Фэн Синь уже больше часа вглядывается в толпу у аэропорта, дожидаясь, когда уже наконец среди бесконечных, рябящих перед глазами силуэтов несущихся во все стороны людей увидит тот единственный, который хочет увидеть до рези по сердцу — даже если пока это еще чисто физически невозможно, ведь самолет Му Цина еще, блять, не приземлился, и Фэн Синю надо просто угомониться и ждать. Сам виноват, что выехал из дома так рано, но он заколебался сидеть дома на жопе ровно, ничего не делая.
Теперь он сидит на жопе ровно в машине у аэропорта, ничего не делая, что вообще не исправляет ситуацию. Фэн Синь честно пытался отвлечься, полистать новостную ленту, порыться в соцсетях, даже поработать, но его замученный ожиданием мозг не обрабатывал никакую информацию длиннее двух строчек. Ну, кроме сообщений в чате с Му Цином. Их его мозг, будь Фэн Синь хоть при смерти, впитывает в себя без осечек.
Му Цин не писал ничего нового — естественно, блять, он летит же — и Фэн Синь просто листает чат, а после снова выискивает родной силуэт в путаном клубке толпы.
Фэн Синь так устал ждать, что из кожи вон лезть готов. Время тянется медленно, тягуче, смолой липко заливает плечи, намертво приклеивая к спинке сидения, и его хочется скинуть с себя, как гору с плеч, соскрести, содрать вместе с кожей, лишь бы это мучение уже закончилось.
Это очень долгое утро, которому предшествовала не менее долгая ночь. Фэн Синь ворочался в одиночестве пустой постели, почти не спя и просто ожидая, и это ожидание не давало ему спокойно дышать. Фэн Синь понятия не имеет, каким образом он пережил весь предыдущий месяц отсутствия Му Цина, но эта — последняя — ночь выдалась особо тяжкая. Вероятно, терпение уже закончилось. Терпение никогда не относилось к списку его добродетелей.
Изначально он думал, все будет не так плохо. Подумаешь, месяц командировки — спасибо, не полгода. Подумаешь, они с самого начала отношений так надолго не расставались, как и за все их пятнадцатилетнее знакомство. Зато для Му Цина это охренительная возможность, едва ли не шанс всей жизни, и Му Цин так сиял, когда пригласили именно его, и его многолетний труд наконец окупился, и Фэн Синь так ясно помнит восторженный блеск его глаз–
Фэн Синю определенно не стоит думать о его глазах, если ему дороги последние пережившие этот месяц нервные клетки. Как же прав был Се Лянь, когда, полтора месяца назад узнав новости, сначала принес Му Цину искренние поздравления, а после Фэн Синю не менее искренние соболезнования. Его ласковый сочувствующий взгляд тогда так и говорил — друг мой, хороший мой, ты пока еще этого не понимаешь, но я знаю, что впереди тебя ожидает боль. Фэн Синь вообще тогда его не понял, зато охренеть как понимает сейчас.
Фэн Синь скучает по Му Цину так ужасающе, что это могло бы быть комично, если бы не было так печально.
Вообще, стоит отдать ему должное, он смог продержаться в привычном темпе жизни аж целую неделю. Поспотыкался о непривычную тишину в квартире, приходя с работы. Не услышал ожидаемого “Ты че там дверь ломаешь? Дай я закрою, вали на свою работу”, когда у него заклинил дверной замок и чуть не застрял ключ в скважине, который никогда в жизни не застревал у Му Цина, а у Фэн Синя застревал чуть ли не раз в неделю. Но в принципе, все было терпимо до пятницы.
А в пятницу Фэн Синь пошел закупаться продуктами и мало того, что по привычке взял на двоих, так еще и в пекарне у дома прихватил слойки с вишней, которые обожает Му Цин. А придя домой, вспомнил, что Му Цин еще три недели домой не вернется.
