***

           Начальник службы безопасности позвонил в этот же день, ближе к полуночи.

           — Глеб Сергеевич, вечер добрый. По Нестерову мне еще время понадобится информацию собрать, а вот Стаса, что с ним был мы нашли, как вы просили. В Успеновку сами приедете или машину отправить?

           — Добрый, Олег Викторович. Давайте машину.

           Шестой дом по улице Высокой: добротный двухэтажный коттедж из бруса ничем особым не отличался от соседних. Двускатная крыша, высокий забор из профнастила, отдельно стоящая баня, гараж, беседка и мангал. Стандартный набор загородной усадьбы.

            Олег Викторович лично встретил Сказочника во дворе. Дома по соседству стояли тихие, темные. Сказочник уловил отголоски магии — ребята Корнилова постарались, чтоб соседи крепко спали.

           — Тут такое дело, Глеб Сергеевич, парни мои девчонку в подвале нашли, —начальник службы безопасности говорил спокойно, но Сказочник понял, что все не так просто.

           — Живая?

           — Да, но… — Корнилов покачал головой. — Она не в себе.

           Сказочник слушал молча, смотрел в сторону. Корнилов докладывал, словно обсуждал что-то простенькое, какую-то мелочь вроде погоды или цен на бензин. Сказочник ценил его за это каменное непоколебимое спокойствие.

           — Там в подвале целая киностудия. Аппаратура не из дешевых.

           — Значит, дело на поток поставлено? — уточнил Сказочник.

           — Скорее всего.

           — Девушка где? — Сказочник взглянул Корнилову в лицо.

           — Да вон, в машине у меня. Я ей дал немного эфира, чтобы успокоилась.

           Сказочник подошел к черному рабочему джипу Корнилова, открыл дверцу. Девушка на заднем сиденье шарахнулась от него, забилась в угол, сжала на груди широченную, с чужого плеча, черную куртку с желтой нашивкой на груди «охрана», уставилась огромными темными глазами. Ее трясло крупной дрожью — но не от холода, от страха. Сказочник был для нее еще одной тенью в серой толстовке с капюшоном, еще одним безликим монстром, и она не ждала от него ничего, кроме боли.

           На голых ногах ее даже при тусклом свете фонаря, что горел над крыльцом, отчетливо виднелись синяки и кровоподтеки. Один глаз слегка заплыл, в уголках рта запеклась кровь. Сказочник потянулся к ней мысленно и отпрянул. Там, внутри себя, она билась и кричала, запертая в подвале собственного разума, но никто не слышал ее. Никто — кроме Сказочника. Сказочник захлопнул дверь машины. Корнилов дышал в спину.

           — Отвезите ее к Инге, — сказал Сказочник. — Где они?

           — В доме.

           Сказочник поднялся на крыльцо, пошарил по карманам, понял, что забыл сигареты, чертыхнулся и вошел в дом.

           Трое: старшему не больше тридцати, младшему едва за двадцать, под присмотром вооруженного охранника, сидели в рядок на стульях в гостиной. Руки-ноги стянуты пластиковыми стяжками. Рты залеплены клейкой лентой. Выглядели они изрядно помятыми — то ли это Михаил накануне их разукрасил, то ли люди Корнилова постарались.

           — Пиздели много, — пояснил охранник. — Тот, что слева, очень борзый.

            Сказочник оглядел их.

           — Ты Стас? — спросил у того, на которого охранник указал.

           Связанный вскинулся, блеснул глазами с вызовом, промычал что-то. Сказочник почуял его браваду. Стас думал, что раз здесь еще нет полиции, то все не так уж плохо и можно выкрутиться. Жертвы он выбирал с умом — приезжих, кого сразу не хватятся. За такими никто частную охрану не присылает, а значит, он просто засветился и нужно перетереть, договориться, может отстегнуть процент с дохода.

           Сказочник читал его как раскрытую книгу, Стас отчаянно верил — что все это лишь прелюдия к переговорам. Но Сказочник откинул капюшон, снял толстовку, бросил на диван, и Стас изменился в лице. Взгляд его лихорадочно заметался — он понял, кто перед ним.

