В квартире стояла полночная тишина, отчего даже в спальне было отчётливо слышно, как на кухне открывался и закрывался холодильник. Были слышны и шаги Гоуст, слишком быстрые для формата их затеи. Часть коридора она прошла нормально, и только лишь за поворотом в комнату аккуратно опустилась на четвереньки. Она закинула волосы на спину, взяла зубами пластиковое горлышко маленькой бутылки и показалась в видимой из спальни части коридора. Пока Гоуст ползла к Первому, он пытался представить свою жизнь без неё. Насколько сильно он к ней привязался? Смог бы он выкинуть эту девчушку из своей жизни прямо сейчас? А хотел бы? Ему не понравился собственный ответ, и он разозлился.

Первый всё так же сидел на краю кровати. Когда Гоуст приблизилась к нему, мужчина взял воду и осушил бутылку на треть. Гоуст аккуратно села перед ним, подогнув колени, и он посмотрел на неё сверху вниз. Её неожиданно спокойный и покорный вид взбесил его ещё сильнее. Он вытянул руку и вылил оставшуюся воду ей на голову. Девушка ахнула от шока и вскинула руки от неожиданности. Ледяная вода стекала по её волосам и телу, усиливая и без того неприятные ощущения. Гоуст даже не успела возмутиться, как Первый опережающе рявкнул:

— Молчать. Я тебе разрешал подниматься? То, что я не проследил за тобой до самой кухни, не значит, что там, где меня нет, ты можешь вставать в полный рост. Это понятно?

Гоуст была в шоке от его резко переменившегося настроения. Она отошла всего на пару минут, а он здесь чуть ли не озверел за это время. От изумления девушка не знала, как реагировать, и застыла на месте. Её глаза были широко распахнуты, а с ресниц капала холодная вода.

— Это понятно?! — снова гаркнул Первый, и Гоуст вздрогнула.

— Д-да…

— “Да, господин” надо отвечать.

— Да, господин, — машинально повторила за ним Гоуст, всё ещё пребывая в ужасе.

Первый тяжело вздохнул и отбросил пустую бутылку куда-то в угол комнаты, громкий звук вывел Гоуст из оцепенения. Девушка отряхнула с себя остатки воды, протёрла ладонями лицо и хотела было подняться, чтобы уйти. “Это уже слишком.” Ей стало холодно, обидно и слишком неприятно, чтобы продолжать этот глупый спектакль ради чёрт знает чего. “Куни? Раньше как-то жила без этого и сейчас не умру.”

Она посмотрела на Первого и вдруг подумала о том, что он, вероятно, её специально доводит. Настолько он не хочет облизывать её там, что давит в пол, чтобы она сломалась и убежала, ведь тогда он ничего не будет должен. Неожиданно в Гоуст вспыхнула злость. Не ослепляющая неистовая ярость, но злость кипящего маленького глиняного чайничка почти засвистела у неё в ушах. “И что, я вот это всё сейчас терпела просто так, получается?” Гоуст надула ноздри и выдохнула через них пар раздражения. 

Усилием воли она подавила в себе все бурлящие эмоции. То, к чему её приучали с детства. Её неудобные яркие чувства не должны были торчать и мешать окружающим. “Хватит реветь, хватит орать, хватит смеяться!”, “Хватит, хватит, хватит испытывать эмоции!”, “Да замолчи ты уже!”. Гоуст умела молчать лучше всего и в какой-то момент поняла, что её подавленные “неудобные” эмоции теперь не мешали не только остальным, но и ей самой. Ты не утопаешь в истерике, если ничего не чувствуешь. Если ничего не чувствуешь, тебе не больно.

Медленно сложив руки на коленях, девушка выпрямила спину и спокойно подняла голову. В такие моменты глаза Гоуст темнели: веки неосознанно расслаблялись и прятали мшистый зрачок в тени, лишая взор искрящегося наивного блика. Она смотрела не на Первого, а просто перед собой, и он заметил такой её взгляд.

Лицо Гоуст не выражало абсолютно ничего, было пустым и отсутствующим. И это задевало его даже сильнее, чем её слезы, гнев или обида. Первый знал, что делать с ответной агрессией, с чужим злорадством или страхом, но не знал, что делать с ответным… ничем. Внезапно он подумал, что это не Гоуст сидит перед ним на коленях, а просто он находится на возвышении кровати. Эта мысль заставила его вскочить от нахлынувшего негодования.

Он начал нервно наворачивать круги по комнате, после чего рванул к шкафу и стал дёргано одеваться. Ему почему-то захотелось сбежать. Первый протиснулся в чёрные штаны, но, не успев их застегнуть, пристыдил себя за собственную трусость. Куда он бежит и от кого? Закрыв дверцу шкафа, Первый уставился на своё отражение в зеркале. Он встретился глазами с сердитым молодым мужчиной, запыхавшимся от растерянности и раздражения, с густыми насупленными бровями и тяжёлым взглядом. Тёмные волосы его непривычно растрепались и спадали на лицо, а рот был слегка приоткрыт, почти готовый разразиться гневливым потоком. Составной портрет его сырой злобы. В карих глазах было нечто неуловимо звериное и, казалось, широкий круглый зрачок вот-вот схлопнется в острую тонкую вертикаль, а владелец с гулким рыком кинется на кого-то из темноты, целясь клыком точно в сонную артерию. “Животное.” Первый прикрыл глаза, глубоко вздохнул и неровно выдохнул. Затем он обернулся и посмотрел на Гоуст, она всё так же молча сидела на холодном полу.