем накреняется, и с силой сглатывает. Хорошо, значит, тут он должен справиться сам. Придется как-то справиться самому. Это просто маленькая проблема. Он сам справится.

Отрыв достаточно большой контейнер, он заодно достает нож, которым ему обычно удобнее всему пользоваться: большой, рукоять как раз ложится в его ладонь. Неизвестно, как Майки отозвался бы об идее нарезать таким ножом дыню, но придется делать так. Он справится, он что-нибудь придумает.

Он кладет лезвие ножа поверх дыни и пытается пилить. Тарелка начинает куляться, а нож не входит в корку. Ладно, так не получится.

Он переворачивает дыню, располагает нож вдоль, так что оба ее конца оказываются под разными концами лезвия, и снова пытается пилить, и теперь вместо тарелки куляется дыня. Попытка просто воткнуть лезвие в мякоть оканчивается тем, что дыня выпрыгивает из-под ножа, как из пушки. Крайне удачно она приземляется на столешницу рядом, а не падает на пол. (Донни точно не станет есть дыню, если узнает, что она побывала на полу; в этом плане он брезгливый.)

Раф возвращает дыню на тарелку разрезом вниз и протыкает кончиком ножа в самом толстом месте. Нож успешно входит в корку и мякоть. Проблемы начинаются, когда Раф пытается наклонить лезвие и протащить дальше. Оно не режет — дыня снова заваливается на бок.

Он поправляет ее и пробует снова — тот же результат.

Зарычав, он берет рукоять ножа и встряхивает, надеясь стрясти дыню с ножа. Безрезультатно — нож застрял. Он трясет сильнее; результат тот же.

Не подумав, немного начиная отчаиваться, он делает движение раненой рукой и замирает, когда чувствует натяжение повязки. Он не может. Он не может использовать раненую руку, чтобы придержать дыню, он не может вытащить нож, это просто маленькая тупая проблема, а он не может-

Он чувствует, как ускоряется дыхание, как рвано вырывается из носа; он еще раз пытается потрясти нож и достать его из дыни.

Он выпускает нож и колотит по столешнице с громким бах. Это тупо. Это простая проблема, а он не может ее решить, и теперь еще и нож застрял, и это тупо, и он не может справиться…

Он чувствует, как ранее накренившееся внутри соскальзывает и распускается. Это плохо– за свою жизнь он достаточно понатыкал дырок в одежде, чтобы знать, как быстро ткань может распуститься, достаточно одной ниточки и одного быстрого рывка, и теперь этот процесс запущен внутри него– он пытается дотянуться до ниточки, отчаянно желая остановить это, и ниточка выскальзывает у него из пальцев и теряется–

В не закрытом повязкой здоровом глазу мутнеет, и он резко хватает ртом воздух– Кейси сказал, что заражения нет– все должно быть хорошо– что происходит–

Он чувствует, как по щеке катится слеза.

Ох.

Он понял, что происходит, но знание не исправляет ситуацию.

Он зажмуривается и силой воли заставляет себя прекратить плакать. Это просто маленькая проблема…

Которую он не может решить. Одна тупая маленькая проблема, которую он не в силах решить.

Он с силой накрывает глаза ладонью, пытаясь остановить поток слез, пытаясь выровнять загнанное дыхание и терпя неудачу. Соберись. Прекрати плакать. Он должен решить эту проблему и подготовить холодильник, чтобы в него можно было загрузить покупки. Это просто маленькая проблема. Это просто мелочь, которую он не может исправить– он не может сделать это– это так, так тупо– и плакать из-за этого тупо– это все тупо– он тупой– и он не может перестать плакать–

— Красный? Ты в порядке?

Он ахает и цепенеет — он даже не услышал, что Папа пришел в кухню, но теперь он здесь, а Раф плачет над какой-то тупой проблемой с тупой дыней, — и торопится отереть глаза, но не может прекратить–

— Красный. Все хорошо, — он слышит, как рядом с ним Папа запрыгнул на столешницу, чувствует, как ладонь похлопывает его по панцирю. — Присядь, — всхлипнув, Раф опускается на пол, привалившись к тумбочкам панцирем. Папа бережно гладит его по голове, и он роняет руку и вжимается щекой в его бок. Папа обнимает его голову обеими руками, укладывает хвост на его шею и плечи, тоже приобнимая, и тихонько напевает, пока Раф вжимается в него и плачет.

Раф не знает, сколько времени это заняло — слишком много — но слезы наконец высыхают. Он то и дело шмыгает носом, уставший, продолжая прятать лицо в папином халате. Папа отирает мокрые дорожки слез бумажным полотенцем и дает ему время успокоиться.