Фэн Синь очень, очень много лет так не плакал, как выплакался в тот вечер. Потом съел слойки сам. Реально вкусные оказались, хотя Му Цин всякую хрень бы есть и не стал, он же привередливый как изнеженная августейшая особа. Не имеет значения, что при этом пашет, как последний раб.
Фэн Синь очень, очень рад, что его труд, многолетний тяжелейший труд, наконец принес плоды. Он искренне за него счастлив.
Но он так по нему скучает.
Остаток месяца его настроение колебалось по отметкам “никак”, “приве-ет, я так рад слышать твой голос, не, я не занят *выбрасывает рабочий ноутбук в окно* как ты там??” и “тут одиноко, холодно и пусто, возьмите на ручки, пожалуйста”. Иногда им удавалось списаться, что было хорошо. Иногда Му Цин кидал фотки с показов, фотки своих дизайнов, просто свои фотки, и Фэн Синя с них переебывало и размазывало по полу. А иногда Му Цин пропадал, заебанный работой до изнеможения, до состояния, когда лишние пару слов в чат напечатать сил уже не остается, и это уже было совсем не хорошо.
Слава всему сущему, этот долбанный месяц был позади. Осталось всего ничего — всего лишь дождаться Му Цина с самолета.
У Фэн Синя сердце в груди забилось, как умалишенное, когда Му Цин написал:
“приземлились”
Руки дрожали, когда он печатал ответ, спрашивал, как дела, как он себя чувствует, говорил, что ждет — знал бы Му Цин только, как…
“я заебался”
“все норм”
“хочу домой”
“везде слишком много людей”
“урааа нормальная китайская речь если я еще хоть слово на этом блядском английском услышу я пойду душить людей”
“мне хватило трансатлантических перелетов на очень большое время вперед”
“выгляжу херовее хуньдуня смотреть больно если кто-нибудь меня сейчас узнает и сфоткает нам с тобой придется избавляться от трупа ты ведь меня не бросишь да”
“все выхожу из самолета жди”
Фэн Синь ждет. Фэн Синь сейчас тихонько завоет.
Он заглядывает в зеркало — мог бы выглядеть и лучше, если бы лучше спал, но Му Цин его и в состоянии похуже видел, так что не страшно. Торопливо причесывает подрагивающими руками челку и вылетает из машины, чтобы под резким пыльным ветром ждать, стоя возле нее. Высматривает родной силуэт в бесформенной безликой массе толпы.
Фэн Синь широко, искренне счастливо улыбается, уговаривая себя не плакать, когда неопределенно долгое время спустя находит взглядом то, что искал. Му Цина легко найти в толпе, в сотнях и тысячах людских тел, взгляд сам его выцепляет, тянется к нему, как намагниченный. Взгляд падает на до боли знакомые, до тоски родные очертания его грациозного силуэта и остается там надежной неизбежностью, как солнце каждый день неизбежно золотит светом землю.
Разумеется, Фэн Синь бросается ему навстречу.
Он удивляется, когда Му Цин бросается навстречу ему, бросая чемодан на тротуаре. И не только потому, что содержимое чемодана стоит как половина их квартиры и что асфальт пыльный и грязный, а Му Цин ненавидит пыль и грязь на своих выхоленных вещах.
Удивление, разумеется, не мешает Фэн Синю сгрести Му Цина в охапку и прижать к себе. Му Цин сам жмется к нему, хватается крепко, едва не больно, но Фэн Синь бы не стал возражать, даже если бы он переломал ему ребра. Он дрожащей рукой гладит его по спине, по растрепанной копне распущенных темных волос, и думает лихорадочно, наконец-то, наконец-то.
Му Цин отстраняется, чтобы посмотреть на него, и Фэн Синь нежно берет его лицо в свои ладони, смотря в ответ, впитывая его черты в себя и понятия не имея, как ими напиться. Если за все предыдущие годы отношений так и не удалось, то едва ли сейчас получится.