           — Дайте нож, — Сказочник обернулся к охраннику, протянул руку. Охранник посмотрел на Корнилова, тот коротко кивнул и охранник вынул из ножен и вложил в руку Сказочника нож, который Сказочник тут же всадил Стасу в бедро. Парень взвыл, глаза его заволокло слезами, сидящие рядом дружки его синхронно дернулись в сторону, охранник замер.

           — Выйдите, — приказал Сказочник.

           Охранник как завороженный уставился на Корнилова. Олег Викторович кивнул, охранник вышел.

           — Вы тоже, Олег Викторович. Не нужно вам смотреть.

           Корнилов нехотя подчинился.

           Стас шумно дышал, раздувались ноздри. Сказочник оглядел оставшихся двоих. Вдохнул их страх полной грудью. Немного-то потребовалось, чтобы их напугать.

           —Меня называют Сказочником. Слышал обо мне?

           Сказочник не спеша прошелся туда-сюда по комнате.

           — Конечно, слышал. А знаешь, почему меня так называют?

           Сказочник говорил тихо, заставлял прислушиваться к себе.

           Стас забился, замычал отчаянно, штанина его пропитывалась кровью. Сказочник придержал его за плечо, чтобы не свалился вместе со стулом. Заглянул в расширенные от боли зрачки.

           — Потому, что мне нравится рассказывать сказки. Банально, правда? Вот только все они херово заканчиваются.

           Сказочник выдернул нож из бедра Стаса, зашел за спину, коротко потрепал его по голове, разрезал стяжки на руках. Потом на ногах. Сорвал с его лица клейкую ленту. Стас дышал коротко, взахлеб, грудь ходила ходуном.

           — Вставай, пока кровью не истек, — Сказочник встряхнул его за плечо, вложил в руки нож. — Сам выбери, с кого начнешь.

           Сказочнику не нужно было даже прикасаться, чтобы подчинить себе чужую волю, тем более воли той было фиг да маленько. Сказочник оставил Стасу возможность видеть и понимать, что происходит, но тело его подчинялось Сказочнику. Стас с трудом встал, по щекам покатились злые слезы, губы дрожали. Он бы орал, крыл бы Сказочника истеричным матом, но Сказочник не позволил. Стас шагнул, подволакивая ногу, оставляя на полу кровавый след, к ближайшему своему приятелю и остановился.

           — Бей, — приказал Сказочник почти безразлично.

           Стас ударил подельника ножом в грудь. Раз, другой… Нож снова и снова входил в плоть. Сказочник смотрел. Приятель Стаса был уже мертв, голова бессильно повисла, одежда пропиталась кровью, а Стас все бил и бил. Сказочник не останавливал его.

           В этой жизни существовало немного вещей, способных подарить Сказочнику невероятное наслаждение. И смерть одна из них. Но у всего есть цена, и смерть выжигала в душе Сказочника остатки человечности. Он становился ненасытным зверем. Запах и вид крови возбуждали его невероятно — чем больше крови, тем сложнее остановиться. Ты то, что ты ешь.

           Гиперконтроль. Михаил не представлял, что за ним кроется. Что за зверь таится во тьме. Жаждущий боли, страха, власти и всего, что они могут дать. Сильнее зверя лишь любовь, та, которая настоящая, непритворная, с большой буквы «Л». Но она еще хуже, чем смерть, уж Сказочник-то знает. Любовь начинается с нежности. Той самой нежности, которую Сказочник ощущал в душе Михаила всего несколько часов назад. Но чтобы любить, нужна смелость жить и всякий раз подниматься из праха. А у Сказочника осталась лишь отчаянная смелость самоубийцы, потому что один раз он уже собрал себя по кускам, но еще раз навряд ли осилит.

           И если бы Сказочника поставили перед выбором: смерть или любовь, он выбрал бы смерть. Он выбрал бы зверя.

