Надо ли усложнять? Двое в одной постели. Двое мужчин — да, так тоже бывает. Двое, не знающие, что их ждет.
Точнее, знающие слишком хорошо — их роли нависают над ними. Они по разные стороны чего-то большего, чем их судьба. Судьба одного — с трагическим изломом в прошлом, со скрытым под лентой клеймом, с клятвой в верности делу. Судьба другого — покрытая мраком тайна, но очевидно, тоже непроста.
Да уж, им бы чего попроще!.. Позволить руке соскользнуть по щеке — проверить теорию. Аметистовый блеск в прищуре — Зиан не спешит открывать зрячий глаз, Зиан покрывает поцелуями тонкие пальцы.
— Почему ты так делаешь? — глупая улыбка и глупый вопрос. Глупое маленькое счастье.
— А почему нет? — Странно, когда слова можно ощутить на ощупь: бархатистые, теплые, немного щекочут… — Привык отвечать лаской на ласку. Не кусать же руку, которая гладит!
— Для тебя это настолько… привычное дело?
Хотелось бы верить, что в голосе нет и намека на ревность — чистый интерес.
— Это?.. — двухцветное сияние из-под нахмуренных бровей, потом поцелуи смазываются улыбкой: — Ты, наверное, неправильно понял. Думаешь, много желающих погладить этого котейку?
Вэй смущается, отнимает ладонь. Зиан не удерживает.
— Но ты сказал, что привык… А до этого говорил, что у тебя большой опыт. Вот я и подумал…
— А… — пепельные пряди дрожат в плавном покачивании. — Это о разном. Тот, кто любил гладить по шерстке, не был клиентом. А клиенты, обычно, не проявляют нежности. Все ведь упорно считают, что плотское должно быть отделено от… Как вы там это называете? Сложных душевных чувств?
— А разве…
Что-то не так. Вэй запутался. Наоборот ведь, он всегда считал, что зов плоти допустимо реализовывать только тогда, когда есть сложные высокие чувства. Но то, что между ними сейчас… явно не о высоком. А Зиан будто жалуется, будто иронизирует над чем-то…
— Ты… не веришь в чувства?
— Да нет, — Зиан пожимает плечами, усмехаясь. — В чувства не надо верить, их надо чувствовать. А придумывать себе сложности лучше поменьше. Но этот котейка не способен — ни чувствовать, ни усложнять.
На тонких губах улыбка, в двухцветном взгляде загадка.
— Не способен?.. — Вэй научился не принимать за чистую монету пеструю вереницу слов, не принимать близко к сердцу… Вэй учится собирать: — По тебе и не скажешь. А как же «отвечать лаской на ласку»? И то, что ты говорил о нежности…
— Зеркало отражает, Вэй, — серьезность в аметистовом блеске, насмешку в цитрине… — А в ласках, как и в нежности, нет ничего сложного. На самом деле, было бы вполне естественно делиться ими во время плотских утех. Но люди выдумали себе Устав. О пороке и грязи. Люди выдумали высокое и низкое. И тех, кого они — как они же считают — унизили, им вовсе не хочется приласкать. Это оказывается ниже их… достоинства. Чести. Что там ещё придумали? Им удобнее считать использованное тело чем-то оскверненным, что просто надо побыстрее убрать с глаз и пойти заниматься своими важными, высокими и сложными делами. Может быть, даже отмаливать грех.
Горечь. К концу витиеватой тирады, подсвеченной насмешками, приглаженной иронией, осталась только горечь. О, она слишком хорошо знакома Вэю! И, кажется, он знает, чем её можно смыть…
— Зиан… ты же понимаешь, что я… ничего такого не считаю?
— Поэтому так торопился уйти? — подтрунивает, дразнит, но кажется, голос стал слаще.
Вэй качает головой:
— Я просто не знал, как принято. Думал, так надо. Я же ничего не знаю, Зиан!
Что может быть искренней жалобы? Только… снова заскользить по искусно вылепленным чертам ладонью. Только придвинуться ближе — в отчаянной надежде, что Зиан верно считает намек. Только…
Сцепиться в объятьях так тесно, что дыхание стало одним на двоих. Так тесно, что дыхание — с губ на губы слетая — превращается наконец в поцелуй. Поцелуй — мягкий и долгий, жадный в своей неопытности, действительно и безоговорочно — первый.
