Хогвартс задыхался от боли. Лето 1998 года струилось сквозь разбитые витражи Большого зала, рассыпая золотые искры по выцветшему ковру. Но свет гас в паутине войны, опутавшей стены. Камень хранил шрамы — чёрные змеи заклятий вились по углам, обугленные знамёна свисали с балок, точно саваны, шептавшие о прошлом. Воздух, пропитанный пеплом и сыростью, дрожал от скрипа обломков — школа стонала, словно живая, пронзённая эхом битвы. Минерва МакГонагалл выступила вперёд, её поступь отзывалась глухим звоном в пустоте. Мантия колыхалась, подхваченная сквозняком, очки ловили тусклые отблески, а лицо — изрезанное морщинами, будто высеченное резцом скорби, — несло отпечаток выжженных дней.

    Перед ней стояли выжившие — призраки самих себя, вернувшиеся в руины дома. Гарри Поттер прислонился к колонне — холод камня пробивался сквозь мантию, леденя спину. Пальцы скользили по шраму — старая привычка из прошлой жизни, а взгляд застыл на обугленном знамени Гриффиндора: ткань ещё хранила запах дыма и крови. В груди шевельнулось эхо — Люпин? Нет, лишь пепел и отголосок его силуэта, растворённый в вечности. Рон Уизли ударил носком по обломку скамьи, дерево хрустнуло, точно сломанные рёбра его гнева на пустоту, где когда-то звенел смех Фреда. Рыжие волосы торчали, спутанные ветром, гулявшим в разбитых окнах, а в горле вставал ком: Фред бы ухмыльнулся над этой рухлядью. Гермиона Грейнджер сжимала пергамент со списком дел, бумага шуршала под пальцами, выдавая дрожь, что она гнала прочь. Кудри выбивались из пучка, точно мысли из-под контроля, под глазами залегли тёмные круги, а разум цеплялся за список — якорь, что не давал ей сорваться в пропасть. В стороне шелестели саженцы Невилла, звенел шёпот Полумны, стучали шаги Джинни. У входа замерли слизеринцы: Теодор Нотт теребил манжет, будто счищая пыль былого, Пэнси Паркинсон скрестила руки, пряча озноб, Блейз Забини кривил губы в усмешке, но глаза его тлели, словно угли угасшего костра.

    — Хогвартс должен жить! — голос МакГонагалл звенел, словно сталь, выкованная в огне, но усталость сквозила в каждом слове. — Мы потеряли людей, стены, время. Это наш долг — перед теми, кого здесь нет, и перед теми, кто ещё придёт.

    Гарри опустил взгляд к серому, холодному полу, испещрённому трещинами, что вились, словно вены земли. Рон яростно пнул обломок ещё раз — дерево отскочило к стене с глухим стоном.

    — Долг — само собой, — буркнул он. Ухмылка скривилась, как треснувшее стекло. — Только без еды меня можно сдавать в Азкабан.

    Гермиона промолчала. Пергамент в её руках смялся, пальцы стиснули его, точно щит против криков, что рвались из глубины души. МакГонагалл обвела их глазами, затем перевела взгляд на слизеринцев.

    — У каждого своя задача, — очки сверкнули, поймав луч витража. — Гарри, Большой зал — сердце школы, вдохни в него жизнь. Рон, кухни и подвалы — эльфы, быт, еда, без этого нет дома. Гермиона, библиотека — знания поколений, ты её хранитель. Джинни, с Гарри. Невилл, сады. Полумна, портреты и статуи. Теодор, зелья. Пэнси и Блейз, башня. Драко Малфой… — голос стал суше, как ветер над пепелищем. — В кабинет. Сейчас. Отдельно.

    Он выступил из полумрака, шлейф мантии волочился по камням, точно призрак былой спеси. Растрёпанные волосы падали на лоб, губы кривились в насмешке, но взгляд метался, цепляясь за углы, будто зверь, загнанный в клетку. Портрет у стены прошептал что-то невнятное и звук утонул в сквозняке, холодном, как поцелуй дементора.

    Рон шагнул вперёд — ботинок скрипнул по камню.

    — Малфой? Серьёзно? — глаза полыхнули гневом, голос сорвался в хрип. — После всего этого?!

    Гарри молчал, ногти впились в ладонь глубже. Гермиона выдохнула, подошла к Рону и несмело сжала его руку. Её пальцы были тёплыми и влажными.

    — Мисс Грейнджер, через пять минут, — кивнула МакГонагалл и резко направилась к выходу. Драко последовал за ней, их шаги гулко отдавались в тишине.

***

    Кабинет директора пропах воском и старой бумагой, запах цеплялся за горло. Стол МакГонагалл утопал в свитках, чернила расползались по пергаменту пятнами, точно слёзы, впитанные тканью времени. В углу трепетал огонёк свечи, отбрасывая пляшущие силуэты на стены, где шептались портреты. Драко стоял у окна, глядя на осколки витражей — стекло ловило солнце, но свет резал глаза, как вспышки заклятий, от которых он бежал в ту ночь. Пламя мигнуло, и он отшатнулся. Пальцы скользнули по подоконнику, оставив едва заметный след. Дверь скрипнула, впуская Гермиону, и захлопнулась с глухим вздохом.