           Что же до сих пор удерживало Сказочника от этого шага? Малость — люди, которым он нужен. Такие, как Вепхо, Корнилов, и даже мать, которую Сказочник презирал. Сказочник позволял им любить себя и ненавидеть, или нуждаться в нем. Или это он должен был нуждаться в них, как в Инге. Они худо-бедно держали его над пропастью, и он цеплялся за них как умел.

           Он понимал, что это не жизнь — суррогат, агония, и когда-нибудь она закончится. На этот случай у Сказочника с Корниловым существовал уговор. Если Сказочник сорвется, переступит черту, не сможет остановиться, то Корнилов убьет его. Ему хватит воли, сил и навыков. К тому же, отталкивая всякую магию, Корнилов был аномалией, Сказочник никак не мог на него воздействовать.

           Но сука-судьба внесла свои коррективы, и первым умирал Корнилов. Изо дня в день, медленно, неотвратимо. Рак разъедал его изнутри. Корнилов держался на эфире и обезболивающих, искал себе замену: человека, способного, кроме прочего, принять на плечи ответственность за Сказочника, за его жизнь и, если придется, за его смерть.

           — Хватит, — Сказочник остановил Стаса, запах крови опьянял.

           Еще один, самый младший подельник Стаса, обмочился — под стулом растекалась лужа.

           — Жить хочешь? — спросил у него Сказочник.

           Парень не сразу понял вопрос, страх сковал его разум. Сказочник хлестнул его по щекам раз, другой. Повторил вопрос и парень закивал, замычал. В глазах появилась надежда. Попроси его — и он сделает что угодно. Любое унижение, только бы выйти отсюда живым.

           — Хорошо, — Сказочник взял его за подбородок, посмотрел в глаза, сорвал с губ клейкую ленту. Утер его слезы. — Как тебя зовут?

           — Ви… — парень шумно сглотнул. — Виталя.

           Сказочник ласково погладил его по щеке и поцеловал. Сначала нежно, добиваясь ответа в неуверенном движении губ, а после жестко, настойчиво. Сунул бесцеремонно руку Витале между ног, подавил робкое сопротивление, бессмысленную попытку сжаться, ощутил мокрую от мочи ткань и чужую дрожь, переходящую в возбуждение марионетки в своих руках. Отпустил, шагнул назад.

           — Убей, — приказал Стасу, который едва держался на ногах.

           — Нет! Пожалуйста, пожалуйста, — взмолился Виталя. — Я все сделаю. Все, что захочешь. Прошу!

           — Ты уже и так делаешь то, что я хочу.

           Стас подошел и ударил Виталю ножом. Надежда, что Сказочник подарил, кровавой пеной выступила на губах парня.

           — Заканчивай, — сказал Сказочник, когда Виталя обмяк на стуле. И Стас воткнул нож себе в живот, посмотрел, словно не понимая, что произошло, лицо перекосило, он обернулся к Сказочнику, упал на колени, а после лицом в пол.

           Стало так тихо, что Сказочник услышал как тикают часы на стене, и стоял несколько минут, оглушенный размеренным ходом стрелок. После нашел в доме кухню, вымыл руки, ополоснул лицо и вышел на крыльцо. Холодный ночной воздух показался горьким на вкус. Сказочник сел на ступени. Корнилов подошел молча, покряхтел и примостился рядом.

           — Дайте закурить, — попросил Сказочник.

           Корнилов порылся в кармане, вытряхнул из пачки сигарету, протянул Сказочнику, щелкнул зажигалкой. В траве орали сверчки. Парни Корнилова в ожидании приказа топтались у машины. Сказочник не чувствовал удовлетворения — только опустошение и голод. Зверю не хватило того, что он только что сожрал.

           Сказочник взглянул вверх, в безмятежно-темное небо с россыпью звезд. Вчера между полночью и рассветом он подобрал на дороге Михаила, но сейчас казалось, что с прошлой ночи минула вечность.

           — Ничего здесь больше не трогайте и позвоните Шелехову. Скажите, что в любое удобное для него время я приеду и передам ему всю информацию, которую считал с этих троих. Там много интересного, — приказал Сказочник и Корнилов кивнул.

