Рико, смотря на Бетси, сделал твёрдый шаг вперёд, обращая её внимание на себя. В этот раз оно задержалось на несколько секунд дольше прошлого раза, но ему хватило и этого. Он понял, что не ждёт она от него ничего ровно также, как и Рене. Он может остаться. Может уйти. Может пойти за ней. Никому нет до этого дела. Что он думает, как себя чувствует и что будет делать — всем всё равно. От этого терзается только он сам.

    И всё же.

    Несмотря на внутреннее желание вернуться в постель, которое было гораздо тише обычного — эти чувства, как под щебет птиц укачивается равномерный шелест ветвей, выбивающийся из лап сухости и покалывает, поглаживает что-то видимое только для него одного. Чувства, которые покрыли его сверху, пытаясь утопить, ни на чуть не отступали, и как раз заглушали всё остальное... Стали тем, из-за чего Рико прикусил губу и рванул из комнаты прочь.

    Коридор, лестница, кухня.

    Он схватился за ручку, и, едва не выгнув себе, и без того больную, руку, выскочил наружу. Рывковыя отдышка накатывала на него дрожание глаз, из которых словно пытался вырваться водопад. Ничего не видно. Справа, слева, прямо — ничего нет, никаких похожих силуэтов и совсем не видать никаких тех пастельных цветов: они словно растворились и их больше не найти.

    Рот приоткрылся, с готовностью уже выкрикнуть.

    — Что ты делаешь? — стукнул по затылку голос.

    Рико обернулся, показывая по очереди пальцем на себя, на окружение, на Рене, с всё ещё открытым, но уже от удивления, ртом, будто говорящим "А ты что здесь делаешь?".

    — Я гуляю, — уже с серьёзным вернувшимся выражением лица наконец ответил он.

    — Гуляет он... Не разводи шум. Всех соседей разбудишь, — опустила она плечи, потянувши ручку двери обратно, на что Рико приостановил её, взявшись с другой стороны.

    — Можем поговорить? — с лёгкой надеждой взглянул он.

    — Нет, — отрезала Рене, дальше пытаясь потянуть дверь, чтоб закрыть её.

    — Ты сказала, что я никого не раню, так? — оттягивал он её назад, что позволила сделать она сама, ведь приостановилась. — Ты веришь в это?

    Битва закончена.

    Рене отпустила дверь. Прошлась по ступенькам и направилась чётко вперёд, зовя Рико за собой манящим жестом руки.

    Он без колебаний пошёл следом, обнаруживая такую же тёплую ночь, с которой он уже встречался ещё тогда, когда они были вместе с Бетси. Тот разговор сам по себе обвивался лозой вокруг его головы. «Если хотеть оставить у себя бездомную кошку, то уговаривать её бесполезно...» — глядел он в спину Рене, ощущая на себе свет звёзд и луны, которые сияли также ярко, как и воспоминания об играх. Об игре с Лисами. С Лисами... Сейчас он идёт следом за одним из членов команды Лисов. Не на интервью, не на поле, не на матче, а в обычной обстановке. Не совсем прям обычной, правда, но всё же в какой-никакой повседневной. Собирается серьёзно поговорить, прекрасно понимая, что ничего хорошего его не ждёт. Расслабленная опущенная осанка Рене внушала спокойствие, которое легко можно было спутать с доверием и дружелюбностью.

    Совсем скоро в пространстве появилась небольшая лавочка, покаршенная в бордовый цвет, будто искупанная в крови. Они уселись на разных её концах. Рене справа облокотилась на спинку, положив одну руку в другую, как это выглядело одним целым кулаком. Рико слева на краю, желая сжать, впитья в лавочку руками, дрогнул от накрутившейся воронковой боли, поднимая одну кое-как рабочую руку, как от чего-то горячего.

    Плечи поднялись, хоть так отгораживая их двоих для уменьшения этой тонкой грани, размером с нитку для шитья, по которой он ходил.

    — Я верю в то, что человек ведёт себя в зависимости от обстоятельств, — вздохнула она. — Что остаётся сделать, когда тебя окружили? Бежать некуда, драться бесполезно. Остаётся привыкание. В котором различие есть между теми, кто сражается, кто смирился и кто поддался влиянию, заняв то самое место не внутри круга, а став его частью, — впервые за рассказ Рене перевела взгляд на Рико. — Круг распался. Нового нет. Так что дальше, когда нет причин занимать место в том круге?

    — Снаружи тоже нет места, — спустя выдержанную паузу ответил он, до последнего желая этого не делать.