Эта нежность не взывает к утоленной страсти. Эта ласка — не свидетельство сложных чувств. Ничего сложного. Стройные тела под ищущими ладонями. Ничего низкого. Двоих продрогших согревает одно тепло.
Двое заблудших нашли друг друга.
Кажется, прикосновенья губ оказались интимней экстаза плоти. Кажется, впрочем, что и плотское — совсем не порок.
Переливчатая кажимость выкристаллизовывается в ясные смыслы. Сияния аметрина не видно за трепетом век.
Поцелуи? Серьезно? Никто и не рассчитывал, не намекал даже на подобную ласку! Так хотел доказать, что многоопытность партнера не отталкивает тебя? Или просто… А, ну точно, ты же не знаешь, как принято!
Целовал самозабвенно и нежно. Целовал до припухших губ. Не знал, как закончить и куда потом деться. Будто всё ещё не знаешь, что никто не собирается тебя отпускать! Даже когда, устав и утихнув, спрятал лицо между плечом и шеей, объятья не стали слабей. Так удобнее — считывать выравнивающееся дыхание. Эффективнее — обмениваться теплом.
Уснем вместе, невинное создание? Насытившись ласками, укрывшись под покровом неги. Согрелись наконец.
Уснем вместе, обнимая друг друга, как утопающие после крушения. Вряд ли, впрочем, рухнул твой мир. Разве что чуть пошатнулись стены темницы, в которую ты — не то чтобы добровольно — себя заточил. Не добровольно, но покорно и безнадежно. Не добровольно, но даже не подозревая о ней.
Думал, в Уставе есть хоть какой-нибудь смысл? Думал, хоть кто-то знает, что лучше для тебя самого? Собирался делать «как принято». Собираешься служить «верно». Всё ещё веришь в сложность и глубину чувств.
Но сейчас — больше веришь теплым объятиям. Но сейчас — стук сердец заглушает зов долга и дребезжание громких слов.
Уснем вместе. Ночь длинна. Октябрьский рассвет не скоро.
Под пальцами хрупкость плеча, и губы щекочут шелковистые пряди. Не повод отодвинуться ни на дюйм. Наоборот — щекотку проще стереть поцелуем. Наоборот — обнять крепче, твердость выступающих косточек окутывая теплом.
Способно ли Зеркало чувствовать? О, ещё как! Нежности через край, нежность переполняет душу. Вот только — она одна на двоих. Только она — твоя.
♣♣♣
Октябрьская ночь холодна. Часы поездки не освежают сознание — наоборот, разогнав хмель, выплавляют тревогу в чистую ярость. Повозку трясет, заносит на поворотах. Штормит и душу: переживания за чересчур добросердечного подопечного превращаются в негодование на нарушение приказа. И обратно. Надеяться, что он хотя бы жив…
Да, в замке полно вооруженной охраны — это всё-таки база силового звена, не все люди Фэня перебрались в Обитель. Да, уж кто-нибудь — в отличие от Юаня, безусловно — сообщил бы ему, случись чрезвычайное происшествие в замке! Правда, о досрочном возвращении управляющего почему-то не сообщили… Сами натворили делов? И что с ними там со всеми?!
Фэнь терпеть не может, когда что-то настолько выходит из-под контроля. Да и кто это любит? Но ведь всё держится только на нем…
Фэнь устал. Рядом нет никого, кто мог бы разделить эту тяжесть. Кто мог бы хотя бы отвлечь. Даже с Ли не увиделся напоследок… А про Лао и думать нечего в этом плане. Во-первых, ежегодный визит согласован только через месяц — к тому времени Фэнь как раз рассчитывает разобраться с лазутчиком. А во-вторых — Лао всё равно никогда не вникал в его деятельность. Но вот отвлечь — точно может. Может снять груз ответственности своей легкомысленностью. Может подарить безусловное приятие, слепое восхищение, чистую любовь… Может…
Даже воспоминания о нем помогают слегка расслабить под форменным одеянием плечи. Откинуться на спинку сидения и прикрыть глаза. Ощупать гладкий холод камешка в сережке — привычный жест, неотъемлемая, вернувшаяся часть.
Сомкнутые веки не позволяют понять — приехал так быстро или всё-таки проваливался в сон.
Вернувшегося хозяина сразу впускает привратник. Рассвет уже вступил в свои права. Невыспавшийся взгляд режет назойливо-радушное солнце. Уши режут жужжащие сплетни. Деловой отчет не скрывает яда, деликатно разбавленного признанием необходимости и дежурностью тона.