***

           Если выражаться образно — Сказочник делал Шелехову нервы. Сейчас Шелехов в бешенстве смотрел на Сказочника и молчал. Сказочник определял его состояние по глазам — они приобретали прозрачность, несвойственную природному карему оттенку. В остальном начальник координационной службы великолепно себя контролировал.

           Отношения Шелехова со Сказочником с большой натяжкой можно было назвать перемирием. Во-первых, никто не объявлял войны. Во-вторых, слишком уж разные позиции были у каждого из них. Шелехов представлял закон, балансировал между Координационным советом и управлением МВД. А Сказочник производил эфир — полулегальный наркотик для нужд Конгломерата, и руководствовался лишь собственными принципами, часто идущими вразрез с законом и общепринятыми нормами морали и нравственности, но по какой-то причине Шелехов Сказочника покрывал. Причина эта пока что оставалась загадкой даже для Сказочника.

           Прошло уже пять минут, как Сказочник вошел в кабинет к Шелехову и сел на стул для посетителей. Кабинет у Шелехова был скромный. Финансирование у службы координаторов хорошее, просто Шелехов не нуждался во внешних проявлениях статуса.

           — Обязательно нужно было бойню устраивать? — Шелехов нарушил затянувшееся молчание.

           — И ты здравствуй, — скупо кивнул Сказочник, шутить сегодня он был не в настроении.

           — Не думай, что я сижу здесь, чтобы дерьмо твое разгребать.

           — Мое? — Сказочник одарил Шелехова многообещающей улыбкой. — Это не мое дерьмо, а твое. Эти парни почти год снимали свои чудо-фильмы. В огороде закопанные тела и сверху картошка посажена. Сюр какой-то… — Сказочник покачал головой. — Почти год, Костя. Тебе не жмет нигде? Я дал им то, чего они заслуживали. Хочешь обсудить это или все-таки примешь информацию и отработаешь?

           — Вот только ты еще не указывал, что и как мне делать!

           Шелехов передернулся, словно пожевал кислого яблока. Признавать неприятно, но Сказочник был прав. Не в том, что убил этих троих, а том, что и Шелехов, и полиция проебались.

           Никому и в голову не пришло, что несколько пропавших людей связаны между собой. Полицейские той связи и не устанавливали, да и пропавших толком не искали — считай спустили на тормозах. И сейчас все это вылезло Шелехову боком.

           Казалось бы, при чем здесь координационная служба, которая занимается исключительно магами: надзором и контролем за магической деятельностью? А при том, что свои видеофильмы трое, теперь уже мертвых, ублюдков отправляли кому-то в Конгломерат миров внутренней сферы, а Конгломерат — это всегда магия.

           Шелехов протянул Сказочнику руку. Сказочник накрыл его ладонь своей и вывалил на него все, что вывернул из угасающего разума троих убитых им накануне парней.

           Шелехов вздрогнул, закрыл глаза. Все заняло не больше минуты, но, когда Сказочник закончил, Шелехов ощутил подступающую тошноту. От чужих воспоминаний звенело в голове. И вдвойне звенело от их содержимого. Шелехов поднялся из-за стола, снял пиджак, ослабил галстук, распахнул окно, выходящее на площадь Победы, и несколько раз глубоко вдохнул. Вытащил сигарету из лежащей на подоконнике пачки. Сказочник подошел, без спроса взял вторую. Курили молча, глядя как у триумфальной арки фотографируются туристы из Поднебесной.

           — Как ты их нашел?

           — Случайно, — Сказочник пожал плечами. — Познакомился с парнем, которому посчастливилось уйти от них.

           — Это тот, что их раскидал? — Шелехов постучал указательным пальцем себя по лбу, давая понять, что понимает, о ком говорит Сказочник. — От них ушел, а от тебя, значит, не смог?

           — Отчего же. Смог. Но не так быстро, как от них. Я могу быть очень убедительным.