    — Это не просьба, мистер Малфой, — голос МакГонагалл прозвучал, как острый металл.

    — Это выбор. Министерство держит вашу судьбу на острие пера. Я дала слово, что вы будете полезны. Ваша задача — библиотека. С мисс Грейнджер.

    Драко усмехнулся — звук хрупкий, как стекло, что вот-вот разлетится под ударом.

    — Прислуга? Или узник? — горечь сквозила в словах, он отвернулся к окну, профиль лёг на стену острым росчерком.

    — Работайте, или суд решит за вас.

    Гермиона подошла ближе, выпрямив спину, но пальцы невольно сжались в кулаки — привычка, оставшаяся от месяцев напряжения. В груди затаилась тихая усталость — не кричащая, а постоянная, как старый спутник, — ладно, библиотека важнее, подумала она. Это её дело, её долг, последнее, что ещё можно спасти после всего. Ради неё она стерпит его присутствие, как стерпела столько другого. Однако, несмотря на эти мысли, она всё же подняла взгляд на профессора и произнесла:

    — Профессор, я справлюсь одна, — голос твёрд, но пальцы дрогнули, смяв край пергамента.

    — Нет, мисс Грейнджер, — МакГонагалл чуть склонила голову, очки сверкнули, поймав отсвет. — Хогвартс — долг выживших. Библиотека истекает тьмой, как и всё здесь. Начинайте сегодня.

    Драко бросил на неё отстранённый взгляд — в серых глазах тлела искра изнеможения.

    — Грейнджер, готовься к худшему напарнику, — яд в голосе смешался с пустотой, руки скрестились, пряча дрожь.

    — Увидим, Малфой.

    — Это память школы. Не подведите её, — МакГонагалл сложила ладони на столе, свет свечи вырезал морщины глубже, словно русла высохших рек скорби.

***

    Обед тонул в тишине, тяжёлой, как туман, что сочился сквозь разбитые окна, обволакивая зал промозглой пеленой. Длинные столы исчезли, их место заняли грубые скамьи — дерево под пальцами шершавое, промозглое, пропитанное сыростью и прогнившим лаком. Потолок нависал над залом, серый и безжизненный, его трещины вились, как шрамы, оставленные проклятиями. Эльфы проскользнули бесшумно, их шаги звенели в пустоте, оставив хлеб и суп — краюха крошилась в руках, пар от мисок гасила промозглая мгла, унося тепло. Где-то вдали капала вода, её ритм бил по камням, точно метроном забытой мелодии. Все молчали, погружённые в свои тёмные мысли — хрупкие, как пепел, что оседал на полу.

    Гарри жевал медленно, хлеб ломался под пальцами, и перед глазами вставал зал год назад: крики рвали воздух, вспышки слепили, Фред лежал на камнях, а смех Беллатрисы гремел, растворяясь в дыму. Он моргнул, прогоняя видение, горло сдавило невидимой петлёй. Рон отщипнул кусок хлеба и швырнул его на стол, пальцы дрожали.

    — Эльфы явно не старались, — буркнул он, голос хрипел, но в глазах мелькнула тень ухмылки — его броня, шутка, что держала его на плаву.

    Гермиона сидела напротив, постукивая ногтем по скамье, звук отдавался в её висках. Она смотрела в миску, но видела не еду — ложка лежала нетронутой, пальцы впились в край дерева. Тишина давила, как камень на грудь. Рон выдохнул, откинувшись назад, волосы упали на лоб.

    — Так что с Малфоем? Зачем он тут? — глаза полыхнули, ложка звякнула о край миски.

    Гермиона вскинула глаза, брови слегка дрогнули.

    — Библиотека. Со мной. Его шанс.

    Голос твёрдый, но в груди кольнуло. Шанс для него или испытание для меня?

    Ложка Рона ударила по столу ещё громче.

    — Шанс? — он фыркнул, кулак сжался. — Надеюсь, книги его задушат раньше, чем я до него доберусь.

    Гарри шепнул, едва слышно, глаза упёрлись в пол:

    — Он не сдал нас в поместье.

    — И что? — Рон разжал кулак, потирая шею, пальцы оставили красные следы. — Фреда это не вернёт. Я бы ему нос расквасил, будь моя воля.

    — Хватит, Рон, — Гермиона отрезала устало, отодвинув миску, пар растаял в воздухе. — Если ты выживешь без супа, я переживу Малфоя.

    Полумна подняла голову от пустой рамы, волосы шелохнулись, цепляясь за воротник, точно нити паутины.

    — У слизеринцев глаза — снитчи без крыльев, — голос звенел тихо. — Они прячут следы нарглов, но те не кусаются.

    Рон ткнул ложкой в хлеб, фыркнув громче.

    — Прячут? Они выслуживаются, вот и всё.

    Гермиона глянула в угол. Теодор ковырял суп, ложка скрежетала по миске, точно когти по мрамору. Пэнси смотрела в пустоту, пальцы теребили манжет, будто рвали остатки гордости. Блейз ухмылялся чему-то своему, но взгляд был пустым. Их мир рассыпался, но они держались — не союзники, не враги, лишь осколки былой спеси. Потолок над ними моргнул, будто прошелестел что-то невнятное, и снова погас, оставив зал в полумраке.