На следующий же день, как Самодержец и обещал, в репетиционном зале Королевского оркестра хемулей открыли школу для всех маленьких зверюшек, и мелюзги набилось видимо-невидимо. Юная Мюмла отвела туда всю ораву своих сестер и братьев и собиралась уйти восвояси: она-то читать и писать прекрасно умела (просто ей было слишком скучно читать именно то, что написано; придумывать другие слова гораздо веселее) и вообще знала всё, что, по ее мнению, мюмле нужно в жизни. Но хемуль-смотритель класса сказал, что она слишком маленькая, чтобы болтаться на улице без дела, и усадил ее за заднюю парту. Конечно, Мюмла могла бы запросто выскочить в окно через парту и шкаф для нот, но потом ей пришла в голову идея получше. Она ведь никогда в жизни не была в школе! Да, говорят, что это очень нудно, скучно и даже больно, если у учителя есть розги, но еще в школе должно быть что-то интересное, вроде перемен, буфета или школьных романов. Мюмла понятия не имела, что все это значит, но никогда не упускала шанса испытать что-то новенькое. Если уроки скучны, то слово «перемена» не могло не означать нечто захватывающее. При слове «буфет» представлялся огромный старинный шкаф с прозрачными дверками, доверху набитый сластями, где можно лазать как хочешь и кушать все, что попадется под лапу. А «школьный роман», само собой – толстая книга с приключениями и опасностями, только вместо морей или марсианских джунглей – школа. Возможно, даже марсианская.

Разочарования сыпались одно за другим. Переменой оказался коротенький промежуток времени между уроками, за который надо было убрать тетрадку и учебник по одному предмету, достать тетрадку и учебник по другому предмету, а еще сходить в буфет и в туалет. Когда у тебя уже почти три десятка младших братьев и сестер, которые путаются в завязках платьев и не любят манную кашу, ни на что захватывающее времени на перемене не остается.

Да, манная каша и никаких сладостей. И никакого старинного шкафа. В коридоре стоял стол, где ворчливая хемулиха раскладывала по тарелкам кашу, картофельное пюре, фрикадельки из огромных кастрюль, разливала по стаканам омерзительный компот из яблок, явно умерших с тоски года два назад. Неудивительно, что комочки каши и пюре скоро оказывались на полу, на стенах, за шиворотами и на мордочках учеников и вообще где попало.

И вот уже прошли два урока, а Мюмла не заметила никаких приключений и опасностей. Она подошла к хемулю, который должен был рассказывать про литературу на пятом уроке, и спросила, что такое роман. Вдруг в школе этим словом обозначают невыразимую тоску? Учитель ответил, что роман – это крупная литературная форма, в которой бла-бла-бла… Мюмла отвлеклась на синицу за окном и пропустила объяснение, но синица улетела как раз, когда хемуль, еще не совсем старый, покраснел и добавил шепотом, что еще роман может означать романтические… ну, любовные отношения между зверюшками.

Мюмла задумалась. На задней парте задумываться было очень удобно, голос учителя почти не отвлекает. Однажды домой к маме заходила ее троюродная сестра, оставляла тонкую мятую книжку, «любовный роман», но там было мало опасностей и приключений и много нытья какой-то принцессы по поводу некоего равнодушного, но прекрасного рыцаря. В тот раз мама не дочитала книжку детям – полистала, сказала, что дальше будет еще скучнее, и убрала на антресоли, подпереть дверцу, чтобы не распахивалась.

Тогда, может, школьный роман – это про отношения между школьниками? Что ж, можно попробовать, и необязательно делать их такими же скучными, как в той книжке. Мюмла оглядела класс новым взглядом. По вопросам любви она считала себя знатоком: когда твоя мамочка – мюмла, быстро насмотришься достаточно, чтобы понимать, что к чему. Какая еще зверюшка может похвастаться, что ходила на свидание с Самодержцем?

В школе, конечно, возлюбленного для романа найти сложно. Вокруг далеко не самодержцы и даже не путешественники вроде Муми-тролля. Хотя… За другой задней партой, через проход, сидел юный хемуль с удивительно взъерошенной для хемуля шевелюрой (обычно мамаши их вылизывают и выглаживают до ужаса, настолько, что хемульский молодняк можно рисовать с помощью линейки и циркуля. А у этого еще и одна пуговица на платье была расстегнута. Сразу видно – бунтарь.

