Рин тяжело вздохнул и запахнул белый халат, который ему выдали для посещения палаты. Ночью ему приснился кошмар, в котором он увидел на поле лежащего в воротах окровавленного Исаги – как это было в тот день. Этот кошмар ему не снился уже несколько лет, а теперь последние события снова разбередили воспоминания об ужасе на том матче.
– Пошли? – спросил Ёичи, поправляя на себе такой же халат. Он выглядел подавленным, наверняка тоже вспомнил о пережитом. Из-за этого Итоси почувствовал себя ещё хуже.
Олимпийские Игры миновали, прошёл и финальный футбольный матч, на котором Сборной Японии вновь удалось взять Золото. Но, как и четыре года назад, радость победы была омрачена трагедией одного из игроков. И снова – форварда. И снова – на голевой позиции.
В светлой палате было тихо, только тиканье часов отчётливо слышалось. На кровати у окна сидела сгорбившаяся фигура, а длинные красные волосы, спадая, закрывали лицо. Исаги рядом вздрогнул, и Рин увидел на стуле у кровати крупного парня, который не сводил взгляд с пострадавшего. Он был настолько тихим, что казалось, будто слился с палатой, и вошедшие не смогли заметить его сразу. Красная шевелюра взметнулась вверх и легла на плечи красивой волной.
– О, пришли, – оживился Чигири и откинулся на подушку. – Есть вкусняшки? А то эта больничная еда меня уже достала.
– Ты выдерживаешь спортивные диеты, но не можешь выдержать несколько дней питания в медучреждении? – хмыкнул Кунигами, переставая выглядеть как статуя.
– Какой же ты жестокий, Ренскэ, – с притворным осуждением заметил Хёма. Он надел на шею золотую Олимпийскую медаль, которую рассматривал до прихода товарищей, и поправил волосы.
– Хочешь куриных крылышек? – спросил Ёичи, доставая из пакета коробку. Он пронёс её тайком, зная, что его бывшему товарищу по команде они должны прийтись по вкусу.
– О-о-о-о, нормальная еда, отлично! Исаги, ты – лучший! – Чигири, ожидаемо, обрадовался и сразу протянул руки к коробке. Он был гораздо более оживлённым, чем его ожидали увидеть Итоси и его менеджер, но явно не пытался храбриться. – Бери, – открытую коробку он протянул Кунигами, угощая.
– Ешь сам, тут и так мало, – покачал головой тот.
– Хы там шрёшь кхылышки фез мея? – наградил его взглядом с поддельным укором Хёма, уже запихнув одно крылышко в рот.
– Нет, – спокойно ответил Ренскэ и слабо улыбнулся.
– Как нога? – поинтересовался Ёичи, садясь рядом с кроватью на другой стул, а Рин встал за ним.
– Болит иногда, но ему уже лучше, – ответил Кунигами, пока Чигири был занят едой. Он следил за другом, а потому лучше всех знал о его состоянии.
Хёма всё-таки порвал связки на ноге; травма, наложившаяся на травму, не оставила ни шанса вернуться в спорт. Как и говорил ему несколько лет назад врач – после повторного разрыва путь футбола перестал быть для него доступен.
Итоси тяжело вздохнул. Во время дополнительного времени после второго тайма он с Чигири и Бачирой пошёл напролом. Они не могли, как Исаги, предугадать его ход за доли секунды, но очень быстро улавливали его цель и путь, а потому их треугольник с невероятной скоростью прорвался к воротам. Ренскэ страховал позади, что позволило мгновенно перестроить треугольник на него, когда заблокировали Мэгуру, и сила атаки не снизилась. Но секунда, на которую открылись ворота, была упущена, и Рину пришлось сделать рискованную голевую передачу на Хёму, который всей своей аурой требовал мяч в тот момент. Гол был забит, но нога Чигири не выдержала – он зашёл за свой предел, за что должен был поплатиться.
Ёичи посмотрел на друга. После матча, ещё на поле, Итоси сказал ему: «Я обещал тебе, что на этот раз не будет травм. А в результате пострадал Чигири. И снова со мной. Я будто проклят, и каждый выдающийся футболист, который будет играть со мной на голевой передаче, после победного гола из-за травмы уйдёт из спорта». Рина всё ещё мучило чувство вины за его травму, а теперь ещё один форвард его команды ушёл из футбола. Конечно, ему было тяжело. Исаги и сам чувствовал себя виноватым, ведь именно он пригласил Хёму для этой игры. А теперь и для него матч на Олимпийских Играх оказался последним в жизни.
