В институте зазвучало новое прозвище: сварливые студенты. Эти ребята прославились неофициальной дисциплиной "чему верить", которую сдавали по интуиции. Получалось хорошо, особенно когда Сварли не чувствовал, что материал не изучен.

Часовщик смотрел на строки пятёрок и ждал, когда же обрадуется. Но он всё ещё не спал до утра, волосы выпадали, взгляд был прикован к музею.

Он расцвёл. По периметру протянулись статуи героев эпох и таблички с мелкими фактами о них. Парад соревновался в количестве знаемых легенд и в самых эстетичных фото с памятниками.

У стен кружили люди, не только молодые. Крой пиджаков изменился на немодный, одежда выцвела, замороченные головы покрыли шляпы.

Разумеется, тренд задал новый лидер – юноша, с кем ранее спорила кудряшка. Не так давно они действовали совместно, прикинувшись для толпы исполнителями желаний. Навещали они друг друга только по надобности, каждый держался своей крепости: музея или театра. Пыль в глаза не пускалась бы долго, всё прервалось на одной из взаимных подстав. Кудряшка ляпнула о "финансовых возможностях театра". Историк связал мотив денег с образом кудряшки – и парад словно прозрел. "Его мечта выше денег – всемирное просветительство. Он не руководитель отдела продаж, он – человек искусства" – гудел он, не заходя дальше одобрения и чтения табличек.

Кудряшка покинула пост с усталым вздохом, как после тяжёлого рабочего дня.

Снова часовщик в фамильной башне. Хотя для Сварли историк выглядел безобидно, Сварли прятал её: закрыл забором, повесил лист "ремонт" и карту города без значимых и красивых мест. Часовщика пугало, что парад нёсся от идеи к идее. Никакие лекции – его оружие – не спасут. В ступор его ввело фото сварливого студента на конкурс эстетики. Сварли на минуту замер...

Под заголовком "парад оккупировал ***" прикрепили фото знакомого предприятия. Им управлял друг Сварли. Часовщик позвонил ему и во время звонка читал статью, проверяя, правильно ли понял. Сварли также присматривал, не взял ли друг телефон, и заметил, что читает слишком долго. Друг не взял. В конце статьи стояла приписка: "опубликовано две недели назад". С надеждой в глазах Сварли написал сообщение. Его друга не могли взять и подменить.

Часовщик стал искать организации против парада. В самой активной группе последний пост был месяц назад, да и общались там старыми словами... Зато шумело под новостями о параде. Многие злобно мечтали прогнать его и ни способа не придумали. Одна лишь зацепка – аккаунт историка.

Сварли не нашёл иного выхода, как печатать сообщение, при надобности оформив письмом. Стал думать, о чём: звать на интервью, убеждать распустить парад, выдумать летальный случай? Историк в курсе о влиянии парада? Мелочно ли прозвучит, что туман мешает ходу стрелок? Обязательный пункт – упомянуть абмиции историка, что для толпы равноценны пшику. Сделать себя собирательным образом? Тоже можно...

Часовщик ссутулился, как за партой, ещё и перед листом с ручкой. Сочинение "убедительная речь" – задание со звёздочкой... Сварли поднялся и прошёлся от стены до стены. Повторил. Снова. Но мысль угналась за пределы башни, поэтому Сварли глянул в окно.

Туманище. Парад слушал историка, ходящего туда-сюда, как Сварли. Он хотел поспорить, что с новым словом они забывают прошлое – жаль, не с кем. Засветились лампочки – экраны телефонов. Часовщик усмехнулся и потерял след мысли. Один из парада протянул руку, заговорил с историком.

– Вот это поменяли.. дуру на дурака...

Чем дольше говорил человек, тем меньше светило экранов и двигался историк. Он ответил и, пока он отвечал и отвечал, окно запотело от дыхания часовщика. Речи шли никак не о царях, может, о реформах историка? Парад захлопал человеку, а историк встал солдатиком. Человек выступил из толпы и встал рядом – Сварли заметил, что тот без шляпы. На фоне историка он выглядел приятнее и... более походил на лидера. Историк повёл руками, отвлекая парад, и продолжил спор спокойнее. Но бесшляпный сыграл на эмоциях слушателей, как провёл рукой по рояли: он ткнул пальцем позади всех, те обернулись и узрели часовую башню.