           — Ладно, — Шелехов раздавил окурок в начищенной до блеска серебряной пепельнице с головой охотничьей собаки. — Избавь меня от подробностей. Твоя личная жизнь давно не личная. Одна половина города уже побывала в твоей постели, вторая, судя по всему, ждет в очереди.

           — Если хочешь, — Сказочник аккуратно вставил окурок в пасть серебряной собаке, — тебе можно и без очереди.

           Шелехов уставился на него прозрачно-карими глазами и сказал ласково-ласково:

           — Иди на хуй отсюда.

***

           На исходе июня Корнилов позвал Сказочника и Ингу познакомиться со своим приемником, а пока просто заместителем. Он все-таки нашел себе замену. Все было бы проще, если бы не экстрактор, установленный в клубе. Сам по себе клуб не приносил и сотой доли того дохода, что Инга и Сказочник имели с производства эфира. Договор с Конгломератом объединенных миров накладывал на них свои обязательства. Одно цеплялось за другое и персональная, вышколенная служба безопасности давно стала не прихотью, а необходимостью. Передать своих людей кому ни попадя Корнилов не мог, а потому поиски подзатянулись.

           Последнее время Корнилова все сильнее мучили боли, он исхудал, одежда висела мешком, и в клубе он почти не появлялся, сил на работу у него практически не осталось, но любое сочувствие Корнилов пресекал с избыточной резкостью — обычно ему не свойственной.

           Сказочник Корнилова понимал, остро чувствуя, как ускользает чужая жизнь. Он молча спустил Олегу Викторовичу даже то, что он так и не раздобыл никакой информации по Нестерову. Праздное любопытство Сказочника не имело никакого значения в свете грядущих событий, и Корнилов мог благополучно о нем забыть, тем более что своего случайного любовника Сказочник больше не видел.

           Ни Инга, ни Сказочник не могли помочь Корнилову. Таких аномалий как Олег Викторович — полностью не восприимчивых к магии — один на миллион. Оттого лечили его обычными методами и держался он много лет, сперва благополучно ушел в ремиссию, но спустя время напасть вернулась, теперь уже окончательно.

           Инга и семья Корнилова пытались договориться, чтобы его обследовали и лечили в Конгломерате, но им отказали без объяснения причин. Корнилов, как человеческая единица интереса для Конгломерата не представлял, а деньги в данном случае не решали ничего.

           Встречу с замом запланировали на одиннадцать утра в одном из скайбоксов клуба. Знакомство носило формальный характер. Раз Корнилов кого-то выбрал, значит Инга уже предварительно одобрила.

           Клуб работал двадцать четыре на семь в режиме нон-стоп, но в понедельник утром бар ожидаемо пустовал. Сказочник приехал раньше назначенного времени, успел взбодрить баристу своим неожиданно ранним визитом и выпил две чашки кофе, прежде чем поднялся в скайбокс.

            Инга явилась чуть позже. Вошла, опираясь на трость. Сказочник засмотрелся на нее. Иногда ему казалось, что эта пугающе красивая женщина и не женщина вовсе, а божественное существо, суть эфира, который они производят. Ее красоту не смог изуродовать ни ожог — словно кто-то коснулся левой щеки раскаленной ладонью, ни хромота, ни обожженная левая рука. Она надевала платья со спущенными плечами, выставляя напоказ шрамы, зачесывала назад длинные черные волосы, открывая лицо.

           Инга создавала вокруг себя температуру. Одним в ее присутствии становилось холодно, другим — жарко. Черный и алая помада были ей к лицу, она носила их с элегантным аристократизмом. Она не пряталась от самой себя и других принимала такими, какие они есть.

           Многих Инга пугала своей безжалостной откровенностью, но Сказочнику нравилась ее честность и смелость оставаться собой. Он нуждался в Инге, держался за нее как за спасательный круг. Она уравновешивала его вечно мятущуюся натуру, в ее объятиях он находил успокоение.

           — Привет, ты рано, — она села в кресло, расправила на коленях шуршащее черное платье.