Да, узнику стало плохо в подвале. Да, управляющий посчитал уместным поселить его в своих покоях. Занимался им только он сам. А ещё — замок вновь посещал господин Незваный, пробыл пару часов да и убрался прочь, как всегда.
Под хруст гравийной дорожки скрипа зубов не слышно. Ступая на первую ступеньку крыльца, Фэнь уже знает, что справиться будет непросто. С самим собой. Поэтому с каждым шагом — вдох-выдох — впускает в душу леденящий холод. Не бодрящую прохладу осеннего утра — дверь уже закрыта за спиной — ноздри щекочет привычный запах старых портьер и ковров, что приглушают шаги по гулким коридорам и холлам. С каждым шагом Фэнь всё отчетливее осознает, что держать себя под контролем поможет только отрешенное, мертвенное спокойствие.
Ничего страшного — просто Глава Стражи пришел проследить за порядком.
Ничего личного — просто хозяин замка вернулся домой.
♥♥♥
Пробуждение — резкое, быстрое. Будто водой окатили. Ещё до того, как стали слышны шаги. Даже до того, как шум на подъездной аллее ознаменовал прибытие. Твой холод — почувствовался издалека, прорвал путы сна, погасив привычный морок пожара. Что ж, и на том спасибо.
Впрочем… ещё нужно будет выпустить на волю твое собственное бурное пламя. Потом.
А пока — обнять на прощанье хрупкие плечи. Хорошо бы разбудить заранее, хотя и жаль. Что предстоит пережить трепетному созданию, лучше не представлять. И не хотелось бы видеть.
— Что такое?.. — Вэй ничего не соображает спросонок, с непривычки вздрагивая в теплых объятьях, щурясь от яркого света слишком быстро наступившего дня. Собственная речь кажется внятной, но он знает, что на деле она тише шелеста.
— Иди к себе, — шепот на ухо горячий, а слова сковывают сердце льдом: — Господин Фэнь вернулся.
Сон моментально слетает. Вэй резко садится в постели и…
— Я не уйду, — трясет головой.
Вглядывается в уже совсем не сонное, только слегка расслабленное, припухшее после сна лицо. На нем удивление и укор как обычно стираются усмешкой:
— Ну как хочешь. Не факт, что успел бы. — Ободряющее пожатие касается плеча: — И не переживай, Вэй! Эта шкурка выдерживала и не такие пожары.
Пожары? Скорее, ураган — с грохотом распахивает дверь. Господин Фэнь в своем обыкновении:
— Что тут о шкурах?.. — в глазах изумрудные молнии. — Кто о чем должен переживать?
Золотисто-каштановые вихры взъерошены будто ветром. Черты лица неподвижны — ни насмешки, ни гнева. Только дрожит, сыплет брызгами рубиновая серьга.
— Вэй, иди к себе, — чуть скользнув взглядом, тихо бросает Фэнь.
Даже не смотрит в его сторону… А Вэй вытягивается по струнке — привычка. Вэй в одной ночной рубашке — завязки ворота дают занятие сведенным судорогой пальцам. И Вэй осмеливается возражать:
— Господин Фэнь…
— Ах да! Я и забыл, это же и есть твоя спальня! — загорелое лицо искажает усмешка. — И всё-таки оставь нас на минутку, будь так добр. Давай, займись обязанностями управляющего, Вэй. Подготовь замок к встрече хозяина, или что там ещё…
Одеяния Главы Стражи черны, серебрятся шитьем по краю. Искра в выгоревших волосах — золотая. А пронзительной зелени взгляда Вэй не видит — Фэнь весь сосредоточен только на узнике. Будто пытается просверлить взглядом, разгадать скрытый под хрупкой внешностью неведомый механизм. Управляющий — досадная помеха, лишняя тень. Вэй как никогда отчетливо чувствует собственную неуместность. В собственной спальне. В одной комнате с человеком, ставшим его первым сексуальным партнером; в одной комнате с человеком, однажды спасшим его жизнь. Вэй целиком и полностью неуместен в своей собственной жизни! Во всех своих проявлениях…
— Господин Фэнь, — настойчивость сложно изображать ослабевшим голосом. Особенно, когда тебя категорически не хотят слушать. Не готовы слышать. Хотели бы, наверное, испепелить на месте. Но лишь отшвыривают прочь… — Это я временно перевел узника из камеры. Под свою ответственность. Зиан был болен, он ничего не нарушил…
— Я в курсе, — неестественно тихий голос спокоен. Фэнь так и не смотрит на него. — Поэтому и прошу уйти. Обсудим дисциплинарные взыскания позже. Или ты считаешь уместным обсуждать тонкости внутреннего распорядка перед преступником? — Наконец резко оборачивается, вскинутый взгляд будто вспарывает стеклом: — Или ты больше не считаешь его преступником, Вэй? Может быть, попросишь оставить себе в качестве домашнего питомца? Или постельной грелки? Или что он тебе?..
