Цензор не может покидать Обитель… официально. Юань не стал бы нарушать Устав без веских на то причин. Но где встретиться с тем, кто ни за что не переступит порог Обители? Кто в собственном бывшем доме считается теперь тенью прошлого?

Конечно же, у всех на виду.

В придорожной забегаловке, мелкого пошиба трактире — с засаленными деревянными столами, жесткими сидениями и безвкусными желтыми фонариками по стенам. Украшают. Все украшают себя так или иначе. Товарищ, не нуждающийся в маскировке, блистает украшениями щедро — ослепляет сияньем серебряных мелочей в волосах. В косичках.

А Юань… Чем более вызывающим выглядит маскарад, тем менее он подозрителен. Юаню всего двадцать шесть — и кожа нежна, и рост невысок. И опыт ношения женской одежды имеется.

Струящиеся шелка облегают хрупкую фигуру пастельным — розовый с голубым — водопадом. Растительный орнамент по краю, цветочки на отворотах. Свежей невинностью светится юное существо.

Вот только — ему снова пришлось взяться за веер. Ли стал бы ворчать… Но хотя в своем искусстве макияжа Юань уверен, ещё увереннее он себя чувствует, целомудренно прикрывая слегка припудренное, чуть тронутое помадой и тушью лицо.

— Госпожа Ю! — заостренный клык скалится с искренним восхищением. — Выглядите потрясающе! — Серебринки переливаются, покачиваясь в такт движениям головы: — Даже сложно порой осознать, как повезло нашему праведному Ордену с новым начальством, не правда ли?

Усмешку не скрыть под веером — звучит в мурлыкающем голосе:

— Некоторые приложили немало усилий, чтобы все оказались… на нужных местах.

Сверкнуть из-под веера взглядом можно так, что кажется, именно для этого и задумывался этот аксессуар.

— Некоторые… — косичка накручивается на палец, поблескивает бисер браслетов, — желали бы знать, не помешает ли кое-кто расставить всех на свои места… ещё в одном месте.

Голубые шелка приподнимает пожатие плеча:

— Он ничего не знает. Чем он может помешать?

— Ю… Ну ты-то знаешь. Щенка… извиняюсь, котика нужно вытаскивать. Было бы несправедливо рассчитаться с самоотверженным медбратом… такой монетой.

— А чего он вообще полез? — Юань недовольно хмурится.

Незваный смеется:

— Спроси что полегче! Ты же в курсе, чьих кровей это бесовское отродье? Черт знает, что может быть у него на уме!

— Я не настолько в курсе давней истории, как вам могло показаться, — не удается сдержать усталый вздох. Впрочем, кого он обманывает. Благодаря Незваному, Юань плещется в Архиве как рыба в воде уже более пяти лет и, уж конечно, изучил его от корки до корки. — Но я знаю, что старый Цензор приложил руку к уничтожению всех оставшихся представителей этого рода. Как же так вышло?..

Мрачная тень на смуглом лице оттеняет резкий блеск потемневшего взгляда:

— А этого уже не знаю я, — непривычная тяжесть в голосе, вынужденном пересказывать непонятное: — Медбрат говорил что-то о том, что он не жертва, а порождение… Да и кто знает, может, смилостивился почтенный Цензор? Понял, что перегнул.

Серьезность надолго не задерживается в мягком тоне, слетает будто чужеродная маска. Или же ей не позволяют удержаться маски родные… Родинка под правым глазом уже подскакивает в усмешке:

— Он ведь такой у нас был… вспыльчивый, но отходчивый, — карий глаз подмигивает: — Помнишь, Ю?

— Вашими трудами, более чем! — огрызается Юань и сам не знает, чего в его голосе больше — показного недовольства или злорадной насмешки. Усмирили они его вспыльчивость. Но прежде — вкусили сполна…

— Ты всё-таки… обижаешься? — Странно видеть такое обостренное внимание во вкрадчивом взгляде.

Странно чувствовать внезапные слезы подобравшиеся к накрашенным глазам… Нельзя!