           — Ты тоже, — Сказочник поцеловал ее и устроился на полу у ее ног, так, чтобы спиной чувствовать тепло ее тела. Ему всякий раз хотелось касаться ее, быть ближе. Инга положила руку ему на голову, перебирала волосы и молчала. Сказочник мог бы сидеть так вечно, но вошел Корнилов и слегка смутился, застав их. Хотел выйти, но Инга остановила:

           — Олег Викторович, не сбегайте.

           — Извините, что без стука, Инга Николаевна. Не думал, что вы уже здесь.

           Кто-то стоял в коридоре, за спиной Корнилова, вероятно, новый зам. Корнилов топтался в дверях, ожидая, что Сказочник поднимется с пола и сядет в кресло, но Сказочник и не думал вставать. Корнилов знал о них с Ингой все, и следующий начальник службы безопасности будет знать все. Пусть привыкает сразу.

           Корнилов посторонился, пропуская кандидата на свою замену, вперед:

           — Проходите, Михаил Иванович. Знакомьтесь. Инга Николаевна Савельева. Глеб Сергеевич Метельский.

           — Доброе утро, — Нестеров вошел и кивнул. — С Глебом Сергеевичем мы уже знакомы.

           Сказочник ощутил себя участником розыгрыша, вот только никто не смеялся.

           — Олег Викторович, — Сказочник взглянул на Корнилова снизу вверх, демонстративно не замечая Нестерова. — Объяснитесь.

           — Глеб Сергеевич, в сложившихся обстоятельствах… — начал Корнилов.

           — В каких, блядь, обстоятельствах?! — оборвал его Сказочник. — Мы тут что, порно снимаем? Сюжет у нас, правда, избитый: я вызываю к себе начальника охраны... Вы ебанулись, что ли?!

           — Не психуй, — сказал Михаил. Он смотрел на Сказочника спокойно и уверенно, даже глаза не потемнели, элегантный, в светлом льняном костюме. И Сказочника прорвало:

           — Я не психую! Сука! — он выдохнул сквозь зубы, вскочил на ноги, пошел на Михаила, толкнул плечом, как в кафе в ночь их знакомства. — Ты не будешь здесь работать!

           И вышел, хлопнув дверью.

           Инга молчала все это время, и Сказочнику не понравилось ее молчание.

           На улице палило солнце. Сказочник сел в раскаленную машину, завел, включил кондиционер и музыку на всю катушку. Рассыпалась по салону звонкими клавишами бравурная тарантелла из «Немой из Портичи».

           Сказочник закрыл глаза, привел в порядок дыхание, пульс, но уехать не успел, подошла Инга, постучала в стекло. Сказочник открыл ей дверь. Она села осторожно, стараясь не переносить вес тела на травмированную ногу. Сказочник ей не помог: она терпеть не могла, когда бросались на помощь.

           — Глеб, ну что за истерика? — Инга прикрутила громкость. — Можно подумать, ты не перетрахал добрую половину персонала…

           У Сказочника сразу же разболелась голова, словно музыка заполняла образовавшуюся внутри пустоту, и, когда она стихла, эту пустоту заполнила боль.

           — Перетрахал, но все дело в последовательности. Они уже работают на меня! Уже, понимаешь? А не наоборот.

           — Вот уж не думала, что есть какая-то разница.

           — Есть!

           — Он подходит, и я его найму, — спокойно сказала Инга.

           — Да блядь! — выдохнул Сказочник. — Что он преподает?

           — Стратегический форсайт.

           — Что это за херня?

           — Считай, что он аналитик.

           — Прикольно, а при чем здесь танковый биатлон?

           — О чем ты? — Инга уставилась на Сказочника, не понимая. — Не знаю про биатлон, он военный — майор. Сейчас преподает в ВОКУ. У него подходящий послужной список и опыт. Военный контракт у него скоро истекает, и либо он его продляет, либо идет к нам.

           — Майоров я прежде не трахал, — заметил Сказочник развязно, игнорируя все, сказанное Ингой.

           — Понравилось?