    — Или этот человек отталкивает это место? Будто то, как было раньше — гораздо проще и удобнее, и к этому хочется вернуться, ведь не хочется придумывать велосипед. Вот только... — рассказывала она, как будто знает какого это, потом моргнула. Медленно прикрывая глаза, задержалась на долю секунды в темноте и, как освободившись, заискрила дальше: — только потеряв всё — мы обрели себя, как любит говорить Дэн.

    «Но я не такой отброс, как вы все», — едва не свернул всё Рико, но оставил это при себе.

    — И что мне делать-то... — брякнул он куда-то в сторону пути к дому Бетси, по которому они дошли сюда. — Мне некого больше ранить. Вернее так уж, — повернулись слова к Рене.

    — Всё-таки понял.

    — Я не тупой всё-таки.

    — Самонадеянный.

    Рико хотел огрызнуться, но опущенное до ноющего живота настроение посылало знак вопроса к старому терзающему размышлению. Поэтому он прожевал и, с коротким набиранием воздуха в рот, взглянул в её глаза, пытаясь найти правду, найти ответ, найти смысл. Хотя это определённо реально самонадеянно, ведь он натворил столько дел, что даже пусть потеряв полностью свою власть, цели и жизнь — исправиться, жить без круга, найти себе место, кажется нереальным.

    — Что будет, когда остальные Лисы узнают?

    — Зависит от тебя, — потянулась она обеими руками к небу, будто хватаясь за него, и опустилась обратно. Сразу же поднялась с места и вовсе, оставив Рико в полной тишине, отправилась обратно, если судить по отдаляющимся шагам.

    — Да что от меня может зависить, если у меня не осталось никакой власти, — прошипел он, оказавшись полностью один.

    Просто представить, что ты теряешь кого-то, кто всегда стоял за твоей спиной. А потом просто бросил. Всегда держал твои руки. А потом просто отрезал их. Всегда говорил за тебя. А потом просто сказал, что ты мёртв. Сейчас Рико всё больше хотел взорваться, хотел распылить, сопротивляться, крушить всё вокруг и насолить всем окружающим на их раны, чтоб только ему стало легче. Рывком он размахнулся и упёрся ногой об лавочку, чтоб перевернуть её или чтоб обезвредить себя, сам не понимая, со всей силы, которая только оставалась, весь пар, который скопился... И ничего. Только краску пошкрёб. Лавочка по прежнему стояла на своём законном месте и даже не дрогнула. Сразу же от досады он пнул камень куда-то всторону, откуда раздалось вопросильное «М-р-р».

    Рико взглянул на Афину, в её запуганные узкие зрачки и разглядел распушенный хвостик, с которым она отскочила от камня, а потом и вовсе убежала куда-то в ту сторону, где уже и простыл след Рене.

    Он не хотел всего этого. Но и ничего не чувствовал, пытаясь злиться. Не осталось будто никакого смысла в этом. В том, чтобы причинять кому-то боль. Потому что внутри от этого становилось уже как-то и не то, чтоб приятно, даже будто он этим наносил увечья и себе.

    Договор — это бумажка, а кошке на бумажки плевать. Но вот любовью и теплотой её действительно можно привязать к себе. Привязать так крепко, что больше она никогда никуда не уйдёт. Люди — не коты. Даже пусть иногда на них очень похожи.

    — Моя ценность сейчас — память. Только она, только эта часть мозга не пострадала. Я помню всё время проведённое в темноте, — сжимал он кулаки, натягивая ткань, — от начала и до сегодняшней секунды. Пока я был командиром Воронов: мы считались непобедимыми. Это был наш дом, мой дом, — всплывали в голове те разбитые осколки, из-за которых появились все эти ушибы, шрамы, из-за которых Рико начинал мямлить всё тише и резче. — Но после последней игры, последнего проигрыша, без возможности отыграться — всё развалилось. Вся та система, делающая из нас победетилей, пошла по швам. Я нёс ответственность, но подвёл всех. Мне не хватило ума, силы, храбрости... — всхипнул он, подбирая сопли, растирая нос до красноты. — Я не понимаю, чем я хуже, — прервался, прокручивая каждый миг, — я был сердцем воронов, которое Лисы вырвали оттуда с клочьями и растерзали. А без сердца любое существо не может больше функционировать, — отмахивался он, проверяя, что всё ещё может двигаться. —Я знаю. Я мог бы лучше. Мог бы заниматься ещё больше, ещё больше стараться, использовать всего себя на максимум... — остановилась вдруг последняя фраза, застряла, чтоб Рико её едва сглотнул и продолжил, но совершенно в иной теме: — Зачем же приходить к тем, кто разрушил мою жизнь? Слушать их. Они же не стоят того. Я не хочу быть таким же очередным ребёнком, побитым жизнью, ведь это не так, — горло уже пощипывало от долгого задерживания дыхания и он наконец вдохнул и замолчал.