Краска стыда, возмущения и чего-то похожего на беспомощность заливает лицо. Сложно не только говорить, но и дышать. Вэй переводит взгляд с режущей зелени на сияние аметрина. Зиан спокойно сидит на постели. Кажется, даже дыхание его ровное и поза непринужденная. Кажется, и правда не боится огня… Их взгляды сталкиваются почти случайно — так искоса, так вкрадчиво поглядывает он на бывшего партнера по койке. То ли безразличие читается в этом взгляде, то ли наоборот — не хочет ещё больше смутить.
— Господин Глава Стражи, — Вэй надеется, что официальное обращение хоть немного повысит весомость слов, — мне стала известна новая информация. Это может повлиять на… ход следствия и на… обращение с обвиняемым.
Вэй надеется, что паузы — вызванные не робостью, а лишь недостатком дыхания — были не слишком заметны.
Фэнь недовольно морщится. Смуглые пальцы касаются шелка повязки, потирая лоб.
— Вэй… — вздох подавлен, выдох: — Это прекрасно, что ты не отвлекаешься от дела даже в постели. Вот что значит, работа на дому!
Вдруг что-то меняется в изумрудном взгляде — может, заметил наконец его смущение. Заметил Вэя. Или, скорее, к нему снизошел. Вспомнил…
— Ладно… В любом случае узника нужно вернуть в темницу. Ты, я надеюсь, не будешь настаивать, что и такое обращение кажется тебе слишком жестоким?
Вэй опускает глаза и едва заметно качает головой. Какое там «настаивать». На чем?.. Он только не хотел бы видеть…
Как Глава Стражи отходит к двери, и через мгновение, повинуясь одному его жесту, в комнату входят двое охранников. Подходят к узнику с боков и мастерски заламывают руки.
Вэй не хотел бы видеть — выражения лица Зиана. Знакомого выражения — почти тот же самый силовой прием…
Надлежащее обращение. Почему для реализации полноты власти непременно нужно причинять боль? Разве он не пошел бы и так?.. Зиан стройнее, ниже, Зиан явно слабее двух вооруженных мужчин. Ему приходится идти согнувшись, пока его тащат к выходу.
Вэй не хотел бы видеть — но смотрит неотрывно. Наверное, что-то такое отражается в его лице, что заставляет Главу Стражи, понизив тон, бросить им вслед:
— Полегче.
Слова Фэня весомы и доходчивы. И в этом замке, и в Обители — никто не игнорирует отрывистых фраз. Никто не смеет нарушить приказ. Кроме вот Вэя. Уже дважды. И каждый раз — хуже прежнего.
Кроме Вэя, который всегда был уверен, что больше всего на свете желает ему услужить. Отблагодарить. Доказать преданность.
И что же он натворил?..
— Господин Фэнь, спа…
— Потом, Вэй, — нетерпеливый взмах рукой отметает незадавшуюся благодарность. Прерывает, отталкивает и отбрасывает прочь: — Позже поговорим. И не дрожи ты так, умоляю! Что ж вы все так боитесь, что я этого мальчишку живьем проглочу? Да ещё и изо всех сил стараетесь, чтобы было за что!..
Зиана увели. Он успел лишь чиркнуть аметрином напоследок. Успел чуть выпрямиться, но взгляд сверкал всё равно исподлобья. Насмешливый такой, поощряющий… Так чудовищно напоминающий о прошедшей ночи!
Вэй разрывается — между чувством и долгом? — между… двумя такими близкими, такими важными для него людьми. Но это всё не те слова. Кто ему близок? Кому он важен?.. Собственная ничтожность разъедает — до полной прозрачности.
— Простите, господин Фэнь, — глаза в пол, голос стелется неслышным шорохом.
Неслышным и неслушаемым. Шорох закрывающейся двери становится достойным ответом. Хозяин замка покинул покои управляющего. Глава Стражи просто ушел.
