— В этом? Ни за что, — заявляет Джинкс, наматывая круги вокруг Экко, который только что ей сказал, что так и пойдёт на свидание. «Так» — в смысле в, по сути, спортивной одежде для утренней весенней пробежки.

— Мы идём просто развлечься, — напоминает Экко. — А не в театр или крутой ресторан.

— Никогда не знаешь, куда меня потянет, — парирует Джинкс. Экко скрещивает руки на груди и шумно вздыхает. — Что? Все мои бывшие были модными подонками.

— «Все» — это целый один? — предполагает Экко. Не похожа она на человека, который много с кем встречался — или, по крайней мере, встречался долго.

— И что?

Джинкс останавливается и орлиным взглядом красных глаз сканирует комнату на наличие хоть чего-то приличного. В ближайшем доступе только простые джинсы, толстовки, футболки да майки. Бесперспективняк. Она идёт в соседнюю, последнюю неисследованную, комнату, и к своему удивлению не обнаруживает там кровать — только голый пол по центру, кучу проводов, письменных принадлежностей и бумаги, как чистой, так и исписанной, синтезатор, компьютерный стол под окном, подобие комода и гору подушек. Экко следует за ней.

— Ты где спишь? — спрашивает она, открывая один из ящиков. Там лежат вещи поярче.

— На полу.

— Без одеяла?

— Почему без? Вон оно, свёрнутое.

Рядом с подушками и правда лежит валик, который Джинкс приняла за очередную подушку вытянутой формы.

— Нехорошо.

— Мне нормально.

Глаза Экко чуть расширяются в ужасе, когда Джинкс достаёт из цветного склада кислотно-зелёную футболку и неоново-фиолетовую джинсовку. Экко даже задерживает дыхание, чтобы ненароком не дать ей намёк, что ему эта одежда нравится — так, был период, когда он был юн и глуп, и подростковый бунт вылился в сметание всего не-чёрного из секондхэндов. К его счастью, Джинкс спрашивает:

— Могу я в этом пойти? Клёво выглядит.

Экко со всем энтузиазмом и облегчением убеждает её, что только упавшей звезде такое и носить.

— Но тебе что-нибудь в тон нужно, — хмурится Джинкс.

— Нет, — решает Экко. Вот что-что, а клоуном он ходить не собирался. Одно дело яркие детали в образе для соответствия бренду, совсем другое — полный костюм с цветами, которые за три километра видно.

— В смысле «нет»?

— В прямом. Иначе затмлю.

— Да вот ещё. Сиять так вместе.

Джинкс пытается заставить Экко переодеться сначала в наряд стиля спортсменок восьмидесятых с повязкой на голову и однотонными штанами с майкой, потом выуживает из закромов родины футболку с принтом паровозика из детского мультфильма — и сильно удивляется, что Экко не ходит в этом за пределами квартиры, да ещё и спит в ней — а затем переходит на ящик выше, находит серо-белую палитру его повседневной одежды и тут же зовёт её скучной и немодной.

— Ты же музыкант, — предъявляет претензии Джинкс, наблюдая, как Экко отвоёвывает себе право носить, что хочется, и выбирает на смену чёрную толстовку с белыми и тёмно-синими полосами.

— И что?

— Они обычно яркое носят. Как в этом ящике, — она снова открывает тот, куда Экко, как в мусор, отправил неподобающе цветные вещи.

— А девочки-волшебницы обычно не щеголяют пляжными шмотками, — вредничает Экко.

— Ну вот такая я неправильная девочка-волшебница, — огрызается Джинкс. — Для тебя ж стараюсь.

— А я тогда неправильный музыкант. Не надо для меня стараться.

Тишина стекает с потолка и оседает на плечах склизкой тяжестью. Экко забирает сменную одежду с собой в комнату с пуфом, оставляя Джинкс свободное пространство на переодеться. Она использует это пространство, чтобы подумать. Её неправильность её никогда не волновала — роль свою выполняет, команду защищает, плюшки героев всея галактики получает, так какая разница, стремится она защищать вселенную в благородном порыве, как Люкс, или просто хочет веселиться с друзьями?

Просто в присутствии Экко звучит как-то…

А его «не надо для меня стараться»? Джинкс прокручивает в голове последний день и понимает, что, в целом, так и выходит: она предлагает или побуждает сделать, Экко выполняет. Неплохой вариант, однако какой-то неблагодарный. Она скоро отсюда выберется, и оставлять плохое впечатление о ей подобных будет неблагородно. И, в конце концов, они же пара, нельзя, чтобы только один сделал свои пресловутые пять шагов (да, Джинкс на уроках не всегда спит, представляете?)

