***

           Подсказывать не пришлось. Вскоре стало понятно, что с техникой у Михаила отношения складывались прекрасно. Он быстро ориентировался, чувствовал машину: габариты, скорость, дистанцию. Не суетился и лавировал в потоке автомобилей расслабленно, словно рыба в воде. С каждой минутой он нравился Сказочнику все больше. Возбуждение схлынуло и пульс Михаила, и его эмоции больше не били Сказочнику в голову.

           В управлении машиной Михаил явно использовал магию. Сказочник не понимал, что именно он делает, но чувствовал закручивающуюся вокруг него силу. Слушал его ровное дыхание и думал, что самый разумный вариант — высадить его где-нибудь и забыть.

           Сказочника раздражала симпатия, которую вызывал в нем едва знакомый человек. Любимое правило Сказочника «секс — не повод для знакомства» рядом с Михаилом давало сбой. Если бы Сказочник руководствовался здравым смыслом, он бы высадил Михаила к чертовой матери, но к здравомыслию Сказочник обращался редко — и уж точно не тогда, когда желал кого-нибудь выебать. А Михаила Сказочник желал. Вожделел так сильно, как капризный ребенок желает новую игрушку, запертую в сияющей витрине магазина.

           Михаил будил в Сказочнике любопытство и азарт. Хотелось развернуть его из одежды, вытряхнуть из-под слоя поверхностных эмоций, как из оберточной бумаги, обнажить и посмотреть — какой он там, внутри.

           Разумом Сказочник понимал, что это херовое… очень херовое начало, потому что нечто подобное он уже испытывал давным-давно и зарекся, казалось, раз и навсегда, возвращаться к этому. Но как же легко идти на поводу своих желаний и не думать о последствиях…

           — Класс! — выдохнул Михаил с неподдельным восторгом. — Это не тачка, а генератор адреналина. Тяжело ее удержать, когда давишь за сотню. Тут мало одной только дури в крови, тут еще мозги нужны и мощный самоконтроль. Эта малышка точно не для всадников без головы! Давно ты на ней катаешься?

           — Четвертый год.

           — Красавчик… Значит голова все-таки есть, а то бы давно столб обнял или с дороги вылетел. Куда едем-то?

           — К центральной площади. С той стороны, где сквер.

           Мимо промелькнули окраины, город поднялся навстречу, замельтешил рекламными щитами, полез со всех сторон высотками и магазинами.

           Со стороны сквера прямо у набережной стоял лишь один жилой дом. Претенциозная четырнадцатиэтажка на три подъезда, французские окна в зеркальном стекле, бело-серый мрамор, подземный паркинг и охраняемая территория.

            — На ключах брелок от ворот, — сказал Сказочник, когда подъехали. — Верхняя кнопка. И поезжай сразу налево и вниз, там парковка в цоколе.

           — Чем ты занимаешься? — полюбопытствовал Михаил. — Дорогая машина, квартирка здесь тоже наверняка не дешевая.

           — Да так, — Сказочник ушел от ответа не хуже чем Михаил со своей физкультурой, — торгую понемногу.

           — Оружие, наркотики? — шутливо уточнил Михаил.

           — Скорее, секс и рок-н-ролл, — усмехнулся Сказочник. — Припаркуйся вон там, семнадцатое место.

           — Здесь везде камеры, — приметил Михаил.

           Пока Сказочник доставал из машины кожанку и коробку, он глазел по сторонам.

           — Да, одно неловкое движение и ты звезда общедомового чата. Возьми, пожалуйста, — Сказочник вручил Михаилу коробку, закрыл машину. — Идем.

           — Учту и… спасибо, — Михаил следовал за Сказочником.

           — За что? — не понял Сказочник. — За то, что коробку дал подержать?

           — Да нет, — засмеялся Михаил. — За то, что позволил сесть за руль, хоть я и не просил. Было здорово.

