С людским парадом город пропал в тумане. Дорога, видимая только лидером, бесконечно протаптывалась, появляясь и стераясь, под тысячами кроссовок, каблуков, сапогов... Вечные шаги по городской слякоти, по сухой траве лугов, разве, по воде не ходили эти люди. И несли туман.

Часовщик Сварли думал о другом...

Сначала он смотрел на башню в целом, которая сжатой сбоку пружиной тянулась к облакам. Шпиль прокалывал воздушный шарик солнца, и тот взрывался, роняя лучи. Затем Сварли сфокусировался на засечённых стрелках циферблата, на резной, как шкатулка, крыше. Ход фамильной часовни длился больше трёх веков. Миновав площадь, табличку "часы Сварлиевых", лифт, механизм весом в тонну, часовщик... Он всё ещё наблюдал за башней, уже сидя внутри, на этот раз заворожённый шестерёночным скрипом, конечным, как время. Сварли был технарём сентиментальным: видел красоту решений и подобное.

Блаженного постепенно тревожил шум то "крон", то "веток", то "их разлома", затем "разруба", а дальше – "бензопилы". "Парад" – перестал часовщик угадывать, выглянув в окно. Оно такое маленькое, что снаружи не заметно – а изнутри видно многое.

Толпа у театра была низкорослой... Молодой... И почему-то в пиджаках, будто на деловую встречу. На тамбуре о чём-то договаривались: известный актёр отнекивался, а сегодняшний лидер парада выводил. Он часто сменялся, сейчас должностью пользовалась кудряшка в костюме. Она часто обращалась к публике, как бы, "все тут ради вас!". К параду примыкали проходящие. Сварли не был уверен, что они понимали, куда попали. Однако, их лица серьёзнели: заражение общим настроем.

С движением парада город разуверялся во всём. Сварли его понял. Жители наводили камеры: ждали должного.

Театр заволокли вспышки. Из него побежали актёры, но если присмотреться, можно было заметить посторонних. Тех, кто не видел ту сторону входа вообще или когда-то давно сидел в зрительском зале. Вспышки потемнели до цвета дыма. Театр будто не тронули, но на деле что-то сделало его насыщенней, блистательней, шире; афиши закричали, ветер пронёс брошюрку о новейшем представлении.

Эти детали легко заметить, если повторить движения взгляда актёра. Того, с кем вёлся переговор. Но актёр оставался так спокоен, что Сварли со зла удалил его номер. Часовщик подумал, что того тоже изменили, той же силой.

Дым рассеивался в туман.

Парад с важным видом захлопал: ему понравилось преображение. Нравился ли театр раньше – загадка. Парад зашумел, требуя представление. Кудряшка вынужденно согласилась, мол, "просим!". Посторонний из театра вдруг выпрыгнул, опустился на колено и, запинаясь в простых оборотах, путая предлоги, скача голосом от младенца до старика, наконец прочитал стихи. Промежуток выступления был маленькой бечконечностью. Стихи разъясняли смысл игры на сцене, но лица актёров почему-то не преисполнились любви. Наоборот, перекосились то в неловкости, то в шутке.

Актёр со смеха ударил по ноге, публика сочла это аплодисментами, подхватила, а Сварли рухнул на пол.

– В голове не укладывается!..

Он приподнялся так, чтобы смотреть в окно. Толпа радовалась. Не долго думая и не глядя в экран, Сварли нашёл контакты строительной службы и позвонил. Просьба – как сейф, прочнейший и чернейший забор, за которым хранят секреты. Оператор помешкал, но ответил:

– Ожидайте завтра.

Сварли ожидал напряжённо. Не теряя время, он перенастроил часы, заказал долгосрочные продукты, положил в угол комнаты сумку, принявшую роль подушки. До приезда курьера часовщик выбрал инструменты, которые сошли бы за устрашающие. Он помахался тяжёлой железкой, потренировался грозить.

– Никогда не возил заказы в часовые башни.

– Привыкайте.

Оборона укреплялась весь оставшийся день. Нервному Сварли хотелось в миг обезопасить себя и башню от неправильного.

Сварли повстречал тех, кому "не дано", и которые пытались ухватить талант сами. Главное – публично! Делясь недостигнутыми навыками! Выходила нелепейшая клоунада – Сварли показалось, будто он мастер актёрского дела, а эти несчастливцы отбирают его отдушину: тянутся шустрыми короткими пальцами, предназначенными для какой-нибудь конторки, но не великого искусства! Эти несчастливцы по правую руку!

Там же обманутые люди.

Если намерения бесталантных не так огромны, то ничего хорошего тоже не выходит. Ради шутки покушаться на могучее дело, будто покупая забавную безделушку!

А все и рады это чтить, думать: "проснулась культура".

Похожим образом судил часовщик. Вечером он упал мимо "подушки". Он уснул с телефоном в дрожащей руке, приискивая третий замо́к к двум имеющимся.

Утром спящего разбудили сообщения коллеги, но вместо экрана Сварли посмотрел в окно. Воздух видимо дрожал, особенно возле театра. Парад спешно обхаживал его, фотографировал и обсуждал. Некоторые уже сняли пиджаки, как у кудряшки. Сварли обнаружил её саму не сразу, ведь та стояла за деревьями. Она поочерёдно слегка выдвигала ноги, чуть наклоняла голову туда сюда и часто менялась в лице. От фразы к фразе её руки летали с большей амплитудой. Кажется, она спорила.

