— Нет, это просто невыносимо!

Нин Инъин, пыхтя от злости, наворачивала круги по бамбуковой роще. Костяшки крепко сжатых кулаков побелели от напряжения, а лицо покраснело от гнева. Казалось, еще немного, и она задымится.

— Мин Фань! — девушка резко обернулась, кинув в друга горсть сорванных листьев, тут же унесенных ветром.

Мин Фань рядом безжалостно атаковал бамбук заостренными листьями. Эта техника требовала концентрации и, казалось, сближала с учителем, поделившемся ей. Она должна была успокоить его и помочь отрешиться от лишних мыслей. Но с каждым броском листья летели все агрессивнее, уже срезая стебли бамбука, а не просто царапая.

— Что ты от меня хочешь? — с каждым словом он бросал новую горсть листьев, а после выдохнул и обессиленно опустил руки и голову. — Я тоже хочу помочь учителю, но что мы можем?

Их учителя, главу пика Цинцзин, бессмертного мастера Шэнь Цинцю погребли в ворохе обвинений и заточили в Водной тюрьме под дворцом Хуаньхуа «до выяснения обстоятельств». Только вот они были приближенными учениками своего скрытного учителя и приноровились читать чужие взгляды. Судя по взгляду главы дворца, отпускать заключенного никуда не собирались в любом случае.

И ученики, еще даже не до конца сформировавшие свое золотое ядро, ничего не могли противопоставить уважаемой заклинательской школе. Особенно после того, как учитель добровольно сдался — а ведь и мастер Лю, и даже сам глава школы готовы были заступиться за него!.. И все равно не смогли помочь.

Нин Инъин тоже понимала собственную ничтожность в сложившейся ситуации. От обиды, отчаяния и гнева у нее на глазах собрались слезы. Всхлипнув, она набросилась на Мин Фаня с кулаками, безболезненно заполошно колотя его.

— Но мы все равно не можем бросить его! Мы должны помочь… хоть чем-нибудь… хотя бы повидаться с ним… Учитель!..

Вцепившись пальцами в одежду Мин Фаня, девушка зарыдала, начав икать. Старший ученик прижал ее к себе, утешающе поглаживая по спине. Раньше он был бы рад принять в свои объятия девушку, в которую давно влюблен, но сейчас ему и самому хотелось броситься на чье-нибудь плечо и так же горько зарыдать. Но он не мог. В отсутствие учителя он был ответственным за остальных учеников Цинцзин. Если он даст слабину, все впадут в отчаяние. Нин Инъин вот уже расклеилась.

— Это ведь глупо, учитель не мог сделать все то, в чем его обвиняют, — по-детски обиженно пробурчала подуспокоившаяся девушка, шмыгнув носом. — Правда ведь, братец Мин?

В ее глазах было столько надежды и мольбы, что и сам Император демонов бы растаял. Мин Фань устало вздохнул и прикрыл глаза.

Он и сам не верил во все те бредни, в которых обвиняли учителя.

— Мы не знаем о прошлом учителя, Инъин.

Осторожный ответ только рассердил девушку. Маленькая ладошка звонко хлопнула по юношескому плечу.

— Тогда надо узнать! — женский голос потревоженной птицей взвился в бамбуковой роще, почти оглушив Мин Фаня.

Юноша встряхнул головой в попытке избавиться от звона в ушах, и нахмурился. Что-то в словах Нин Инъин было. И они могли бы… могли бы..!

С очередным вздохом пришлось признать, что не могли бы. Потому что нельзя оставить пик без присмотра.

Мин Фань продолжал напоминать себе об ответственности перед пиком, но невольно перебирал в голове возможности все-таки оставить пик на время. Просто уйти было нельзя, даже если попросить мастеров залов присмотреть за пиком, надолго их не хватит. Обратиться за помощью к главам других пиков? Но у них и своих забот предостаточно. Жаль, нельзя было запереть весь пик в каком-нибудь безопасном месте хотя бы на несколько дней…

Юноша вдруг пораженно вскинул брови и задумчиво прикусил щеку.

А почему, собственно, нельзя?

— Инъин, — на тонких губах Мин Фаня расплылась коварная лисья улыбка, с которой он обычно планировал издевательства над Ло Бинхэ, — что ты там говорила про «узнать»?..