           Пришел лифт, и Сказочник на секунду обернулся в распахнувшихся дверях.

           —Я сделал это не просто так, а чтобы ты понимал — это первый и последний раз, когда ты ведешь.

           Сказочник шагнул в лифт.

           — Ты же сейчас не про машину, да? — Михаил нерешительно топтался у лифта с коробкой в руках.

           — Конечно, не про машину. И еще: если тебе что-то не понравится, ты в любой момент можешь уйти. Я никого не держу.

           — Знаешь, это самая странная прелюдия, которая со мной случалась, — улыбнулся Михаил и вошел в лифт. — Какой этаж?

           — Последний. Выше только небо.

           В сумраке квартиры работал кондиционер. Сказочник редко открывал плотные шторы в спальне и жалюзи в кухне. Маленькие светодиодные светильники не столько разгоняли темноту, сколько создавали уютный золотистый полумрак. Сказочник разулся, забрал у Михаила коробку, унес в кухню, распихал содержимое в холодильник не глядя — позже разберется.

           — Вино будешь? Или чего покрепче?

           — Да мне бы в душ, — Михаил с интересом оглядел кухню, словно сошедшую со страниц рекламного буклета — и такую же идеально чистую.

           — Не вопрос, — Сказочник поставил бутылку на стол, принес свежее полотенце и халат, протянул Михаилу. — Ванная слева по коридору. В верхнем шкафчике найдешь новые зубные щетки, там же станки одноразовые и всякое разное. Не стесняйся, пошарься там.

           Подошел вплотную, коснулся подсохшей корочки на припухшей губе Михаила, провел пальцами по щеке: отросшая щетина колола пальцы. Михаил застыл с полотенцем в руках. Так же он застыл и в машине, когда Сказочник касался его.

           — Ты всегда так замираешь, когда тебя трогают? — спросил Сказочник.

           Михаил хотел что-то ответить, но Сказочник приложил палец к его губам.

           — Не отвечай. Иди. Только не вздумай дрочить там без меня.

           Михаил выдохнул, кивнул и ушел. Сказочник вскрыл бутылку и выпил вина — вместе с легким смятением своего гостя. Стало томно и терпко.

           В ванной шумела вода. Сказочник вышел в прихожую, не церемонясь, вытряхнул содержимое сумки Михаила на тумбочку под зеркалом.

           Немного наличных, две безымянные банковские карты, шариковая ручка, темные очки, маленькая пачка влажных салфеток, презервативы со смазкой и еще отдельно — парочка одноразовых упаковок смазки.

           «Всегда готов», — прикинул Сказочник и задумался о том, куда и откуда этот пассажир шел, когда он его подобрал?

           Паспорт, вскрытая пачка жвачки, телефон и два разорванных и смятых контрольных браслета ночного клуба «Блажь». Не VIP — бар, ресторан и нижний ярус танцпола. Сказочник развернул паспорт: Нестеров Михаил Иванович, в самом деле — тридцать шесть лет, место рождения город Самара. Не местный, далеко забрался от дома. А вот прописка все-таки местная, городская, но недавняя: какое-то общежитие, меньше года назад. Что же Нестеров делал ночью в Успеновке?

           Сказочник сфотографировал клубные браслеты, паспорт, скинул фото Корнилову — начальнику службы безопасности. Написал сообщение: «Олег Викторович, доброе утро. Пробейте мне этого человечка». Получил в ответ лаконичное: «Доброе. Хорошо.».

           Телефон Михаила оказался запаролен. Сверху на экране висело непрочитанное всплывающее сообщение без заглавных и знаков препинания от некоего Стаса, доставленное сегодня в полпервого ночи: «сука я тебя достану ты бля…» дальше сообщение не открывалось, но судя по значку уведомлений, таких непрочитанных и непрослушанных сообщений в телефоне скрывалось еще несколько и ворох пропущенных звонков — телефон стоял на беззвучке.