Сварли тоже повернулся, затем назад, где на него смотрели сотни людей. Точнее, на часы.

– Даже не пытайтесь: я не выйду на переговоры хоть до старости. – возгордился Сварли, как за окном вспыхнуло.

"Ошибся?" – последнее подумал он. Свет зажёгся так, что сквозь стены проступил циферблат. Стрелки, вдвое больше Сварли, будто отбросили на него тень. Он не знал, куда податься. Схватил чертежи, бросился в один край комнаты, другой... Всё трещало в холодном огне. Часовщик моргнул и заметил, что сидел у механизма. Скоро вспышки кончатся, туман не будет вечен.

Яркость сбавилась. Часовщик нашёл себя в привычной башне. Он стал так твёрд в позиции, что начал писать о ней и своём деле потомкам. Запись получалась буйной и убогой. Предложения оказывались не в том абзаце и путали, хотя должны были прояснять. Затем вышло, что готовые абзацы – не одна мысль, не пара, а по-четвертинке от каждой.

Сварли бросил блокнот к чертежам и осмотрелся. На его взгляд – ничего. Часовщик открыл фото и сравнил: изменений ноль. Глянул в окно: туман. В нём толпа у забора: хоть что-то ей препятствует. Через время, которое Сварли не ощущал, все разбежались. Историк панично догонял исчезающие статуи. Где-то, где кончалось окно, он упал. Потом поднялся и мелко шагнул назад, чтобы упасть на скамейку. И его светлые волосы угасли в тумане.

Парад засверкал наручными часами. Сварли ждал действий, но их не случилось.

Он уснул. Другим днём он снова смотрел на дымку и сверкание. Ветерок летел мимо часовщика, тот подставлял руку, чувствовал тело и возвращался в привычную позу.

В реальности его подменял какой-нибудь, что называется, технарь: прагматичный и сухой.

Теперь "разбираться в часах" значило носить их.

Похоже думал и писал часовщик в блокнот. Туда же перерисовывал чертежи, описывал суть механизма; как студент, вёл конспект. Когда настроение тускнело, Сварли воображал о реальных людях, которые найдут эту тетрадь, разоблачат ложь и сохранят конспект в музее – появлялся факт мотивации. Не более. Но Сварли-таки брал ручку.

Если сюда занесло Сварли, не здесь ли именитый актёр, директор музея и друг? Сварли боялся узнавать: нужно выйти в беспросветный туман. "Лучше я допишу книгу, а потом буду рисковать".

В один день или ночь звонил коллега: звал его наружу. Голос звучал неубедительно, в смысле, говорил другой. Может, лидер парада или его серый кардинал, но не профессор. Пропала особенность: где он ставил как, сейчас ставил так, ушло слово "ихний" и другие... Сварли не вышел, но задумался, почему здесь есть сеть. Она ли это или инструмент лидера? Сварли запутался.

Ритм часов будто изменился. Как они там, снаружи? Часовщик погрустил о реальных часах: "Не дай бог они бьют двенадцать в полпервого – три века, много поколений работало!.. Хотя, парад. Из-за него не исправно ничего, можно простить".

Он то спал сутками, то отрицал сон, услышав скрежет. Ломают ограждение? Пусть обломаются сами: замки́, заваленный проход, отключённый лифт, сотня ступеней с препятствиями. Но это только здесь...

Ежедневно Сварли фотографировал вид из окна. Туман рассеивался где-то дальше башни, но не у стен. Сквозь мутные тучи часовщик наблюдал за парадом, как за муравьями. "Чего они хотят в этом месте?" – спрашивал Сварли.

Деловитая беспомощность могла бы слиться с его жизнью, несмотря на попытки вернуть идеальный мир, а когда терпение Сварли закончилось бы, он не знал – парад не знал – никто не знал, опустеет ли башня. Но Сварли пришло сообщение от старого иногороднего друга.