Мюмла вытянулась на парте, подергивая кончиком хвоста так, чтобы подол ее красного платьица приподнимался и показывал лодыжки выше края ботинок, и скосилась на хемуленка. Он тоже посмотрел на нее и тут же пригладил свою челку, но правой лапой, в которой держал обмакнутое в чернила перо. Получилась очень красивая темно-синяя прядка и полоса по всей продолговатой физиономии, а с круглого носа в тетрадку упала клякса. Смешной! Пожалуй, школьный роман – это не так уж скучно! Мюмла, не сводя с соседа глаз, прикрыла веки, снова распахнула, перевела взгляд в окно. Выждав пять минут, проверила, как там ее возлюбленный. Хорошо он там: строчил в тетради со скоростью пропеллера самолета Фредриксона, но строчки выбегали не только за поля, но и за край тетради и украшали парту. Вот потом кто-то удивится, увидев на ней столбик из обрывков слов! Чтобы добить поклонника, Мюмла медленно облизнулась и шевелила пальцами до конца урока. Хемуленок нервничал все сильнее.

– Ты забавный, – сказала она ему низким голосом на перемене. Хемуль выронил все тетради и перья и чуть не забился под парту.

– Извините, пожалуйста, госпожа учительница, – пролепетал он, собирая свои вещи и заливая все чернилами, – я забыл дома очки, но я все записал не глядя, не волнуйтесь, завтра я отвечу урок хорошо!

Ну вот! Очки он забыл! И ничего не заметил! Мюмла топнула ножкой и стала подыскивать нового возлюбленного. Вообще-то гафсенок в третьем ряду казался бойким, учительница арифметики все время одергивала его. Но с третьего ряда он никак не мог заметить или услышать мюмлу на задней парте. Значит, нужен кто-то поблизости.

Прямо перед ней сидел неказистый неопознанный зверек. Может, если его украсить… Только чем? Свои тетрадь и ручку Мюмла уже где-то посеяла. Зато учебник лежал еще с первого урока. Можно вырвать из него страницу, свернуть в трубочку – перо готово. Обмакнуть его в чернильницу соседки по парте, черненькой ершистой гафсы, и вывести на спине невзрачного зверька сердечко, три цветка, звезду и половину корабля – вторая половина не влезла, мелковат зверек. Нет, красивее не стало, и вдобавок, он даже не обернулся. Мюмла оглянулась на соседку. А что? Если причесать ее, дорисовать улыбку той же кисточкой… Уж расческа у Мюмлы всегда с собой. Гафса отбивалась, но где ей справиться с той, кто (почти) каждое утро расчесывает дюжину непоседливых сестер?

Возня на задней парте привлекла внимание очередного учителя (чего именно, Мюмла уже не отслеживала), и он выставил обеих девчонок за дверь. Там гафса начала ругаться, что и сама Мюмла, и ее мама – ненормальные. Глупая, это же комплимент! Мюмла, как положено в ответ на комплимент, сказала спасибо и сделала книксен. И гафсочка добавил про ее маму еще одно слово, нехорошее. Его часто употребляли разные дурацкие, надутые гафсы и филифьонки, когда думали, что Мюмла-мама их не слышит.

И Мюмла вцепилась несостоявшейся подруге в волосы. Драть их она умела не хуже, чем расчесывать. И гафса вполне могла облысеть, но тут в коридор зашел тот самый хемуль, у которого Мюмла спрашивала про роман, и растащил драчуний. Гафса убежала жаловаться родителям, а Мюмла посмотрела на него, подумала… А что? Учитель лучше всяких дурацких мальчишек. И он знает всё про романы. И у него широкий и упругий живот, в который очень удобно уткнуться и поплакать (не такой мягкий, как мамин, но так даже лучше). И он повыше Мюмлы, ему удобно гладить ее по голове.

Поплакав еще немного, чтобы хемуль начал отчаиваться, Мюмла успокоилась, чтобы он обрадовался, что сумел утешить ее, а потом уже не смогла сдерживать восхищение тем, какая она умненькая, и объявила:

– Давай прямо сейчас сбежим на летучем корабле на тропический остров и будем жить свободные, как бакланы. Мамин троюродный брат писал, что там круглый год растут бананы, а в песке зарыты скелеты и сокровища. Он живет на Мадагаскаре уже третий год и ни разу не простудился.

Но хемуль, вместо того чтобы ответить «давай», отстранился, забормотал что-то про педагогическую этику и несовершеннолетних, и еще всякие непонятные слова, и сбежал в туалет для мальчиков, а не на тропический остров.

Мюмла сделала вывод, что школьные романы – самые скучные романы на свете.