— О небо, — взгляд вверх сойдет за закатывание глаз и туши не даст растечься… — Да нет, конечно! Всякий на своем месте делает то, на что горазд. У нас всё получилось. Согласно вашему плану. Какие обиды?

Косички покачиваются — на этот раз в нарочито серьезных кивках:

— Хорошо, хорошо. Нужно теперь, чтобы ещё один план удался. Он тоже совершенно безумен, хотя и, как ни странно, не моего авторства. Неплохое у нашего альянса наследие…

— Альянса? — вскидывается тонкая бровь.

— Ну, мы же всё-таки не чужие с медбратом люди! Как бы это назвали в миру, Ю? Брошенки? Бывшие жены?.. О небо, какая чушь!

Незваный хохочет, прикрывая глаза смуглыми пальцами — неудержимо и весело. До слез.

Юань не озвучивает более подходящего определения — да просто вдовцы. Одного мужа.

А Незваный… не стал бы говорить о другом, вдруг вспомнившемся альянсе. Тройственный союз. Юное созданье в шелках — до нервной вибрации, до жуткого узнавания — напоминает своего дальнего родственника. Того, кого больше нет — тоже. Того, кто ушел — первым. Того, из-за кого беспечный повеса, у которого и было-то разве что имя, оказался втянут… в это всё.

Напоминает — и мягкими темными прядями, выбившимися у висков, и миловидным лицом, и глазами зеленовато-серьезными. У Миня тоже блестели порой бирюзой. Вот только характеры… Не то чтобы противоположные. Просто Юань смог бросить вызов. А Минь — нет.

И Незваный не скажет — не о чем тут говорить! — что он в свое время пострадал от рук бывшего Цензора не меньше. Ощутил безжалостность властолюбия — не только на собственной шкуре.

О, он знает, что Юань его понял бы — ведь он чуть не потерял брата! Что больше всего злит — выводит из себя, доводит до белого каления — когда не можешь постоять за тех, кто дорог. Особенно, когда, возможно, сам виноват…

Впрочем, нет. С виной раз навсегда покончено. Достаточно.

И никого другого тоже нет смысла винить. Отменить бы само это слово!..

Даже Энлэй… Один из погибших по приказу ополоумевшего Цензора. Один из отпрысков рыжего рода. Как оказалось, не последний. Нельзя сказать, что всё завертелось из-за него. Он делал что мог и как мог, чтобы одолеть тех, кого одолеть нельзя… Он погиб — вместе со своей подопечной, красавицей Мэй. Она оказалась верной соратницей, до конца. Верная Мэй…

Незваный усмехается, слезинки смеха смахивая с глаз. Слез смеха можно не прятать. Незваный знает, что верность бывает разной. И что есть вещи поважней громких слов. А может быть, даже важнее жизни…

Но только когда можешь выбрать сам.

— Мы справимся, Юа… Справимся, Ю! — рука в браслетах тянется к запястью сжимающей веер кисти. Клык в усмешке должен сиять уверенно: — Давно пора сделать «обители» чуть более пригодным для жизни местом. Фэнь пока не смог бы этого принять. Да и как один из лидеров тайной ложи обязан был бы отреагировать… Ведь наша организация перемен не терпит! Но когда власть в темном замке сменится, Глава Стражи ничего не заметит. И для Ордена, и для заговорщиков всё останется по-прежнему.

И Незваный — так вкрадчиво вглядывающийся в лицо оленьим взглядом, так тепло пожимающий руку — в данный момент абсолютно искренен. Человек, всегда путавший маски и лица, лицемерию не обучен.

Человек, оставивший свое имя тому, кого больше нет, не вполне понимает, что значит «истина».

♥♥♥

Солнечный день превращает парковые аллеи в реки огня. Огромные листья желтеющих кленов падают не спеша и устилают шуршанием гравий дорожек. Пылают и кроны деревьев — крашенной листвы на них ещё достаточно.

Фэнь собрался с духом только к обеду. И то только из-за того, что прислужник осмелился потревожить напоминанием о готовой трапезе. Стол сервировали в соответствии с невзыскательным вкусом хозяина: простые мясные закуски, фрукты на десерт, вино. Но не было ни аппетита, ни желания промочить горло. Не было и компании за столом.

