В день летнего солнцестояния при королевском дворе выступали солярные маги. Трое волшебников и одна волшебница демонстрировали классическую постановку «Солнечный миф», а также развлекали правящую семью и придворных различными трюками на стыке магии и алхимии. Им было наказано вложить в представление всё рвение, старание и мастерство, что они могли или не могли иметь, ведь поводом был не только солярный праздник, но и проклятие, лежавшее на принце.

Песни, приручённый огонь, извержения маленьких вулканов, искры и плавление стекла — сегодня, как и всегда, ничего не смогло вызвать даже тени улыбки на лице Его Высочество. Её Величество, высокая и тихая черноволосая женщина, посмеивалась и ахала от восторга. Его Величество, громкий и широкий мужчина с волосами цвета пепла, свистел и хлопал артистам. Они сидели рядом, а трон печального принца стоял поодаль, ближе к вельможам. Рядом с ним на полу сидел придворный шут — правда, больше она любила прозвище Шутка. Так её и звали. Она хлопала, прыгала, стремилась помешать магам и тоже стать частью выступления — колокольчики на её колпаке и длинных башмаках заливались звоном, подражая её хохоту. Оранжево-зелёное одеяние и изумрудные пряди взлетали вместе с ней, когда она скакала по залу. Столь же яркими в великолепном обстановкой, но скромном по цветам зале были лишь мантии волшебников в жёлтом и красном.

Когда выступающие отыграли заключительную часть, двор взорвался овациями. Принц лишь едва шелохнулся — шум нарушил его сон. Его Высочество взял от родителей рост, от матери — угольные вьющиеся локоны, которые сейчас лежали на плечах длинными и нечёсаными. На лице лежала едва отросшая щетина — принца брили только при крайней необходимости. Он не подпускал к себе подданных, и некому было о нём позаботиться.

Принц едва зевнул, что приметила Шутка.

— Какие подлые, наглые вельможи! Разбудили красавца Шоту! — она топнула ногой.

Принц не посмотрел в её сторону.

— Шота, дорогой, неужели тебе не нравится постановка? — спросила его королева.

Принц прикрыл глаза и вздохнул.

— Матери-то ответь! Вечно ты кислый с этим проклятием! — заворчал на него король.

Принц напрягся и прижал голову.

— Разве это проклятие? Его Высочество никто не любит, не жалеет, не слушает, не целует перед сном, — начала перечислять Шутка.

Она подхватила на руки воздух, да так аккуратно, будто воздух был маленьким котёнком, и медленно принялась гладить пустоту рукой.

— Оттого он несчастен! Ни один гадкий колдун не может сделать человека столь несчастным! — воскликнула Шутка, продолжая гладить воображаемого котёнка.

Принц приоткрыл глаза и подумал: «До чего гадкие вещи говорит эта блаженная! И ведь с проклятием она права. Насколько я сам обезумел, если согласен с ней...»

Надолго Шутка с королевской семьёй не задержалась. Она перескочила к солярной волшебнице, которая едва-едва отошла от оваций.

— Вы так талантливы! — чуть не крикнула Шутка. — Как же вы умудрились заняться таким мужским занятием? Ведь учёно доказано, что магия выжигания происходит от солнца, и всем учёно доказано, что его энергией распоряжаются лишь мужчины, и уж все-все-све, тьфу-у, языковеды доказали, что солнце мужского рода. Ну-ка, я тоже очень мужественна!

Шутка протянула волшебнице сжатую ладонь, раскрыла, и на ней взорвалась пара искр. Волшебница не выдержала и расхохоталась.

— Какая она прелесть, правда? — обратилась та к магу рядом.

— Правда. Откуда ж только она знает, как говорил учитель?

***

На закате, когда самый длинный день подошёл к концу, и покои королевы озарились розовым светом, она едва-едва вернулась и собиралась готовиться ко сну. На прикроватной тумбочке, где ранее стояла лишь ваза с желтыми гвоздиками, теперь лежала смятая записка. На старой, залитой чем-то бумаге было аккуратно выжжено послание. Королева взяла его, прочла, присела на кровать в парадном одеянии и прочла ещё раз.

Не было сомнений в том, что текст предназначался ей и никому иному. Уняв дрожь в теле, королева тихо посмеялась. Искренне или от ужаса — в тот момент она бы и сама не сказала, но то, что предстало перед её глазами, было сущим безумством. Впрочем, отчаянье было так велико, что, уже засыпая, королева думала: «Конечно, так мы и поступим. Нет больше ничего, что я боюсь потерять. Так мы и поступим...».