           — Вполне. Попробуй. Его очень заводит, когда целуют и прикусывают кожу на шее, вот здесь, — Сказочник наглядно провел пальцем от подбородка до впадины между ключиц. — Правда, если мы с тобой будем ебать его по очереди, ему некогда будет работать. Или хочешь, тройничок сообразим. Может, Корнилова позовем? Хотя… Нестерову не нравится гэнг-бэнг, а Корнилов примерный семьянин. Кругом облом!

           — Заманчиво, но не выйдет. Женщины его не интересуют.

           — Да ладно! Поковыряешь у него в голове, и еще как заинтересуют… Ах, прости, я забыл, ты же выше этого.

           — Все? Высказался? — Инга протянула руку, коснулась Сказочника, провела пальцами по виску, заправила выбившуюся прядь волос за ухо. Сказочник уклонился от прикосновения.

           — Пожалуйста, — попросила Инга, не опуская руки. — Пусти меня. Я хочу знать, отчего ты так бесишься?

           — Давай я тебе просто расскажу, в двух словах: он мне понравился. У меня на него были совсем другие планы, но все ожидаемо пошло по пизде.

           — Почему?

           — Потому что я мудак и этого не изменить.

           — Мне жаль, — сказала Инга, сложила руки на коленях и сразу стало ясно, что ей совсем не жаль.

           — Ну конечно, — кивнул Сказочник.

           — Нестеров подходит. Нам вообще-то очень повезло, что ты с ним познакомился, не важно, при каких обстоятельствах. И еще больше повезло, что он согласен на наши условия. А твои эмоции проблему не решат, так что проглоти их и иди ко мне, — тихо позвала Инга, глядя в его шальные глаза, и Сказочник сник, лег неудобно головой ей на колени, дизайн салона не подразумевал, что кто-то решит лежать поперек сидений, консоль между ними впилась Сказочнику в бок. Инга гладила его по голове, как ребенка. От ее прикосновений стихала головная боль.

           — Прости меня, — сказала Инга. — Но я все же его найму.

           — Не сомневаюсь.

           — У нас с тобой нет выбора. Корнилову осталось недолго. Нам нужна замена. Нестеров достойный человек.

           — Достойный? Блядь, слово-то какое… После того, как я отымел его на кухонном столе, это очень смешно звучит.

           — Ну так посмейся, — Инга перебирала волосы Сказочника. — И возьми у Корнилова его досье. Михаил с его опытом и способностями идеально подходит к нашей специфике.

           — Если он весь такой… достойный… — Сказочник споткнулся на этом слове, — …как супермен, то что он делает в нашем захолустье?

           — Все оступаются, — сказала Инга.

           — О, так майор в опале? Не в ту койку запрыгнул?

           — Ну хватит уже. Хоть иногда не будь мудаком.

           — Ладно, — Сказочник сел. — Хрень в его голове — для чего она?

           — Возьми у Корнилова досье и почитай, — отрезала Инга и выбралась из машины.

           Сказочник остался один. Злость переполняла его. Сказочник любил злость: она заставляла его двигаться, принимать решения, действовать. Но сейчас злость обернулась против него, выбила почву из под ног и все доводы разума из головы. Сказочник захлебывался ею. Он понимал Ингу, и Корнилова понимал. Но их решение, принятое у него за спиной, граничило с предательством.

           Он не мог этого объяснить, он сам толком не понимал своих чувств. И потому не позволил Инге заглянуть в свои мысли. Сказочник не солгал ей, Михаил нравился ему, но то была лишь часть правды. Сказочник умолчал о том, как ему страшно. Его пугала нежность, что открылась ему в глубине души Михаила. Пугала и манила. Сказочнику нравился Нестеров, а Сказочник ломал все, что ему нравится.

***

           Корнилова хоронили в августе. Пыльный ветер скрипел песком на зубах. Земля молилась о дожде. По утрам город тонул в мутном зареве рассвета, вечерами воспаленное солнце ныряло за горизонт и долго-долго скребло усталое небо горячими жадными пальцами.