Вэй, очевидно, старался не показываться на глаза. Но, очевидно же, хотел бы переговорить с господином до начала следственных действий. Фэнь порой уставал от собственной чуткости и прозорливости. Вот бы с ним самим носились так!..

Покончив с символической трапезой хозяин замка послал за управляющим, чтобы пригласить его на прогулку верхом. Погода как нельзя более подходящая для конной езды, а движение и расстояние позволят… не слишком терять лицо.

И вот сейчас они гарцуют рядом: вороной жеребец Фэня пофыркивает и роет копытом гравий, гнедая кобылка Вэя скромно цокает на полкорпуса позади. Держится поодаль. Всадник молчит.

— Вэй… — Фэнь привык говорить тихо и привык, что к тихим словам лучше прислушиваются.

Но никак не может привыкнуть, что ближайший помощник вот так вздрагивает по мелочам. Просто позвал по имени. Не молчать же теперь всю жизнь! После такого утра…

— Господин…

— Что ты там говорил о новой информации? — перебивает Фэнь, морщась от шелеста робости. Не голос у Вэя, а будто веточка надломилась, будто треснула корка льда… — И какое, по-твоему, должно быть обращение с узником?

Вэй молчит, ещё ниже опуская голову, Фэнь торопится заглушить очевидный ответ очередными вопросами:

— А может, он сказал тебе имя нанимателя? Так тогда он волен проваливать… — хотелось бы сказать «на все четыре стороны», а надо сказать: — в отдаленные обители. Сам знаешь.

И приходится выслушать, как, запинаясь и краснея, юный помощник пересказывает ему то, что и так известно. Вот и Юань почему-то считал, что на Фэня весть о жестоком обращении стражников с обвиняемыми должна подействовать каким-то особенным образом. С каким же трудом это невинное создание произносит слово «кастрация»! Интересно, что больше смущает Вэя — неприличие или жестокость?..

— Понятно, — Фэнь подавляет вздох и старается говорить спокойно: — Случаи ненадлежащего обращения Стражи с узниками заслуживают отдельного рассмотрения. И взыскания. Но ведь не ножом по горлу! Или ты не согласен, Вэй?

— Я… — сероглазый взгляд наконец вскидывается, ранит своей чистотой. Вэй трясет головой: — Нет, за убийство, конечно же, нужно понести наказание, но… Я просто не хотел бы, чтобы… Зиану причиняли лишнюю боль.

Тише шелеста. Буквально. Желтые клены роняют золото прямо на плечи всадников. Листва мнется и шуршит под копытами, почти заглушая покаянное бормотание:

— Господин Фэнь, прошу, простите меня за нарушение порядка и за… Вы же не станете за мой проступок наказывать его?

Вэй покусывает губы — его стыд и его боль уже не выдаются красками на лице, только в глазах дрожат.

Фэнь никогда не умел разговаривать мягко, но сейчас старается изо всех сил:

— Вэй… — Как же дать ему понять, что слегка погорячился с утра? Что развлечения с этой подстилкой не стоят таких уж душевных терзаний?.. — Не думай, что я осуждаю… Я ведь помню, как эта дрянь себя ведет. Знаю его манеру. Конечно, он приложил все усилия, чтобы ты и дальше продолжал о нем заботиться. Конечно, сейчас тебе кажется, будто ты должен… как-то его покрывать. Я всё понимаю.

— Господин Фэнь, — удивительно, как в одном взгляде могут соединяться бесконечная надежда на понимание и полное отрицание услышанного, — это было мое решение. Я же мог… отказаться. И сейчас… Он ведь не просил за него вступаться. Зиан тоже понимает, что я никак не могу повлиять…

И почему святой невинности всегда кажется, что пала она добровольно? Почему так стремится замараться пороком от искусителя?.. Нет, Фэню предельно очевидно, что Вэй просто попал в нехитрую ловушку из обаяния этого проходимца и собственной неопытности, но что уж теперь?.. Вряд ли получилось бы объяснить. Для Вэя так важно верить в самостоятельность своих решений! Да, это они уже проходили. Ещё когда он нарушил приказ в первый раз.