♡♡♡
Фэнь был несколько… удивлен увиденным. И это очень мягко говоря. Возможно, именно удивление помогло ему сдержать ярость. Именно непонимание бесстыдно представшей перед ним картины заставляло прозревать постепенно…
Ведь он ни на секунду не поверил ядовитым сплетням! Мало ли что мерещится испорченным умам подхалимов-слуг! Что с того, что Вэй по простоте душевной приволок притворщика в свои покои? Наверняка считал, что больной при смерти — тут не до сомнений, где именно уместно его лечить.
О, Фэнь был уверен, что прекрасно знает Вэя! До этого утра.
Ухмылки приставленных к двери охранников, простоявших на посту всю ночь, могли бы предупредить его о предстоящем зрелище… Но когда это он обращал внимание на такие мелочи, как настроение подчиненных? Только увидев своими глазами полуобнаженное тело в постели — сорочка, спущенная с плеча, не скрывала острых ключиц, не скрывала следов от ран… — и Вэя, в такой же сорочке, резко вскакивающего с кровати, Фэнь постепенно начал соображать… Картина долго не желала складываться. Он всё смотрел и смотрел на падшее создание — неестественно седые волосы, бесстыдное двухцветье глаз — пытаясь придумать какое угодно альтернативное объяснение. Не вышло.
Да они и не пытались отрицать… Поэтому, едва обретя способность говорить, он сразу же набросился на Вэя с неприличными намеками. Колол безжалостно, совершенно позабыв… о неопытности своего юного управляющего. Точнее, о его специфической, травмирующей опытности. Не стоило, наверное, так… Фэнь спохватился, когда заметил, насколько ранят Вэя похабные грубости. Ведь это всё тот же робкий, стеснительный мальчишка. Да уж, искусителю явно пришлось постараться, чтобы затащить его в постель!
И это ещё подлее. Вэй, может быть, и был непростой добычей, но с другой стороны — непростительно легкой — в своей беззащитности. В своей невинности. И теперь так наивно, так глупо бросается эту расчетливую тварь защищать!
Да, защищать… Очередное прозрение настигло Фэня, когда он увидел бессилие и отчаяние в прозрачно-серых глазах. Увидел сведенные брови и затаенное дыхание Вэя, застывшего при взгляде на уводимого узника. Проходимец умело изображал боль от простого захвата…
Но Фэнь не хотел добавлять страданий трепетному, обманутому — и, не дай небо, влюбленному! — сердцу. Фэнь ведь и сам помнил — слишком хорошо помнил — другую разлученную стражниками на рассвете пару. Другой, кареглазый, взгляд…
Поэтому, как умел, поспешил эту сцену закончить. Поэтому приказал обращаться с узником мягче. Поэтому… не был готов разговаривать с Вэем прямо сейчас.
Да и к Зиану сразу идти, пожалуй, не стоило… Но чем унять овладевший сердцем раздрай?
Фэнь заперся у себя. Скрылся в полумраке гостиной — тяжелый бархат занавесей ограждает от назойливого солнца. За комнатой в отсутствие хозяина следят отлично — ни пылинки лишней нет. Можно позвать прислугу, велеть принести вина… Что с того, что не принято пить с утра? Да только слишком уж не хочется никого видеть. Да только — слишком понятно, что хмель в данном случае не решит ни одну из проблем.
Что ж, глупый мальчишка хотя бы жив. Узник хотя бы не сбежал. Вероятно, могло быть хуже. К вечеру Фэню придется разобраться с тем, что есть.
Знакомая камера, знакомая тяжесть оков. Все на месте.
Знакомый холод и тусклый свет из оконца — до заката ещё далеко. Что ты надумаешь до заката? Предвкушаешь тоже, да?
А ты оказался действительно чутким. Заторможенным, правда, импульсивным, но — чутким. Потерянный взгляд может тебя пробрать. Но от Зеркала ты его не дождешься. Впрочем, с аметриновым двухцветьем не сработало бы. Да и не нужно. Цель ведь не в том.
Цель… Знает ли Зеркало свои цели? Сомнительно. Зеркало — отражает. И стеклянную зелень глаз, и прозрачную серость. Зелень всё обещает искры… А серость — искупала, вымыла, очистила до блеска в согревающей нежности, в неумело-неудержимой ласке. Придала сил.
Не хотелось бы видеть в серости слезы. Тебе вот тоже. Так как же быть?