Му Цин перед ним такой родной, такой красивый. Уставший, очевидно замученный работой и перелетом, со спортивным рюкзаком за плечами, закутанный в огромную толстовку, которую еще два года назад стащил у Фэн Синя, потому что у него самого в гардеробе отродясь такие плебейские вещи не водились. В глазах радость плещется на грани с отчаянием. Растрепанный, нерасчесанный — вполне приемлемо по меркам Фэн Синя, ходившего так на постоянке до того, как начал встречаться с Му Цином, за что постоянно получал подколы за “гнездо на голове”. Однако сущий кошмар по меркам самого Му Цина, не принимавшего никаких оценок ниже безупречно в адрес своих волос. Если уж он не нашел сил лишний раз расчесаться, значит правда совсем замучился, бедный, у Фэн Синя руки чешутся поскорее отвезти его домой, в покой, тепло и уют.
Фэн Синь смотрит на него, на его красоту, на уголь изящно очерченных глаз, гладит по шелку распущенных волос и думает, и как только он додумался написать, что на него смотреть больно. На него больно смотреть разве что от тепло сдавливающей сердце любви.
Му Цин ластится к его рукам, и Фэн Синь в душе тает. Накрывает его ладони своими, мягко опускает вниз и переплетает их пальцы.
— Поехали домой, — просит Му Цин хрипло после долгого молчания.
— Конечно, — отзывается Фэн Синь машинально.
Они еще пару мгновений стоят, впитывая очертания друг друга в себя, прежде чем Фэн Синь отходит подобрать чемодан Му Цина, и они вместе плетутся к машине. Му Цин снова находит его руку и переплетает их пальцы, жмется к нему плечом, и Фэн Синь не совсем уверен, то ли Му Цин хочет прижаться к нему ближе, то ли его пошатывает от недосыпа, но приглядывает за ним в любом случае.
Когда Фэн Синь закидывает чемодан в багажник, Му Цин растекается по переднему сидению, натянув капюшон и закутавшись в толстовку, непривычно растрепанный так, как редко бывает даже дома по утрам.
Такой родной и такой уютный. Фэн Синь так ужасно по нему скучал.
Он садится за руль, заводит машину, но прежде чем тронуться тянется к Му Цину за поцелуем. А Му Цин охотно тянется навстречу.
Фэн Синь едет домой, стараясь вести как можно мягче, чтобы Му Цин мог передохнуть немного. Он упускает тот момент, когда Му Цин вырубается, обессиленный, хотя он обычно и не спит в транспорте. Когда замечает, у него в груди щемит от безграничной любви и сожаления, что Му Цину пришлось так замучить себя.
Он облегченно выдыхает, когда паркуется у дома. Вспоминает, что обещал написать Се Ляню, и быстро отчитывается, что они приехали домой и все хорошо. А после думает: а что делать-то.
Логичным вариантом было бы разбудить Му Цина. Проблема в том, что Фэн Синь бы скорее руку себе отгрыз, чем протянул ее к Му Цину, чтобы выдернуть его из сна.
Фэн Синь потерянно смотрит на Му Цина, потом в окно на подъезд, потом опять на Му Цина, умиляется тому, как тот сонно посапывает, не удерживается и фоткает, снова смотрит на подъезд, думая, а может…
И тут его осеняет. Он хватает телефон и быстро строчит цепочку экстренных сообщений.
Через пять минут их дражайший сосед Пэй Мин приветливо машет ему рукой, выглядывая из-под приоткрытого подъезда, и Фэн Синю на секунду кажется, что он заключил сделку с дьяволом. Впрочем, если он нигде не напортачит, то оно того стоит.
Фэн Синь оставляет вещи Му Цина в машине, перекладывает ключи от квартиры и машины в карман куртки, выбирается на улицу, стараясь как можно тише закрыть дверь, открывает дверь со стороны Му Цина и безмерно осторожно поднимает его на руки.
Му Цин сонно мычит, утыкаясь ему в плечо, но не просыпается. Фэн Синь тает.
Пэй Мин пользуется тем, что у него заняты руки, и делает несколько фоток с разных ракурсов. Фэн Синь даже сказать ничего не может — тем более что он сам потом попросит его скинуть фотки — и только шепчет:
— Ключи у меня в левом кармане. Закрой машину.