— А ты хотел бы? — Фэнь одергивает поводья, останавливаясь. Пристально смотрит в глаза: — На что ты хочешь повлиять, Вэй?

Вэй отвечает почти сразу. Догадался по проникновенному тону, что это не праздный, не риторический вопрос.

— Я ведь уже сказал… Даже если наказание за преступление неизбежно, мне кажется, обвиняемый не должен терпеть лишнюю боль.

Вэй говорит тихо не для того, чтобы к нему прислушивались. Вэй говорит тихо, потому что привык к незначимости своих слов. Фэнь хотел бы разубедить его. Хотя и полностью с ним не согласен!

— Хорошо, — кивает решительно, ещё понятия не имея, как будет обходиться без… привычных методов. Вздыхает невозмутимо: — Придется добыть нужные нам сведения другим путем. Но тебе не нужно больше переживать о сохранности его шкуры. Слово Главы Стражи твердо, Вэй. Пока Зиан в этом замке, никто не причинит ему лишней боли. Постараемся обойтись без физического воздействия. По крайней мере… без крайней необходимости.

Пожатие плеч фиксирует неловкие попытки пойти на попятную, но Вэй смотрит на него с таким облегчением, с такой наивной, неуместной благодарностью, что становится очевидно: придумать другие методы придется. После такого взгляда с седой шкурки не должен бы упасть ни один волосок.

И это после того, как эта продажная тварь снова сыграла на чужих слабостях! Снова, привычными методами, без раздумий нарушив душевный покой, выторговала для себя поблажки!

Остаток дня проходит в задумчивом уединении. Рваными вспышками встают перед внутренним взором Фэня картины — то сегодняшнего утра, то более давнего, памятного визита в подвал… Разные картины, с одним действующим лицом. Красивым лицом, бесстыжими глазами, колкими фразами. Интересно, позволял ли себе Зиан такие провокации с Вэем? Нет же, наверняка был с ним приторно нежен и гладок, иначе бы непременно спугнул!

Желание как следует проучить подлую тварь сталкивается с нерушимостью данного слова. Фэнь не собирался обманывать и без того обманутого Вэя. Но что именно имел в виду Глава Стражи? Лишняя боль… Как установить достаточность? И какие они, крайние меры?..

Физическое воздействие… Сам Зиан вечно твердил, что стерпит любое обращение, что даже половой акт предпочтительнее боли. Глупо идти на поводу у пожеланий заключенного, но… Кое-что можно проверить.

Будет ли проходимец так же невозмутим, когда его оружие обернут против него? Когда на собственной шкуре ощутит тот жар, которым пользуется, соблазняя других? Благо, есть средства…

Фэнь вытряхивает на столик содержимое дорожной сумки. На днях они с Ли захаживали по делам следствия в лавку аптекаря. Надо же, это было только вчера!.. Несколько мешочков с травами наполняют комнату тонким горьковатым ароматом. Фэнь захватил с собой некоторые ингредиенты — со сходным действием. И с обратным. Собирался предоставить проходимцу улики, может быть, заставить продегустировать свой товар. Вот и пригодится. Не совсем так, как он себе представлял…

♡♡♡

Конечно же, ты являешься вместе с закатом. Зарево пожара за спиной тебе к лицу. Зрячий глаз почти ослеплен плавленой медью солнечных лучей, бьющих из узкого оконца. Зато полуслепой — отчетливо видит твою тень. Да, очертания четкие, мрачные. А голос звонок и почти весел:

— Ну как себя чувствует гость? Немного непривычно после мягкой постели, да? — Шаги приближаются гулко, тьмы больше. И речи темнеют тоже: — Прошу простить доставленные неудобства, но должны же мы соблюдать хоть какие-нибудь условности! А то с твоей прытью шутка про курорт уже устарела, впору говорить про публичный дом.