В кратчайшие сроки был составлен и доработан план. Нужно было позаботиться об учителе и его репутации, что никак нельзя было сделать единовременно. Слишком много разных обвинений предъявили учителю и слишком далеко были места происшествий. Дворцу Хуаньхуа тоже веры не было, как и восставшему из мертвых Ло Бинхэ, по которому они всем пиком — под тихое ворчание Мин Фаня — несколько лет горевали следом за учителем. Нужно было присмотреть.

Нин Инъин посмотрела на прочерченные на земле значки, которыми Мин Фань обозначал план для наглядности, и поджала губы.

— Ты уверен, что справишься?

Старший ученик уязвленно фыркнул.

— А кто, кроме меня, смог бы справиться? — он надменно выгнул бровь, скрестив руки на груди. — Сама-то сможешь пробраться к учителю?

Девушка мило улыбнулась и прищурилась. Она уже знала, как проскользнет в чужую школу и найдет учителя. И кто ей в этом поможет.

— Не волнуйся, братец Мин, я как раз хотела проведать братца Гунъи, — ее глаза сверкнули решимостью.

Через половину шичэня[1] все ученики пика Цинцзин, за исключением Мин Фаня и Нин Инъин, были отправлены на пик Цяньцао для медицинского обследования, основательного лечения и контроля формирования меридианов[2] ци. Согласие главы пика целителей было получено, мастера залов Цинцзин были предупреждены и согласились присмотреть за пиком, если Мин Фань задержится, главе школы была отправлена потерявшаяся в документах на его столе записка с предупреждением. Нин Инъин должна была по возможности возвращаться к вечеру и следить, чтобы ничто не пошло не так.

Пожелав друг другу удачи, Мин Фань и Нин Инъин разошлись в разные стороны.

План по спасению их учителя начался.

Вцепившись в рукоять и отгоняя всяких мошек всплесками ци, Мин Фань с невероятной скоростью летел на своем мече. Ему, как ученику Цинцзин и сыну благородной семьи, было не положено носиться как угорелому, и тем более летать на такой большой скорости, но учитель, ставший ему отцом, был важнее.

Когда Мин Фан пришел на хребет Цанцюн, чтобы стать учеником великой школы заклинателей, мастер Шэнь забрал его на свой пик и благосклонно позволил учиться у него. Наставник не был добр, ласков или особо заботлив. Наоборот, вполне мог вылить на голову чай, если тот получился не таким, как надо, мог стукнуть веером, оставить без еды. Один раз Мин Фаню даже пришлось своими руками отмывать каждую из тринадцати тысяч огромных ступеней лестницы, что вела к их хребту. Учитель был строг. Но и справедлив. Он терпеливо объяснял то, что Мин Фань не понимал, тайком давал подсказки и приносил после своих спусков с хребта угощения, которые словно невзначай оставлял около двери ученического общежития. А уж редкая скупая улыбка учителя и вовсе была подобна упавшей с небес звезде.

Мин Фань искренне любил и боготворил своего учителя. Настолько, что в мыслях позволял себе звать его шифу[3].

Ради учителя Мин Фань мог пойти очень на многое. И он собирался это сделать.

Одним из первых обвинений в сторону Шэнь Цинцю — и это не могло не вызывать у Мин Фаня зубовный скрежет — были издевательства над учениками Цинцзин в целом и, к несчастью, над Ло Бинхэ в частности. Раньше учитель действительно недолюбливал ученика Ло, которому не хватало упорства, усидчивости, понимания и еще многих, многих качеств истинного ученика Цинцзин. Но никогда учитель не переступал черту, никогда Ло Бинхэ не наказывали хуже, чем его самого.

А вот он сам…

Мин Фань зажмурился от неприятного чувства, похожего на боль, и чуть не свалился с меча. Возможно, это были угрызения совести? Ведь это он издевался над этим грязным плаксивым зверенышем, а не учитель. А обвинили учителя. На пике многое происходило, и теперь дворец Хуаньхуа не постеснялся использовать слухи об этом в качестве обвинений. Припомнили даже слухи о таинственных пропажах учеников.