— Поразительное доверие, — бормочет Пэй Мин в ответ, но и машину закрывает, и открывает подъезд для Фэн Синя, чтобы тот осторожно занес Му Цина в сухой полумрак многоэтажки.
Когда они едут в лифте, Му Цин сквозь сон трется щекой о его плечо, ластясь как залюбленный домашний кот, и Фэн Синь лужей растекается. Пэй Мин бесшумно — и беззлобно — хихикает над ним.
— Должен будешь, — шепчет он на прощание, открывая за Фэн Синя дверь их квартиры и услужливо распахивая перед ним. Фэн Синь, прямо в обуви, несет Му Цина напрямую в спальню.
Только когда он, наконец, осторожно кладет его на простынь, выдыхает с облегчением. Снимает с него обувь, стряхивает пыльную полоску с края одеяла, оставленную неосторожным мазком грязной подошвы, и бесшумно возвращается в прихожую.
Пэй Мин прикрыл дверь, оставил две связки ключей на тумбочке и благополучно ушел восвояси. Повезло, что он был дома, а не на другом конце города между ног очередной красотки. Надо будет отблагодарить его позже.
Фэн Синь ставит на место кроссовки Му Цина, запирает дверь и разувается сам. И идет за половой тряпкой, потому что Му Цин его прибьет, если увидит отпечатки следов в спальне. Не то чтобы они хоть сколько-нибудь заметные, сам Фэн Синь бы ничего не разглядел, хоть мордой его в них ткни, но Му Цин точно заметит, в этом можно даже не сомневаться.
Фэн Синь переодевается в домашнее и осторожно забирается в постель к Му Цину. Укрывает его одеялом, укрывается сам и любуется им, не может оторваться. Му Цин спит спокойным глубоким сном, тихо посапывая, сквозь сон сжимая в руках бамбуковое одеяло. Фэн Синь не планирует спать, еще столько дел переделать надо, но не выдерживает, вырубается сам. И тоже спит спокойно.
Учитывая его огромный список дел на сегодня, сон вероятно был стратегической ошибкой, но Фэн Синь ни о чем не жалеет. Му Цин все еще спит, когда он просыпается, и он осторожно выскальзывает из спальни, прикрывая дверь, чтобы его не тревожить.
А после на цыпочках носится туда-сюда по квартире, судорожно вспоминая все, что он должен был сделать, параллельно разгребая рабочую почту и чаты в мессенджерах. Пролетает еще пару контрольных кругов, пытаясь посмотреть на квартиру взглядом Му Цина, чтобы понять, что Фэн Синь забыл. И все равно придется попросить Му Цина лично, потому что для Фэн Синя в квартире все заебись вообще, блестит и сияет, что вообще ничего не гарантирует.
Когда круги по квартире отбеганы, сообщения отвечены, вещи из машины принесены и даже куриное филе из магазина через дорогу куплено, Фэн Синь может выдохнуть. Он перезаплетает волосы, чтобы не мешали, и идет готовить ужин.
Когда Фэн Синь выкладывает маринованную курицу на сковородку, он слышит копошение с другого конца квартиры. Му Цин, что вполне ожидаемо, плетется в ванную и пропадает там на целую вечность. Фэн Синь за это время успевает докинуть к курице грибы и овощи и начать варить рисовую лапшу.
Когда он слышит скрип двери ванной, он улыбается как дурак, помешивая лапшу в кастрюле.
— Доброе утро, — бормочет Му Цин, тихонько топая по ламинату, и недовольно шипит, когда плечом задевает дверной косяк. Фэн Синь оборачивается к нему и сияет улыбкой так, что мог бы затмить солнце, если бы за окном не стемнело еще два часа назад. Му Цин улыбается в ответ, отдохнувший, вдвое менее заебанный, переодетый в домашнее — в домашнюю кофту Фэн Синя, но тот совсем не против. Расчесанный, но все еще не заплетенный, поэтому угольный шелк волос каскадом стекает по спине и плечам до самых бедер.