С улыбкой и отвагой — сразу к делу:

— Господин Фэнь, к чему ревность? — добавить сладости в голос и прищур: — Сами понимаете, обстоятельства бывают разные… Но это ничуть не умаляет искренность интереса к партнерам!

Ты достаточно близко, чтобы рассмотреть нервный тик под небрежной презрительной маской. Сдержанность выше всяких похвал. Сдержанность, подозрительно расширяющая зрачки… Неестественная.

— Я должен быть польщен? — улыбаешься. — А кого, по-твоему, я должен бы ревновать? Своего ближайшего помощника к продажной шкуре? Или ты себя имеешь в виду, невероятное созданье? Ну, я почему-то не опасаюсь услышать отказ. Смотри-ка, я пришел на свидание не с пустыми руками. Будешь?

Улыбаешься и великодушно протягиваешь бутылку вина.

Повторяемся… Распятый узник так же сидит у стены. Только на этот раз пить не так уж и хочется. Да и ты не выглядишь нетрезвым…

— Господин Фэнь… Благодарю, но узника сегодня уже поили. Ему бы наоборот облегчиться, но в камере нет удобств…

Бесстыдная просьба разбивается на осколки. Нахальность осыпается с лица, столкнувшись с нарочитым удивлением:

— Да что ты говоришь? Надо же, какая досада! Но, боюсь, ничем не могу помочь. Надлежащие условия содержания будут наконец исполняться. Удобств они не предполагают. Зато! — сияешь почти ликующе: — Больше никаких плетей. За тебя попросили, котик. Мы пойдем другим путем. — Горлышко впивается в губы, стучит по зубам. — Пей!

Дурманящие снадобья… бывают разными. Аптекарь даже уверял, что существует эликсир правды — Ли только посмеивался. И подобрал другие травы. Проверенное опытом зелье, в действии которого был уверен.

Сам Фэнь имел опыт употребления… других веществ. Тоже на травах, в той же аптеке он запасся средством, с помощью которого надеялся легче сохранять самообладание. Считал, что нуждается в подобной страховке для бесед с тем, кто раздражает безмерно.

И теперь лишь снисходительно ухмыляется, глядя, как покорно размыкаются тонкие губы, как розоватые струи излишком текут по щекам. Как ходит под тонкой кожей едва выраженное адамово яблоко — глоток за глотком узник осушает половину бутылки. Достаточно?

— Узнаешь привкус? Наверняка же пользовался для своих шпионских проделок. Или все тащили тебя в койку только за красивые глаза, как Вэй?

Зиан едва отдышался. По глазам видно, что понял, чем был опоен. А по голосу — нет, не слышно:

— За комплимент спасибо. А вот недооценивать способности соблазнителя не стоит. Это, знаете ли, целая наука!

Несмотря на все успокоительные меры, от злобы сводит скулы:

— Так бахвалишься тем, что задурил голову несчастному Вэю? А он ведь ещё и переживает за тебя сейчас!.. Каково это, быть настолько продажной дрянью, Зиан? Что можно чувствовать, оплачивая услуги собственным телом?

— Довольно приятно на самом-то деле, — Зиан пожимает плечами. Точнее пытается, но только оковы звенят. — Это другое, господин Фэнь. Просто у узника с надзирателем сложились особые доверительные отношения. Так бывает. А вы не в курсе?

Фэнь резко отворачивается. Взгляд цепляют плети на стене… Даже жаль, что сегодня не пригодятся. Но что он может знать?..

— Мразь, — бросает сквозь зубы.

Зелье ещё не подействовало. Зиан выглядит слишком раздражающе невозмутимо, слишком нагло улыбается, щуря двухцветный взгляд. Пепельные пряди под пальцами скользят чистым шелком. Вэй хорошо заботился об этой грязной твари!.. Нет, никакой лишней боли — просто придержать, чтобы влить остатки вина.