– Фы шео хакие пофафленне? – посмотрел на них Чигири, похоже, абсолютно наплевавший на все приличия и вгрызающийся в курицу с таким остервенением, будто он голодал несколько дней.
– Не болтай с набитым ртом, – машинально сказал Кунигами.
– Прости, – вздохнул Итоси. – Не нужно было так рисковать, у нас ещё было время.
Хёма отложил курицу и смерил его пристальным взглядом, а потом посмотрел на Ёичи, будто сканировал их мысли.
– Не переживайте об этом, – Чигири покачал головой. – Ты ведь знаешь, что я требовал эту подачу. Я знал, на что иду, я готов был умереть на поле. Вам же известно, что я перестал оглядываться на травму. Я хотел выложиться – и я смог забить гол на Олимпийских Играх и взять Золото, – он улыбнулся. – Исаги, ты ведь меня должен понимать. Мы принесли победу нашей Сборной.
Хёма действительно выглядел счастливым и гордым, и сверкающая на его груди медаль подтверждала это. Ренскэ, первые дни не находивший себе места, как и Рин четыре года назад, теперь был спокойным. Похоже, они с Чигири пришли к принятию окончания его карьеры гораздо быстрее, чем разрушившийся легендарный дуэт.
– Знаете, – Хёма посмотрел в окно, – хотя я больше никогда не смогу выйти на поле… Я не жалею, что всё закончилось именно при таких обстоятельствах, – он вновь повернул голову к товарищам и каждого присутствующего одарил спокойной уверенной улыбкой.
Идиллия была нарушена каркнувшей за окном вороной, и Чигири вернул своё внимание курице. Ёичи снова посмотрел на стоящего за собой друга и увидел, что тот легонько улыбнулся. После слов пострадавшего товарища им стало легче. Всё-таки закончить карьеру легендарным голом на Олимпиаде и получить Золото – вовсе не плохой исход.
– Лучше скажите, как так получается, что когда играет Итоси, то Исаги чувствует, будто и сам играет. Может, у нас с Ренскэ так же получится? – через некоторое время попросил Хёма.
– Наша тактика схожа, мы думаем одинаково, одинаково видим и одинаково двигаемся, – ответил Рин. – Поэтому нас и называли самым разрушительным дуэтом: мы действовали как один, точно зная, кто где будет, и страхуя друг друга, если что-то не получалось.
– У вас с Кунигами разные стили игры, даже не знаю, получится ли добиться такого единения, – закончил за него Ёичи, как будто подтверждая слова об одинаковом мышлении.
– Ну, а мы попробуем, – хмыкнул Ренскэ. Казалось, что если бы Чигири не спросил о способе единства, то спросил бы он.
Исаги и Итоси переглянулись, понимая, что эти двое тоже связали себя сложным обещанием, видимо, сильно вдохновившись их примером. Что ж, им предстояло объяснить некоторые особенности этой ментальной связи, пусть и им самим не до конца понятной.
Через час, выходя из больницы, они всё ещё обдумывали сказанные Хёмой напоследок слова. «Ёичи было сложнее, чем мне, ведь он совершенно не был готов к тому, что его карьера может оборваться, – заметил он, – а я выжал в тот момент свой максимум и уже был готов к тому, что это может быть моя последняя игра. Так что я ни о чём не жалею, парни», – последняя его фраза была обращена не только к ним, но и к Кунигами, явно продолжавшему беспокоиться за друга.
Исаги внезапно остановился и, подняв голову к небу, сделал глубокий вдох. Прошло четыре года. Четыре года он не гонял мяч по полю и мог только потрогать его руками или немного покатать по траве, стоя на месте. Все его матчи проходили в виртуальной реальности. Но… подавленным он не был. И он смог продолжить жить счастливо, обретя новый смысл.
– Знаешь, Рин, – он повернулся к другу, и на его губах играла светлая улыбка, – я тоже ни о чём не жалею.
И Итоси улыбнулся ему в ответ.