Сварли несколько раз пробежался взглядом перед чтением: "Привет ... Извини ... Завал по работе, телефон сломался ... Сейчас узнал, что башня в тумане ... Страшного нет, мой завод переживал ... заметил вспышки, больше ничего ... На улице никто не караулил ... Из нового только стажёры с кошачьими ушами ... Не загружайся". Сварли внимательно прочитал. "Серьёзных последствий нет, разве шутят иногда, кто помнит ситуацию". "Был у брата – то же". Сварли захотел уточнить информацию и её источник и позвонил.

– Разве может такое пройти тихо?

Сварли немного поделился трагедией, больше выдумав, на что друг снова пересказал историю: он вышел после смены: туманно, снаружи здание порозовело, но рука не хулиганская. Обратно не красится – ну ладно, красиво. Больше и ничего: никаких похищений или опасностей. Друг настоял выйти на улицу. Часовщик не хотел сбрасывать звонок, чтобы не оставаться одному, но подозрения мутили взор. Речь не менялась...

– Ладно... – процедил Сварли. – Я, может, ещё наберу...

Друг жизнерадостно попрощался, пожелав спокойствия. Если раньше планы часовщика были далеки и мечтательны, как у подростка, сейчас – не существовали, как ребёнка. За окном тот же градиент, забор так же странно поскрипывал. Одновременно комната и механизм, лестница и лифт – башня та же, что в реале. Если это пространство потустороннее, откуда здесь сеть? Может, это фантазия?

Сварли ещё долго колебался, смотря перед собой в неизвествую точку. Шестерёнки чуть скрежетали, гудела лампочка. Часовщик открыл блокнот и провёл линию – бумага зашуршала под шариком ручки. Сварли прикусил колпачок. Затем написал, как надеялся, не последнюю фразу и вышел к лифту.

– Мне достаточно реальных звуков в реальной воздушной среде, отсутствия изменений и слов друга. Но если ты меня обманул, никаких дружищ...

Слабыми руками отодвинув шкаф, Сварли посмотрел в глазок. Туман, безлюдно, ничего нового. Вышел за порог, почувствовал прохладу. "Сколько я сидел в духоте? Наверно, поэтому мне всё чудится" – подумал часовщик и помотал головой. Он двинулся к выходу, приоткрыл ограду и выпрыгнул, не озираясь. Люди кругом не заметили: он выбежал быстро и в сторону. На большом расстоянии Сварли резко обернулся, что закружилась голова.

Он чуть не упал. Верх башни, где был циферблат, превышал облака, делая здание бесполезнейшим. Железобетонные резные ворота высились над стрелками, вкопанными в землю. Парад гулял рядом, хвастаясь друг другу часами и гадая, что же спрятано за оградой. Между ними виднелся часовой с напряжённым подбородком. Придя в себя хоть на одну десятую, часовщик поравнялся на друга: направил мысли в оптимизм, придумал пару шуток.

Он огляделся. Туман почти спал с театра, открыв колонны тамбура и спины людей в очереди. Афиши были сдержанны: ни криков, ни лжи. Музей прятался. Сварли понадеялся, что б у историка не сдали нервы. Напряжение чуть спало.

Пока Сварли рассматривал улицу, как в первый раз, до него кто-то дотронулся. Сердце пережало от испуга.

– Извините, вы часовщик?

– Допустим?

Кем-то оказался отбившийся от парада – видно по часам – юноша.

– Зачем этот забор? Ремонта ведь нет.

– Есть, вы просто не знаете.

– А можно попасть внутрь башни?

– Тебе это чем-то поможет? Научишься подбирать ремешок к рубашке?

– Нет, хотел бы увидеть механизм. Я много чего читал, но об этой башне ничего не нашёл. И ещё я не совсем понимаю, как работает...

Часовщик выдохнул.

– Завтра, завтра встретимся!

Юноша пожал плечами, не понимая ход его мысли, и ушёл к параду.

Свои записи Сварли закончил простыми, ненакрученными фразами. Другу сказал, что всё в порядке, спасибо, и в институт вернулся с теми же словами. Сварливые студенты обрадовались, пока не услышали лекцию о достоверности источников. Однако, домашнего не задали.

Башня вернулась в форму через две недели, когда парад давно ушёл говорить о новых и новых темах. И сеять туман.