Она быстро переодевает футболку и накидывает джинсовку, осматривает себя и мысленно отмечает: сюда бы розовые лосины и вообще будет шик. Подумав, она расплетает навороченные ранее бублики из хвостов и быстро заплетает косички.

— Эй, — Джинкс свешивается в дверной проём, цепляясь за косяк. Экко, как и ожидается, уже переодет и готов идти. — Как выгляжу?

— Ослепительно. Идём?

Прежде чем выйти, Джинкс строит гнездо в кресле-мешке, привычным хватом расцепляет челюсти Куро и устраивает его в только что приготовленном месте. Экко осматривает штанину и, к своему счастью, не обнаруживает никаких мокрых пятен от слюней.

— Если он оружие, то какое?

— Базука.

— Ба… — Экко резко оборачивается на Куро и думает, что не зря при первой встрече так боялся его трогать. — Он хотя бы не будет взрывать ничего без тебя?

Джинкс почти отвечает: «обещать не могу», но затем решает, что напрягать ещё больше она своего парня не хочет. В конце концов, Куро, насколько ей известно, может дрыхнуть ещё часов сорок и даже не чихнуть порохом.

— Не будет, — отвечает Джинкс и тянет Экко в сторону двери. — Он же моё оружие, в конце концов.

— Именно это меня и смущает.

Джинкс в ответ делает губы уточкой и поднимает брови.

Они спускаются до первого этажа, поскольку по абсолютно дурацким правилам здешнего мира ниже двадцать первого можно пользоваться только машинами на магнитных подушках. Экко вызывает одну из таких как такси, и пока они ждут под козырьком, словно за водопадом, Джинкс внаглую пользуется его телефоном, чтобы зайти в местный поисковик и посмотреть, чем, собственно, занимаются на таких свиданиях, и отличается ли здешняя культура дейтинга. Нет, ничего особенного. Может, только деление по «пригодности».

— По мнению вашего интернета ты редкий самоцвет, — говорит Джинкс, пролистывая сотни страниц с «как понять, что человек перед вами из нижнего города» и «красные флаги, которые тут же выдают заунита». Редкий, поскольку обычно люди его места жительства это скрывают или комплексуют по поводу отсутствия благородного происхождения.

— Ты там моё имя гуглишь или что? — Экко смотрит из-за плеча. Его тон меняется с нейтрального на удивлённо-издевательский. — «Вопросы, на которые только житель Пилтовера ответит верно»? Зачем тебе это?

— Я ищу не это, — Джинкс отворачивается, чтобы Экко не смотрел в экран. — Кто ж виноват, что у вас так на этой теме повёрнуты? Почему, кстати?

— Мусора в воздухе много. Из-за этого у нас здоровье хуже. Ну и здесь жить дешевле, поэтому думают, будто на нижних этажах обитают всякие отбросы и преступники.

Джинкс издаёт понимающий «о». Ей, конечно, за прошлое дитя улиц не доставалось, однако иногда люди начинали относится к ней свысока, с этакой горделивой жалостью, мол, бедненькая какая, как же плохо ей жилось! Выкрутить на максимум — вот и получится город Экко.

Машина подъезжает и открывает дверь вверх, создавая козырёк, и они проходят в салон без единой капли на одежде. Джинкс холодит совсем чуть-чуть, и то из-за того, что пригрелась. Тут вообще с температурой была беда — то ли особенности планеты, то ли полёты по холодному космосу полураздетой изменили её восприятие температуры.

— Итак, — начинает Джинкс, отыскав «список вопросов, которые помогут влюбиться». — Итак… — хмурится она. «Кого бы ты пригласил на обед и почему»? «Репетируешь ли ты речь перед телефонным звонком»? «О чём бы спросил у хрустального шара»??? Кто это придумывал?

— Итак?.. — тянет Экко, наклоняясь ближе.

— Да дурацкие какие-то вопросы. Типа, «хотел бы ты стать знаменитым»? — возмущённо фыркает Джинкс. — Ты и так знаменитость.

— Не отнять, — гордо кивает Экко.

— Лучше скажи, почему музыка, — она блокирует телефон и поворачивается корпусом к нему.

— Нравится. И потом, я крайне хорош, — даже не хвастается он. Это чистейшая правда — и цифры, и продажи об этом говорят, и, положа руку на сердце, Экко редко слышал исполнителей, которых поставил бы выше себя в музыкальном поприще.

— Как ты это обнаружил?

— Что хорош? — хмыкает.