— Прости, Пап, — наконец вымучивает Раф, стараясь не поморщиться, когда прямо посреди предложения голос надламывается.

— Тебе не за что извиняться, — просто отвечает Папа, ласково гладя его по макушке, прямо как когда Раф был маленьким.

Раф снова всхлипывает и вжимается в прикосновение, пытаясь определить, что в папиных словах не соответствует правде. Он ведь… он ведь должен быть лучше, разве нет? Все его братья пострадали, когда он должен был защищать их (неважно, что Крэнги были намного более сильным, практически неуязвимым врагом). Он сам чуть не убил Лео (неважно, что его взяли в плен, когда он пытался спасти Лео, что он сделал бы это снова, чтобы его брат —чтобы никто из его братьев — не оказался в когтях Крэнгов). Они едва не потеряли Лео навсегда (неважно, что сценарий с самопожертвованием остался единственным возможным решением, что только Лео мог это сделать, пока Раф делал всё, что было в его силах, чтобы не дать Майки и Донни погибнуть). Он не сумел решить ни единой большой проблемы из тех, что предстали перед ним, и то, что они все выжили, — это просто чудо, а теперь он даже тупые маленькие проблемы не в состоянии решить…

— Я д’лжен помогать, — наконец вырывается из него так тихо и устало, как он сам не ожидал.

— Ты должен отдыхать, — твердо возражает Папа.

— Но я, — дыхание перехватывает, и он пытается снова. — Я ничего не смог сделать, — Папа ведь должен понять, правда? Раф знает, что входит в его обязанности Старшего Брата, он знает, что должен делать. И он не справился, и теперь все пострадали, все едва не умерли, и– папа ведь понимает, правда? Он ведь знает.

— Ты сделал более чем достаточно.

Папа говорит ласково, и от его тона внутри Рафа все просто снова подрывает, потому что ну как он не понимает? Почему Раф должен проговаривать, как всеобъемлюще облажался?

— Нет, не сделал, — голос ломается, но он все равно пытается договорить, потому что ему не впервой пытаться, несмотря на всю сломленность, и доделать то, что должно быть сделано. Больно, но это всегда так. Ничего нового. — Я должен их защищать, а я не смог, и теперь все за это поплатились, и мы чуть не… Лео чуть не…

— Рафаэль, — ладонь на его макушке замирает, и Раф закрывает рот, продолжая несчастно всхлипывать. Он думал, что выплакался досуха, но нет, похоже, его тело нашло новые запасы слез. Кайф.

Он слышит и чувствует, как Папа вздыхает, а его ладонь снова начинает гладить его по голове.

— Крэнги — враг, которого невозможно победить. — начинает он. — Всё, что удалось сделать моим предкам, когда они явились, — это запечатать их; просить чего-то большего от вас, таких юных, просто несправедливо. И в итоге Крэнги снова запечатаны, а вы все всё еще здесь и живы. Я бы назвал это победой.

— Но… — хочет возразить Раф и умолкает, когда Папа прихлопывает его по виску — мягко, но с достаточным нажимом, чтобы донести мысль.

— Твои братья рассказали мне о эпизодах, которым я не был свидетелем, — добавляет он, и Раф морщится. Эпизоды, где он причинил Лео боль. Эпизоды, где он оставил его один на один Праймом. Эпизоды, где он подвел своих братьев. Эти эпизоды.

— Они рассказали мне, как неустанно ты боролся, чтобы освободиться от контроля Крэнгов, — продолжает папа, и у Рафа перехватывает дыхание. Что? — Как ты изо всех сил старался вернуться к ним. Как защищал их, когда стал свободен. Как они не смогли бы спасти Синего, не будь тебя рядом, — Папа на секунду замолкает, давая Рафу принять вес этих слов, и продолжает. — Вы постоянно оказывали друг другу помощь и поддержку, и без нее в любое мгновение вы все могли погибнуть. Может, ты и не смог сделать всего, но это не значит, что ты не сделал ничего.

Раф снова всхлипывает. Новая волна слез была готова прорвать дамбу в любой момент. Он хотел защитить своих братьев — всегда хотел, хочет и сейчас. Он хотел уберечь их, чтобы ничто не коснулось их вовсе, чтобы никогда не пострадали так, но…

Но он защитил Лео, и это позволило ему оставаться в безопасности достаточно долго, чтобы продумать план и вступить в бой подготовленным. Он защитил Майки и Донни, и это позволило им открыть портал и вытащить Лео из Тюремного измерения. Этого было мало, чтобы уберечь их от всего, но может быть…

— Ты уверен, что этого достаточно? — его голос все еще тихий. Папа уже дал ему ответ, он не должен бояться, что ответ так быстро изменится, но…

Папа тепло улыбается ему.