Через несколько долгих секунд цепкие пальцы размыкаются. Узник отрывается от особого угощения, дышит тяжело, но, видимо, тяжелее было молчать:

— Почему вас это так задевает, господин Фэнь? — глаза блестят, блестят влажные губы, голос стал чуть ниже… А слова по-прежнему жалят: — Считаете, что то, что допустимо для вас, должно быть запрещено другим? Считаете себя настолько особенным? Или наоборот?.. Оберегаете непорочность подопечного, а себя считаете слишком испорченным?

Смех от бессильной злобы — это про таких… Но на самом деле так даже легче. Запустить опустевшую бутылку в стену — не разбилась, откатилась со звоном. Рассмеяться, чуть ли не простонав:

— Зиан!.. Ты опять забыл! Опять всё перепутал. Хотя… В одном ты прав. Это допрос, да. Только не ты должен задавать вопросы! — склониться к седой макушке, опираясь в шершавую стену рукой. Волосы пахнут пеплом… — Ну ничего, сыворотка правды скоро должна подействовать. Чувствуешь?

— Правды, господин Фэнь? — Зиан умеет улыбаться широко и безумно. — Напутали, видно, в лавке… Ну да ладно. Правду и ничего кроме правды, Зеркало обожает показывать. Зеркало скажет всё, если верно задать вопрос.

— Ну вот видишь, про лавочку аптекаря уже выболтал. Сам-то ты ничего не напутал, когда кормил отравой моих людей?

Взгляд жадно выискивает признаки дурмана в утонченных чертах. Находит. Испарину на бледном лице, дыхание подрагивающее, улыбчивые губы в вине… Глаза безвинны:

— Им нужно было охладить пыл. Некоторым помогло. Не такая уж критическая потеря для служителя праведного Ордена, не считаете?

— А что так, Зиан? Печешься об их добродетели? Считаешь, что то, что допустимо для тебя, должно быть запрещено другим?

Кто тут ещё зеркало? Фэнь доволен собственной шуткой. И доволен эффектом, который наконец безошибочно читается в затуманенных глазах и полухмельных движениях. С приоткрытых губ срывается вместе со вздохом:

— Господин Фэнь… Вот вы и сами перешли к основному. Зачем нужен праведный Орден, в котором никто даже не пытается соблюдать Устав? Зачем все эти бесконечные наказания, воздаяния, вся возня… Вам просто нравится быть тираном? И не важно — чего?

Смешно. Слышать этот слабый тихий голос. Привычные для язвительного создания фразы с трудом слетают с заплетающегося языка. Смешно и спокойно. Снадобья Фэня тоже работают. Его вновь назвали тираном? Смешно.

— Не пойму что-то. Так нравится тебе Устав или не нравится, невероятный мой? Должны его соблюдать или всё-таки не должны? Или у тебя настолько далекоидущие воззрения, что ты вообще не предполагаешь необходимость каких-либо моральных ориентиров?

— О… Мораль!.. — совсем тяжелое дыхание. Паузы выразительнее слов… — Господин Фэнь, а давайте попроще. Если Обитель неизбежное зло, неужели нельзя сделать так, чтобы крови в ней лилось поменьше?.. Чтобы в грязи не увязали по уши…

Мышцы лица каменеют под стать кладке тюремных сводов под ладонью. От шершавой стены, от шуршащих слов — в душе разливается холод.

— В Обители не проливают кровь… — Внезапное воспоминание помогает собраться, сверкнуть обличающим взглядом: — Человек, проливший кровь в Обители, сейчас передо мной. Человек, отдающийся другим по любому поводу и без, что-то говорит о грязи!..

Холодный смешок. Теперь холодок мятный, бодрящий, будто знакомый, ставший синонимом покоя, запах. Флёр невозмутимости пытаются процарапать разноцветные глаза, но желтый совсем поплыл, а фиолетовый стал темнее ночи.

— Говорит… Почему бы не говорить? — Зиан кивает вяло, но болтает бесперебойно: — Вопрос в том, что считать грязью, господин Фэнь.

— Славно, что ты спросил! — Фэнь усмехается, скользит презрительным взглядом по подрагивающей тщедушной фигурке. На ней та же ночная сорочка. Тонкий материал не скрывает эффективности трав. — Ну, давай разбираться. Посмотрим?