           Сказочник сгреб чужие вещи обратно в сумку, вернулся в кухню, разлил оставшееся в бутылке вино в два бокала. Пазлы нихрена не складывались, но от этого становилось только интересней.

           — Осмотрись здесь пока, — сказал Сказочник Михаилу, когда тот вышел из душа, мимоходом коснулся его обнаженной груди в вырезе черного шелкового халата, который Сказочник выдавал всем гостям, чтобы они чувствовали себя более голыми в нем, чем без него. — Я скоро. Выпей вина, вкусное.

           — Намешал мне туда уже чего-нибудь? — вроде как в шутку поинтересовался Михаил, но то была не шутка, Сказочник понял.

           Нахмурился, подошел, посмотрел Михаилу в глаза, снова коснулся его разбитой губы, на пальцах осталось немного крови: от горячей воды ссадина размокла и слегка кровоточила.

           — Если захочешь мне что-нибудь рассказать, я готов выслушать, — Сказочник облизал пальцы и ушел в ванную. У него за спиной Михаил взял со стола бокал и шумно глотнул.

           Когда Сказочник вернулся из душа, Михаил сидел за столом, вертел в руках пустой бокал. Взглянул без стеснения на босого и в полотенце Сказочника, пробежал взглядом по причудливым татуировкам, опустил глаза, снова посмотрел, поставил бокал на стол. Что-то изменилось, Сказочник почувствовал невнятную растерянность гостя и поинтересовался:

           — Нравлюсь?

           Михаил кивнул, но скользнул взглядом рассеянно.

           — А так? — Сказочник сбросил с головы махровый тюрбан, влажные длинные волосы рассыпались по плечам, темно-рыжие пряди казались почти черными от воды.

           — Так? Да, очень, — выдохнул Михаил и прикипел наконец-то взглядом.

           — Тогда в чем дело? До того, как я ушел в ванную, ты был настроен иначе. Что не так? Раздумал трахаться? Так я никого не принуждаю.

           — Да, я помню, что могу уйти. Все нормально. Я просто как будто очнулся. С того момента, как ты меня подобрал, я был словно не в себе, а сейчас отпустило.

           — «Не в себе» из-за меня?

           — Да, — поспешно сказал Михаил, и Сказочник снова почуял ложь, но Михаил тут же качнул головой и поправил сам себя. — Нет. Не совсем.

           И вот это была правда.

           — И что это значит? — спросил Сказочник.

           — Да ничего… Просто я не знаю, как мне себя вести рядом с тобой. Я не умею в эти игры.

           — В какие?

           — Намеки, взгляды, прикосновения… Градус повышает, но я чувствую себя каким-то неуклюжим, как пацан. Боюсь не оправдать ожиданий,— Михаил улыбнулся какой-то робкой виноватой улыбкой.

           И Сказочник шагнул к нему вплотную, раздвинул ногой колени, запустил пальцы в короткие волосы, взъерошил ласково. — Хочешь, я сыграю за двоих? — спросил и потянул Михаила за волосы назад, так, что он запрокинул голову.

           Сказочник смотрел сверху вниз в потемневшие от возбуждения глаза, и все ждал, что Михаил потеряет контроль и потянется обнять, но он лишь расслабленно свесил руки вниз и даже не думал прикасаться в ответ. И только сердце его билось часто-часто, Сказочник ощущал его с пугающей отчетливостью.

           — Расскажешь, что тебе нравится? — спросил Сказочник, не отпуская его. — Или хочешь, чтобы я угадал?