Вдруг кудряшка злобно ударила. Растения и дымку рассёк юноша, тут же кинулся обратно. Кудряшка отступила, вскричала, и прибежала толпа. Загрозили объяснения и тыканья пальцем...

Загромыхала дверь. Драку Сварли оставил, ведь в глазах потемнело.

– По мою душу!.. За мной!..

Он приник к окну, чтобы увидеть низ башни. Загромыхало снова! Часовщик схватился за сердце, затем за железку. Звонок! Коллега – Сварли взял.

– Ко мне ломится парад! – наперебой с собеседником гудел Сварли.

Через несколько секунд он различил:

– Ученики ждут у входа! У вас встреча.

Часовщик выдохнул.

– Ученики... Случайно театром не увлекаются? Не в костюмах?!

– Часами увлекаются!

Сварли подумал и, сбросив звонок, спустился. Часовщик предупредил собравшихся об ожидании и три минуты двигал шкаф. Со стекающим по телу и инструменту по́том, профессор предстал перед учениками. Неподготовленные, они замерли. Сварли повёл пальцем, будто играл в считалочку, и остановил выбор на одном из парней. Часовщик двинулся на него – все расступились.

– Выметайся.

Парень в пиджаке развернулся. За ним шагнула пара, видимо, друзей.

– Потная обезьяна... – донеслось до Сварли.

– Костюм! Театр! – он не смог связать мысли и крикнул разрозненно. – Идиотизм! Обман! – повернулся к группе. – АПОКАЛИПСИС!

Ученики не знали, куда деться. Сварли тоже, поэтому пригладил волосы, сначала спутав с щетиной. Он выпрямился от стыда и желания вернуть опрятность.

– Дорогие ученики, вы видели, ка́к изменился театр? Я донесу до вас важную мысль: не поддавайтесь параду. Через него наш – родной наш! – мир меняют потусторонние силы. Не примыкайте к толпе ни в коем случае. Они, вернее силы, переиначат суть как вашу, так и вашего дела. Едва вы доверьтесь их лидеру, прощайтесь с часами! С механизмами! Со временем!..

Ученики будто хотели уточнить, всё ли в порядке, но стеснялись. Сварли толкнул вторую речь, через слово восклицая о "разрушении дела!". Один из юношей спросил:

– А в башне безопасно?

– Сейчас нигде не безопасно!

– Так... Заходить не будем?

– Не будем!

– И пары не будет?

– Заходим, я передумал! Надо же дело сохранять...

Сварли начал урок прямо во время подъёма:

– Что последнее про часы читали? Ничего наверно, только новости читаете? Что хотя бы там?

Студенты, как один, промолчали. Пара продолжилась вполне полноценно. Сварли делился чертежами и указывал на каждую деталь в реале, называя, описывая функцию, положение... Но ученики поглядывали на стопку консерв. Тогда Сварли отвёл их внимание жизненными подробностями, на которые ученики падки. Все повеселели, и Часовщик погрузился в педагогику. В моменте все опустились на ковёр, чтобы разглядеть конструкцию, и отказались вставать.

– Почему у вас шестирннка в рамке?

– О, это отдельная история!..

Сварли рассказал. Студенты смеялись скорее с часовщика и реакции друг друга, чем с его шуток, но тот не противился.

Раздался стук. Он не терпел игнорирование, поэтому часовщик подошёл к окну. Он хотел заглянуть вниз и не смог из-за густо затуманенной улицы. В абсолютной серости что-то блестело помимо отраженных ламп; ходили черные и белые крапинки. За пару секунд их половина куда-то делась, следом в дверь загремело. Сварли прижался к стеклу, стремясь увидеть бьющего или бьющих. Напрасно. Поднял взгляд – крапинок почти нет. Только пятно вдруг полившегося пота.

Сварли попросил подождать и унёсся под смешки студентов. "Глупые дети" – повторял он, пока в дверь били и били не хуже часов. В закутке посерело, как на улице, затем Сварли обнаружил, что глазок закрыт. "Это точно не строители. – отчаялся он. – Адекваты? Вряд ли".

– Кто? – пауза. – Кто там, я спрашиваю!

Кто-то завизжал.

– Кто кого убивает?!

– Апокалипсис!

Часовщик стал угрожать, а собеседник смеяться.

– Ууу, везде туман! Музей в тумане!

– Только музей?

Сварли вспомнил его масштаб, который только словом "везде" и опишешь. "Так и появилась иллюзия!" – подумал часовщик.

– Все лидеры, почившие и живые, охотятся за тобой!

– Сколько их?

– Миллион два!

Голос Сварли заскрипел, как несмазанная калитка.

– Уже два?.. Второй – парень? Историей увлекается?

Собеседник грубейшими словами предсказал его смерть. Часовщика, конечно. С дурацким именем и выражением лица, будто первой жертвой тумана была Сварлина мать.

Сварли налетел на дверь, крича, что знает план злодея, что тот пытается его выманить, но был перебит. Студент у лифта звал часовщика по имени и отчеству. Когда они отошли от двери, ученик заговорил, что это – их однокурсник, мечтал побывать в часовой башне, типаж "ни себе, ни людям". Парень опасности не представлял, и вообще, сейчас убежит.

Напряжение спало с плеч, мысли застопорились – Сварли устал. Он прекратил различать лицо студента, из звуков слышал только томительное тук-тук-тук.

– Сходи-ка всем передай, чтоб к следующей лекции написали доклад. Тема: как проверять информацию на достоверность.

– Мне кажется, мало кто сделает.

Сварли помолчал, ожидая идей в пустой голове, и махнул рукой.

– Всем два. И давайте по домам.