Не прозвучало только, что эти ученики погибли от ядовитых тварей на миссиях, от искажения ци, от слишком тяжелых травм после стычек с учениками других пиков… Только один ученик погиб косвенно по вине учителя. Ли Куан очень устал после задания от учителя и по невнимательности свалился с обрыва. И лишь Мин Фань видел, насколько мрачным после этого был учитель. Он не мог сказать, что понимал мысли Шэнь Цинцю, но ему казалось, что учитель сожалеет о смерти талантливого ученика, даже если не испытывал к нему симпатии.

Поэтому обвинять учителя в издевательствах над учениками было глупо. Но обвинения оставались, и сам Ло Бинхэ выступал свидетелем.

Мин Фаню никогда не нравился этот мальчишка. Потому он и издевался над ним, и ставил подножки, и позволял себе обидные тычки в спину, и даже устаревший учебник по самосовершенствованию — от него не было бы вреда, но и пользы было бы мало для ребенка, который и читал-то с трудом, когда пришел к ним - выдал вместо нормального пособия. Но Ло Бинхэ вырос сильным и злопамятным заклинателем, укусившим кормившую его руку.

Внизу пронеслись засеянные поля, впереди показалась деревня, а недалеко от нее — старое пепелище. Поместье Цю.

Как сыну благородной семьи, Мин Фаню было прекрасно известно, что ничто в доме не происходит без чужих глаз и ушей. Слуги вездесущи и знают все, они как мыши тихо крадутся по дому и как зоркие совы все подмечают. Мин Фань слышал, что в своих обвинениях Цю Хайтан, якобы жена учителя, оговорилась про убийство лишь слуг-мужчин. Значит, служанки остались. И жены или сестры тех слуг-мужчин тоже.

На губах Мин Фаня расползлась презрительная усмешка. Если бы это действительно была работа его учителя, он бы не оставил таких очевидных следов и свидетелей. Если уж делаешь что-то, то делай хорошо — таково было одно из главных правил Цинцзин. Но именно эта халатность давала ему зацепку. Оставалось лишь найти этих служанок и семьи тех, кто служил у семейства Цю, кто помнит, что происходило двадцать лет назад.

Судя по тому, что остатки сгоревшего поместья все еще — по крайней мере, так казалось с высоты — стояли нетронутые, местные считали его чуть ли не проклятым. Где проклятья, там слухи, а где слухи, там крупинки правды.

Уже в деревне, поймав за хвост нить истории купленного раба и тихие шепотки увядающих женщин о жестокости последнего главы семьи Цю, Мин Фань почувствовал, как в нем все сильнее разгорается охотничий азарт. Обвинения со стороны Цю Хайтан изначально бывшие лишь словами без доказательств, после этого небольшого расследования станут и вовсе клеветой. Кажется, кто-то упоминал, Цю Хайтан рьяно просила пронзить ее десятью тысячами отравленных демоническим ядом стрел, если в ее словах есть хоть слово лжи?

Что же, Байчжаню пора готовить луки и стрелы.

А обвинения в жестокости над Ло Бинхэ Мин Фань возьмет на себя. Угрызений совести за издевательства над идиотом Ло он не чувствовал, лишь сожаление, что это доставило неприятности учителю. Но если виновником будет ученик, а не учитель, то это снова станет исключительно внутреннее дело школы хребта Цанцюн. Ради своего учителя Мин Фань с гордостью примет любое наказание от него самого или даже от главы школы.

Обвинения же в пособничестве демонам изначально не стоили внимания и были абсолютно абсурдными.

Мин Фаня уже ждала очередная пожилая сплетница, работавшая кухаркой у семьи Цю и видевшая, как бродячий заклинатель У Янцзы забирал юного Шэнь Цинцю. Она смогла даже припомнить его слова, что у мальчишки нет особого потенциала и сильным заклинателем ему не стать. Для любого совершенствующегося, знакомого с учителем, это была очевидная ложь. А путь, начавшийся с крупнейшей лжи, ученичеством зваться не мог

Под настойчивостью Мин Фаня все обвинения в сторону учителя слово за слово разбивались в прах и пепел.

[1] Один час

[2] Энергетические каналы в восточной медицине

[3] В данном случае «шифу» — наставник-отец (не кровный), передающий свое мастерство по наследству