    По очереди глаза слипались. Одно прилипало и еле отклеивалось, чтоб дать пару секунд отдохнуть второму и наоборот. Под этим весом Рико и вовсе закрыл их, окружая себя одним лёгким ветром, прикасающимся своими перьями к его лицу, развивая волосы и распутывая бинты.

    Он не представлял, как чувствовал себя Кевин. Предатель. Ведь Рико самому пришлось разгребать и держать останки команды, пока клюшку не выбили у него из рук окончательно. Хотя он сам же сделал тоже самое и с ним. Такой уж ли он предатель? Или это какое-то другое чувство...

    Не разбираясь, в итоге, он просто плюнул и сел обратно на лавочку. Закинул ноги. Лёг прямо на них. Ему совершенно не хотелось возвращаться под шумиху. Хотелось остаться в этой зудящей тишине, где никого нет. Слишком уж всё. Слишком уж, что он не может справиться с чем-то. Смысл вообще пытаться? Он и так, и так останется чудовищем в чужих глазах, точнее лишь жалким монстриком, потерявшим все свои острые зубы, которые делали его настоящим зверем, настоящим вожаком. Сейчас он может лишь скулить, лишь издавать неразборчивые звуки, которые даже отдалённо не будут похожи на вой или рык, приказывающий или уведомляющий о чём-то важном всю стаю.

    Импульсивность, стреляющая внутри, как сковорода с маслом и накиданными туда мыслями, утихает с каждым новым вздохом и выдохом. Ему будто-то становится даже не так тяжело. Впервые за всё время он смог приспустить ошейник и ощутить эти колебания спокойного ветра. Пар выпускался из него столь же легко, как и промерзало всё тело. Клубки выворачивались разными узорами: один из них даже напомнил ему глаза, которые он быстро смахнул. Изморозь блестела, как звёзды. Конечности немели всё больше приростая к поверхности. Лишь равномерное пошатывание от дыхание ещё создавало ощущения, что там сидит что-то живое.

    Приоткрытые глаза, следящие за происходящим начинали всё чаще закрываться, с каждым разом увеличивая время перерыва. Вместе с этим пошатывался череп, желая полностью уткнуться в себя: залезть, как в ракушку, — и сидеть там, отдыхая.

    Только нос начал чесаться, отчего Рико тут же опрокинул голову вверх. Подхватил несколько раз воздух, приготовившись, а это навязчивое желание чихнуть взяло и ушло, как будто его и не было.

    Вороны столкнулись с тем количеством похвалы, которой хватило бы, чтоб сделать всех счастливыми, но никогда этого не хватало, чтоб считать равноценным для признания проделанной работы. Не хватило, ведь ничего не получилось в итоге. "Не падать духом, ещё многое предстоит сделать" — говорили они, подымая ставки.

    Рико оглянулся и осознал: всё это время он продолжает этот путь, продолжает пытаться и желает сделать новый шаг. Это уже многое значит.

    Не доволен собой? Заслуженно. Значит есть ещё куда стремиться допрыгнуть. Значит есть ещё где-то потолок, до которого возможно добраться. Только... Обязательно ли это должно быть в экси? Кажется нет. Кажется это наоборот касается чего-то отдельно от экси.

    Он по прежнему смотрел вверх. Его это погружало только больше. Все эти мерцания такие живые, словно души, витают где-то там далеко. Выставлены на обозрение, как в музее. Рико казалось он мог бы часами так сидеть, если бы у него не было других дел. А они есть. И вряд-ли он когда-то найдёт паузу, которой хватит на это занятие. Вряд-ли он когда-то сможет полноценно наслаждаться этим. Сейчас только под этим влиянием принял небольшое решение, вероятно совсем никому ненужное. Но, почему-то такое тёплое, хотя это всё лишь из-за того, что он решил оглянуться. Решил поддаться. Решил проявить слабину, ведь ему вроде как можно и он невольно это подцепил. Но суть в том, что оно оказалось не таким уж и плохим.

    — Хуже уже быть не может, — озвучил он ту фразу, которая всё крутилась вихрем среди громоздких событий. Если уж он встал из этой грязи и оказался здесь — значит он сделает всё возможное, чтоб стать человеком. Ради... Ради себя?