— Ну, вообще скоро ночь уже, — фыркает Фэн Синь, ловя Му Цина в свои объятия, когда тот сам тянется к нему в руки.
— Ой, иди нафиг, — бормочет Му Цин ему в плечо, довольный и расслабленный. — Лишь бы доебаться.
Фэн Синь сдавленно хихикает на это — кто из них еще доебчивый, интересно — и Му Цин кусает его в шею. А после снова ластится к нему, и Фэн Синь покорно гладит его по спине, прижимая ближе.
— Вообще мне готовить надо, — вспоминает Фэн Синь.
— М-м, — отзывается Му Цин ему в шею тоном, ясно сообщающим “твои проблемы”. Его теплое дыхание на коже совершенно не помогает сконцентрироваться.
— Если я спалю все к херам, тебе придется это есть, потому что больше нет нифига.
— Ага, — бормочет Му Цин, повисая на Фэн Сине мертвым грузом.
— Ага, — передразнивает он. — Потому что я не горю желанием выкидывать плод своих трудов.
— Я тебе выкину, блять. — Му Цин отстраняется от него, спасая этим самым их ужин, и Фэн Синь уже скучает по нему в своих руках. — Давай готовь, нехер продукты переводить.
И уползает обратно в ванную, откуда вскоре слышится протяжный тяжелый вздох.
— Чего там? — спрашивает Фэн Синь, повышая голос, чтобы Му Цин его расслышал.
— Сразу видно, кто зеркало мыл, — отзывается Му Цин из ванной, и его голос пропитан нежностью так, что сил и места для яда не осталось.
— Вообще-то я старался, — ворчит Фэн Синь, совершенно не обижаясь. Он честно пытался отмыть зеркала, не оставляя разводов, но пришел к выводу, что это физически невозможно. То, что Му Цин на изи оттирает все до идеала за пять минут — это черная магия, не иначе. Простых смертных вроде Фэн Синя подобным тайнам мироздания никто не обучал.
— Да вижу я, что старался, — тянет Му Цин, и в его голосе умиление непонятным образом сливается с раздражением. — Очень-очень ценю твои старания, но я сейчас все перемою.
Фэн Синь фыркает, снимает лапшу с плиты, даже не переварив, и в последний раз помешивает курицу с овощами.
Когда Му Цин соизваливает выползти из ванной, едва заметно пахнущий лимонным средством для полировки зеркал, с волосами, заплетенными в безупречный конский хвост, его уже ждет тарелка лапши, на которую он набрасывается без всяких прелюдий.
— Как оголодавший, — комментирует Фэн Синь. Му Цин хочет кинуть в него палочку, но одумывается — они ему самому нужны еще — и игнорирует его.
Фэн Синь пробует лапшу сам.
— Специй не хватает, — бормочет он сам себе.
— Все безупречно, — протестует Му Цин, умудряясь звучать внятно даже с набитым ртом. — Спасибо огромное.
Фэн Синь растекается лужей по столу от его похвалы.
После ужина они перебираются в гостиную. Фэн Синь ложится на диван, Му Цин ложится на Фэн Синя, расползаясь по нему всей своей немалой тяжестью. Фэн Синь всем доволен и очень рад жизнь свою жизнь.
Му Цин с ним. Этот кошмарный месяц окончен. Му Цин наконец-то с ним.
— Чего улыбаешься? — бормочет Му Цин любопытно, лениво рассматривая его лицо. Даже не добавляет “как дурак”, хотя Фэн Синь прекрасно знает, что именно как влюбленный дурак он и выглядит.
— Я так по тебе скучал, — честно отвечает он и видит, как в темных бархатных глазах Му Цина что-то тает.
— Я тоже скучал, — отзывается Му Цин хрипло. — Ты даже не представляешь, как.
Фэн Синь ласково гладит его по голове, и Му Цин едва слышно мычит, будто мурлыча.
Этот месяц наконец окончен, и Му Цин наконец-то дома.