           Сказочник не хотел идти на похороны, но Инга настояла. Теперь он крепко держал ее за руку, и смотрел на гроб молча, как отмороженный.

            По ту сторону гроба сидели вдова Корнилова с воспаленными от слез глазами и три его дочери. Позади них стояли зятья и внуки, все, как один, в черном, растерянные, словно брошенные котята. Большое семейство Корнилова скорбело о нем не на показ. И Сказочник даже позавидовал мертвому, потому что о самом Глебе никто не уронил бы и слезинки. Если только Инга…

           Сказочник отмечал детали словно смотрел фильм. Странный и страшный фильм, в котором ничего толком не происходило, и оттого он становился все страшнее и страшнее и засасывал как воронка.

           Мимо шли люди, несли цветы, траурные венки и корзины. Стены ритуального зала сжимались, и Сказочнику не хватало воздуха. Из динамиков звучала какая-то унылая хуета, горели свечи, лампадки, и снова несли цветы, кто-то плакал, тихонько всхлипывая, кто-то сжимал в руках носовой платок как белый флаг. Все перемешалось и понеслось мимо Сказочника в бессмысленном калейдоскопе. Сказочник закрыл глаза, а когда открыл — увидел Корнилова как впервые.

           Пустую оболочку — все, что от него осталось, нарисованное лицо, рваную линию профиля и заострившийся нос. Сказочнику сделалось дурно, все-таки воронка засосала и его. Он выпустил руку Инги, чтобы не утащить ее за собой, и торопливо вышел на улицу, расталкивая людей.

           Солнце ударило в глаза, воздуха на улице было еще меньше, чем в ритуальном зале, и Сказочник пошел, не разбирая дороги, оказался на стоянке, но никак не мог найти свою машину. Кружилась голова, подкатывала тошнота, во рту стоял отвратительный кислый привкус. Сказочник лихорадочно рылся в карманах, хотел закурить. Пачка выпала из рук. Он покачнулся, уставился на нее, привалился боком к чьей-то машине и медленно сполз вниз, упал на колени в пыль. Пачка сигарет лежала прямо перед ним. Он взглянул на нее и заплакал. Закрыл лицо руками.

           Кто-то подошел, склонился над ним — он не услышал, но ощутил чужое присутствие. Внутри всколыхнулось раздражение.

           «Идите все на хуй!» — хотелось орать ему, но слезы душили и он захлебнулся собственным вздохом.

           Кто-то подхватил его под руки, бесцеремонно, уверенно, и поставил на ноги. Перед глазами плыла какая-то липкая муть. Сказочник хотел, чтобы его оставили в покое. Но кто-то держал его, не отпускал, и Сказочник сдался, повис на чужом плече.

           В голове наконец-то сделалось пусто, а в груди болезненно подпрыгнуло и рухнуло сердце. Сказочника с головы до ног окатило чужой нежностью и ему не хватило сил поглотить ее, она встала поперек горла.

           — Тише… тише, — Михаил обнимал его бережно и шептал на ухо.

           — Пусти, — Сказочник вяло толкнул его. — Меня сейчас вырвет.

           Его и правда вывернуло. Михаил едва успел перехватить его и собрать в горсть длинные волосы. Сказочник выблевал ему под ноги и свой завтрак, и, казалось, самого себя.

           — Воды принесите! — сказал кому-то Михаил.

           Сказочник с удивлением осознал, что это не просьба — приказ. Что он блюет не под ноги своему случайному любовнику, а новому начальнику службы безопасности, которого он тщательно избегал все это время. Он сплюнул, поднял пачку сигарет, уперся рукой в колено, с трудом вдохнул и впервые с момента знакомства позвал Михаила по имени:

           — Миша…

           — Что?

           — Я тебе десерт обещал…

           Михаил задумался, а потом нервно и коротко хохотнул.

           Сказочник решил, что черта с два он станет читать досье Нестерова — захочет, сам расскажет. Собрался с силами, разогнулся, взглянул на Михаила сквозь слезы, и за его плечом увидел Ингу.

           Она улыбалась.