— Что можешь писать музыку, — поясняет Джинкс. Она замечает, что Экко чуть оживляется и думает, что с темой для разговора она угадала.

— Да просто, на самом деле, — начинает рассказ Экко. — В какой-то момент понял, что через звук — их сочетание, музыку — намного проще выразить эмоции. И решил попробовать. А когда понял, что у меня это получается — стал писать больше. Потом уже с ребятами познакомился.

— Покажешь что-нибудь?

— Конечно.

Экко включает, как он говорит, их «дебют в качестве группы», но нормально послушать не даёт: периодически останавливает, поясняет что-то за текст и визуальные эффекты или музыку, говорит про «сломанный ритм», в котором хорош Ясуо, или о сложности вокала Сенны, или о технике рэпа Акали — в общем, имена и лица всех его друзей Джинкс так и узнаёт, а ещё выясняет, что Киана из богатой семьи поп-звёзд, что объясняет её поведение — и вплоть до приезда к нужному месту она песню так и не дослушивает. Замечает только, что у Экко будто два голоса в зависимости от ритма и манеры исполнения. Тот говорит: есть такое. Тоже часть музыкальных приёмов.

Машина останавливается и сигналит о прибытии на место. Экко отвлекается от экрана телефона и смотрит на панель управления.

— Чёрт, заболтался.

Вылезают они быстро и бегут под крышу, в прикрытый металлической дверью полутёмный подъезд. У Джинкс сквозь футболку просвечивает звезда.

— Не заболтался, а поведал историю создания, — поправляет его она и на всякий случай берёт за руку. Не хватало в трёх соснах потеряться.

— Ну, как скажешь.

Джинкс оборачивается, пожалуй, слишком резво и пристально глядит на Экко. Как она и думала, он просто не привык, чтобы для него старались что-то сделать, по крайней мере незнакомые люди точно — их группа, как минимум, звучала дружной и принимающей. Но они по интересам совпадают. Джинкс кладёт обе руки ему на плечи и, вдохнув побольше воздуха, говорит, потряхивая:

— Это. Было. Интересно. Я рада, что ты можешь так разболтаться при мне. И делай это почаще, а то забуду, какой красивый у тебя голос.

Чистейшая правда. Без язвительно-саркастичного тона, с вдохновением дать понять, Экко звучал по-другому: воодушевлённо, независимо и вместе с тем мощно. Как будто в нём столько энергии и силы, которую он обычно (по крайней мере за время их знакомства) прячет, но наконец-то достаёт в по-настоящему важный момент. Если он такой во время выступлений, то Джинкс легко представить причину популярности и его, и его группы.

— Э-а… Спасибо, — Экко поражено моргает, но ему становится чуть легче. Джинкс снова берёт его за руку, и они идут к лестнице со знаком «ви-экс». — А ты, кхм, почему звёздной защитницей решила стать?

— Первая Звезда сказала: «будешь вселенную охранять», мы и охраняем. Никто не решает ими стать.

— Я бы поспорил, что не решает, — возражает Экко. — Всё-таки у вас был шанс не соглашаться с Первой звездой.

— Ну не знаю, — вздыхает Джинкс. — Зато можно безнаказанно всё взрывать.

— Не сомневался, что причина в этом.

VR-пространство встречает их с распростёртыми объятиями и столь же радостно дарует все свои удобства. Экко вынужден признать, что понимает подозрения Кианы по поводу причастности одного из них к этому месту: для нижнего города подобное развлечение невероятно дорогое, но, к счастью, никакого вандализма или попытки украсть оборудование. Экко думает, что это и есть то хорошее, ради чего он остаётся поближе к своей родной помойке. Взаимоуважение и способность быть альтруистичными даже в тяжёлые времена.

Они гуляют — вернее, Джинкс гуляет, Экко-то на половине из этих выставок был, и на новоиспеченную девушку ему смотреть интереснее — по разным местам всё оплаченное время. Джинкс восторгается почти всем, что видит, а чем не восторгается — критикует нещадно, не забывая добавлять, что их мир странный. Экко, как заворожённый, следит за ней.

До этого смотреть на неё, не столкнувшись взглядами, было практически невозможно, и Экко было неловко пялиться в открытую. Теперь он мог позволить себе рассматривать её, как картину эпохи импрессионизма — яркую, динамичную, неуловимую и вызывающую тягостное понимание, что этот момент — секунда, блаженная и конечная. Экко предпочитал насладиться секундой, пока та есть. Потому что скоро она завершит свой прыжок по циферблату, и всё вернётся на круги своя.