           Михаил молчал. Сказочник потянул его за волосы еще сильнее назад, заставляя его все больше прогибаться. Одной рукой удерживал, другой провел по щеке, теперь уже гладко выбритой, по губам и подбородку. Михаил сглотнул, дернулся кадык. Сказочник улыбнулся и толкнул Михаила назад. Качнулись и зависли в воздухе передние ножки стула. Сказочник думал, что вот сейчас-то, неожиданно потеряв равновесие, Михаил или ухватится за него, или грохнется на пол вместе со стулом. Но нет — Михаилу хватило доли секунды, чтобы поймать баланс: доверчиво упереться затылком в руку Сказочника и замереть, едва касаясь пола ногами. Он даже не вздрогнул. Сказочник, признаться, не представлял, что возможно вот так владеть своим телом.

           — Ух ты, — выдохнул Сказочник и улыбнулся. — Обещаю. Меня ты запомнишь.

           Наклонился и поцеловал Михаила. Поцеловал нежно, невесомо, почти целомудренно, не напирая, не вламываясь языком в рот. Но стоило Михаилу вскинуться и потянуться за его губами, как Сказочник отстранился.

           — Я уже говорил, что ты много на себя берешь? — спросил Михаил почему-то шепотом, Сказочник ощутил его теплое дыхание с запахом зубной пасты и сладкого домашнего вина, усмехнулся, потянул на себя и отпустил. Шагнул назад, стукнули об пол ножки стула.

           — Сними, — Сказочник нащупал пояс халата Михаила, дернул, отступая, и бросил на пол полотенце с бедер.

           Михаил стряхнул с плеч халат и опустился перед ним на колени. Сказочник вздохнул и закрыл глаза — чужие эмоции, как звуки, в темноте воспринимались острее.

           Сказочник не преувеличивал, когда сказал: «Обещаю, ты меня запомнишь». Все, кто прошел через его постель, сквозь его жажду — помнили его, а вот Сказочник забывал быстро, без сожалений. Словно вырывал страницы из записной книжки своей памяти и бросал в огонь. Имена и лица сгорали без следа. Лишь Инга неизменно присутствовала в его жизни, но с ней его связывало гораздо больше, чем просто привязанность. Он зависел от нее, нуждался в ней.

           Без сомнений, Сказочник умел любить. Вот только любовь его называлась вожделением и измерялась количеством фрикций, жаром тел, учащенным пульсом, смятыми простынями, пропахшими потом и спермой, использованными презервативами. Она измерялась головокружительным опустошением после оргазма и сигаретами, выкуренными в тишине, разбавленной сорванным дыханием.

           Сказочник ощущал чужие чувства, точно знал, как его прикосновения отзываются в теле партнера и любого мог довести до беспамятства. Он попадал в цель со стопроцентной гарантией.

           Плату за свою любовь Сказочник брал все теми же чужими чувствами. Проблема крылась лишь в том, что Сказочнику всегда было мало и ему быстро надоедали его игрушки, он искал новых ощущений и в этом поиске без раздумий втаптывал в грязь всех, к кому прикасался. Впрочем, он не заморачивался, то была не его проблема, а тех, кто оказывался в его постели.

           Сказочнику бесконечно нравилось ощущать, как партнер раскрывается перед ним, в то время как его сознание мутится от физического удовольствия, как рассыпаются в пыль любые ментальные блоки, преграды и комплексы, когда разум отключается, тонет в желаниях тела. Опьянение похотью, наивысшая точка власти, где Сказочнику не просто открывались мысли партнера, но и вся его подноготная. В этот момент Сказочник видел всех их насквозь, до самого дна — со всеми секретами, красотой и дерьмом.

           Сомнительная репутация Сказочника опережала его. Но и среди тех, кто слышал о нем, неизменно находились те, кто в наивности или самоуверенности полагали, что способны изменить его, задеть его сердце, заставить его любить иначе, искренне, по-настоящему — Сказочник не пытался их разубедить: глупое занятие вразумлять тех, кто рад заблуждаться, и постель Сказочника никогда не пустовала. Всегда находился кто-нибудь, чьими чувствами Сказочник насыщался словно вампир.

           Но здесь и сейчас, взглянув на Михаила сверху вниз, