С солярного праздника прошла ровно неделя. День едва-едва укоротился, солнце и по вечерам долго не уходило, чтобы уступить место растущей луне. Последние лучи заглядывали внутрь сквозь витражи. В тронном зале принимали гостью.

С тех пор, как принц стал печален, ему приходилось встречать множество гостей. Целители, верховные маги Гильдии, алхимики, музыканты, артисты, о колдунье разумовластия вельможи шептались до сих пор. Разговоры ходили и о том, что уныние всё больше и больше захватывало принца с каждым таким посетителем. Последнее время он реже появлялся на обедах и выступлениях, румяна и белила хуже скрывали бледность и черноту под глазами. К тому, что принц редко появлялся бритым и причёсанным, все давно привыкли. Об этом и сплетничать стало скучно.

Таким он предстал гостье. Вместе с принцем её встречали король, королева и свита почти в том же составе, который смотрел магическую постановку — отсутствовали лишь несколько лиц.

Сегодня они встречали странствующую рыцаршу в латных доспехах. Твёрдым шагом она пересекла тронный зал и встала на одно колено перед королём и королевой, склонила голову, не поднимая забрала, и заговорила:

— Да здравствует Ваше королевское Величество! — отчеканила рыцарша.

Королева протянула руку вперёд, позволяя гостье встать и продолжить говорить. Рывком она поднялась и выпрямилась во весь рост — вместе с потрёпанными доспехами он выходил нескромным, близко к самому принцу.

— Моё имя — Нираму Фуунто, благородные господа. Представьте себе такое: когда я странствовала, прославляя наш великий рыцарский орден, до меня дошла весть о несчастье, приключившемся с Его Высочеством благородным принцем Шотой. Позвольте же мне исполнить рыцарский долг и спасти господина от подлой напасти проклятия. Клянусь честью и титулом, что приложу все усилия и мастерство для благородного рыцарского задания!

Королева слабо улыбнулась, прочистила горло, словно пыталась что-то скрыть, и заговорила — в зале повисла тишина.

— Благородной леди Фуунто будет позволено исполнить долг, — вполголоса объявила королева.

— Благодарю вас, достопочтенное королевское Величество! Обязуюсь не посрамить честь ордена и нести благородную службу! Для меня честью будет исполнить ваш приказ, и я не требую ни почестей, ни наград взамен, служить вам и благородному Высочеству принца Шоты — самая желанная награда для рыцаря!

Нираму рванула вниз, чтобы опять преклонить колено, но на полпути остановилась, опустилась на пол медленно, едва-едва звякнув доспехами. Король закатил глаза и вздохнул. Принц Шота, о котором всё это время шла речь, слушал и смотрел не совсем внимательно. Гости его более не увлекали. Без особого изумления он осознал и то, что больше не приходит в ярость и не печалится, думая, что очередной пустомеля будет докучать ему несколько дней. Говорливую рыцаршу Шота встречал равнодушием.

Та продолжила рассыпаться в клятвах и благодарностях, затем высказался кто-то из свиты, но Шота не слушал совсем. Ничего ему не хотелось так сильно, как вернуться в покои и уснуть. Но даже после завершения всех аудиенций и речей Шота не рассчитывал это сделать: к нему прибыла рыцарша, значит, он обязан принять её и вытерпеть очередной... Шота не был уверен, что вытерпеть. Рыцари к нему не ездили, что и было понятно, ведь рыцари чаще всего умели только сражаться, а не играть весёлую музыку и снимать проклятия, правда, эта рыцарша ещё и языком трепала искусно. Не желая выяснять правду, Шота удалился из тронного зала, когда представилась возможность, однако на полпути к коридору перед ним возникла блестящая, массивная фигура в латах — увы, уже знакомая.

— Имею честь приветствовать вас, Ваше Высочество! Если вы что-то пожелаете — пожалуйста, позовите меня, я служу вам и для меня честью будет исполнять любые ваши желания! Только скажите — и я буду совершать подвиги под вашим именем, если это поможет развеять гнусное проклятие! — вещала Нираму с тем же задором, с каким чуть раньше выступала перед его матерью и отцом.

— Как вам будет угодно, — вздохнул Шота.

— Вы очень благородны и милосердны, Ваше Высочество. Благодарю вас! — воскликнула Нираму. — Прошу, скажите, при дворце растёт совершенно чудесный сад. Часто ли вы там прогуливаетесь?

— Нет, — покачал головой Шота и развернулся.

Ему казалось, что вот-вот — и его терпение лопнет, он больше не сможет выносить яркий свет, пустословие придворных, звенящий, как латные доспехи, голос Нираму, хотя снаружи его лицо оставалось таким же спокойным, и с него никак не сходила вуаль уныния.