— Ты знаешь своих братьев. Если бы ты спросил их, что бы они ответили?

Он перекатывает вопрос в голове, и пусть его мозг всё еще застрял в судороге, он легко выдает Рафу ответ. Раф знает своих братьев. Может, даже лучше, чем он знает себя.

— Майки бы обнял меня. Донни назвал бы меня балбесом, раз сомневаюсь. А Лео бы…

Неделю назад Лео поржал бы над вопросом, сказал бы что-нибудь, чтобы уколоть Рафа, сделал бы всё, чтобы показать, что не воспринимает роль лидера серьезно, и этим лишь добавил бы кирпичик фрустрации в выстроившуюся за последние пару месяцев стену.

Но теперь…

— Лео бы сказал, что понимает. И… что это нормально, — слова идут медленно, но глубоко внутри Раф понимает, что это правда. — … И потом, наверное, как-нибудь глупо пошутил бы.

Папа смеется и треплет его по голове.

— Видишь? Ты знаешь своих братьев, — смех затихает, и Папа снова начинает гладить его по голове. — Ты так долго нес всю нашу семью на себе, Рафаэль. Твои братья знают, что ты всегда поддержишь их. Вы лучше работаете все вместе, в команде, и когда вы команда, вы приходите к успеху, и ты это знаешь. Тебе больше не нужно держать всех на своих плечах.

Он прав, и Раф знает, что он прав. Но приятно услышать это еще раз. Его губы раздвигаются в кривой улыбке, и наружу показывается выступающий клык.

— Оо, но Майки обожает кататься на плечах.

Папа снова прихлопывает ладонью по его макушке и фыркает. Раф прекрасно знает, что за такую шутку мог бы получить полноценную оплеуху, если бы ему так не досталось.

— Это метафора, Красный.

— Знаю, знаю, — несмотря на папино ворчание, улыбка остается и превращается во что-то более искреннее. — Спасибо, пап. Думаю, мне сейчас не помешает опереться на кого-нибудь.

— Без проблем, — папа улыбается и снова треплет его по голове. Раф вздыхает и прикрывает глаза.

Когда ему удается на секунду их разлепить, Папа стоит на приставной табуретке и нарезает дыню на маленькие кусочки, чтобы их можно было есть по одному за раз, и поворачивается к нему с улыбкой.

— Не волнуйся, Красный, я обо всем позабочусь.

Раф что-то неразборчиво урчит и снова закрывает глаза.

Открыв их снова, он обнаруживает под своей головой подушку. Дыня пропала со столешницы, вместо этого Папа командует Кейси, пока тот выставляет продукты из пакетов, а Эйприл закладывает их в холодильник и шкафчики. Похоже, в Рафе больше не осталось слез; он просто был уставший. Хм.

Он садится прямо и растирает шею, а подушка шмякается на пол. Эйприл улыбается ему поверх дверцы холодильника.

— Как дела, здоровяк?

— Мы же тебя не разбудили, правда? — уточняет Кейси, сосредоточенно роясь в полупустом пакете.

— Э… нормально. И нет, я бы все равно проснулся. Как долго я спал?

— Достаточно, — Папа жестом отмахивается от вопроса. — Ты только посмотри — Эйприл с мальчиком из будущего нашли пакет моих любимых замороженных буррито!

Точно — Раф ведь все еще без понятия, как обстоят дела наверху. (Он еще не до конца проснулся, если совсем честно.)

— Это здорово, пап, — и поворачивается к Эйприл. — Как дела на улицах?

— Полный трындец, — для пущего эффекта она взмахивает бутылкой воды и потом запихивает ее в холодильник. — В одном квартале просто сказка — все стараются друг другу помочь, такие супервежливые, и всё работает — а через три квартала люди готовы бить морды за буханку чесночного хлеба. Народ просто сходит с ума. Одна конкретная клюшка-бензопила чертовски нам помогла.

Кейси улыбается, и почему-то Раф не ожидал, что улыбка будет такой мягкой.

— Мне и не пришлось на самом деле ее заводить, — пауза. — Ну, кроме той двери.

— Да, но выглядит она угрожающе, и это пригодилось.

