«Настоящая любовь — это когда ты отдаёшь без остатка, даже не надеясь получить что-то взамен.»

    — Лев Толстой

    Свет вспыхнул — белый, безжалостный, разрывающий мир пополам. Он прожигал веки, заливал сознание, пока боль не стала тенью самой себя.

    Гермиона зажмурилась, но тьма не пришла — только ослепительный поток, бесконечный и всепоглощающий. Тело отказало. Пальцы онемели. Дыхание рвалось судорожными глотками. Во рту стоял вкус крови — густой, металлический. Раны пульсировали где-то на границе чувств: плечо горело, рёбра ныли. Но боль казалась чужой, как будто принадлежала кому-то другому.

    Жива ли она?

    Мысль резанула сознание, острая, как лезвие. Неужели всё? Под пальцами — холодный камень: неровный, шероховатый, дрожащий от её тепла. И вдруг — пульс. Тяжёлый, не её. Медленный, как удары колоссального сердца, спрятанного в недрах. Он гудел, низкий и глубокий, сбивая её дыхание, звал... или отталкивал? Она не знала. Только чувствовала, как этот древний зов пронизывает всё её существо.

    Она пыталась вспомнить, зачем. Зачем кровь на губах. Зачем боль в костях. Зачем борьба. Но в этом слепящем мареве растворялось всё — кроме одного.

    Драко.

    Его имя вспыхнуло, согревая замерзающее сердце. Он был её последним якорем. Её последним словом. Его голос — слишком далёкий. Его взгляд — иллюзия или реальность?

    Как жаль.

    Как жаль, что им было отпущено так мало. Что их жизнь — тёплые рассветы, тихие вечера — осталась лишь мечтой, едва начавшейся. Она тянулась к нему, туда, где он был, где он всегда был для неё — частью её сути, вплетённой в само дыхание.

    Если это конец — она примет его. Ради него. Ради Хогвартса. Ради всего, что они пытались спасти.

    Свет сгустился, оплавился в густую пелену. Камень под ладонями дрогнул. Её сердце стукнуло — раз, другой... или это был чужой ритм, в который сливалаcь её душа?

    В последний миг, прежде чем свет окончательно поглотил её, Гермиона мысленно прошептала:

    «Я с тобой.»

    И мир исчез.