Кейси пожимает плечами, слегка склонив голову набок и улыбнувшись, — жест признания и умаления комплимента, потому что комплимент основан на чистых фактах, и осознание, насколько этот жест копирует Лео, хлопком прилетает Рафу по мозгу и просто обтекает, не впитываясь, как когда кидаешь яйцо в стену. Он все еще отходит от шока, когда Кейси, покончив с распаковкой, подходит к нему и задумчиво осматривает с ног до головы. Кивает и без предупреждения садится к нему на колени и откидывается на пластрон.

Раф моргает от неожиданности и улыбается — он еще не проснулся достаточно, чтобы уследить за цепочкой мыслей. Но прекрасно знает, что должен сделать: обвивает Кейси рукой и крепко обнимает.

— Спасибо, что помог Эйприл наверху. Похоже, из вас получилась отличная команда.

— Мм-хмм, — отсюда улыбку Кейси едва видно, но зато ее прекрасно слышно, и этого более чем достаточно.

— … он теперь будет жить здесь, не так ли.

— Именно. Еще один подросток под моей крышей, — папино ворчание не имеет под собой никаких злых намерений; Раф практически уверен, что если бы Кейси попытался уйти жить куда-нибудь еще, Папа бы выследил его и притащил обратно.

Эйприл шумно фыркает.

— Ой, прекрати, Сплинтс, как будто ты не собирался сам его оставить, — она бросает взгляд на оставшиеся покупки, — о, точно! — щелкнув пальцами, шарит в пакете. — Мы тебе подарок принесли, здоровяк! Ты только посмотри, — эффектным жестом она демонстрирует ему коробку, и Раф чувствует, как при виде ее его лицо светлеет.

— Валентиновские пирожные! — он пищит от радости, и ему совершенно плевать, кто это видит. — Как вы их нашли? Сейчас же март! — пирожные в форме сердечек с розовой глазурью обычно исчезали окончательно к концу февраля, и в прошлом походе за покупками их не нашли — он думал, что уже не увидит любимую сладость до следующего года.

Эйприл триумфально улыбается.

— Мы нашли магазинчик, где завалялась одна коробка, и я поняла, что мы обязаны их тебе принести, — она надрывает коробку и кидает в его сторону пирожок в пластиковой упаковке.

— Коммандер отбилась от одного настырного, — с гордостью отмечает Кейси и ловит пирожное, даже не взглянув в его сторону. Поворочав в руках, открывает по запечатанному шву.

Эйприл снова фыркает.

— Наш Боб-строитель спас целый мир от пришельцев, он заслужил последнюю коробку пирожных.

— Это звучит как совершенно ужасный фильм, — отвечает Папа с улыбкой, шарясь в пакете в поисках чего-то… что Раф не видит. Он ойкает, когда Эйприл бьет его по рукам, и бросает на нее обиженный взгляд, а она продолжает раскладывать продукты.

— Может, он такой плохой, что даже хороший? — Раф не уверен, что захочет посмотреть такой фильм, но кто-то ведь наверняка захочет. Кейси протягивает ему распакованное пирожное, ион улыбается. — Попробуй сам. Может, тебе понравится.

Кейси подымает взгляд и изучает его лицо, как будто… ищет что-то, Раф просто не знает, что. Добывать еду в апокалипсисе было непросто — возможно, акт разделения еды значит нечто большее.

— Уверен? Они ведь твои.

— Да, Раф уверен.

Кейси снова долго изучает его лицо, после чего отламывает кусочек и лопает во рту. Он успевает прожевать лишь дважды, после чего его лицо от удивления деревенеет, а потом морщится, когда ему приходится проглотить. Остатки пирожного он протягивает Рафу.

— Можешь доесть.

— Не понравилось? — Эйприл улыбается как самая настоящая кошка, а Раф закидывает остатки пирожного с блаженной улыбкой и хлопком.

Кейси рта не открывает, что дает Папе момент вставить:

— Я вообще не понимаю, как хоть кто-то может есть эти пирожные. Они на вкус как воск и красный краситель.

Кейси вздыхает с облегчением, явно обрадованный, что он не один такой, Эйприл заливается смехом, а Раф просто пожимает плечом в знак одобрения.

— Мне же больше.

— Они все твои, Красный, — улыбается Папа, и Раф отвечает улыбкой, чувствуя, как в мозгу потихоньку развязывается пара узелков. Он еще не восстановился полностью — как и вся остальная его семья, — но он и не должен. Он знает, что может положиться на них до тех пор, пока не будет готов решать снова большие проблемы, и точно так же они всегда могут положиться на него. А пока он может вздремнуть на кухне, и закусить пирожным, и знать, что друзья не против отбить эти самые пирожные у кого-то, и прямо сейчас он едва может представить, что в такое время можно просить о чем-то большем.

А пока он в порядке, и этого вполне достаточно.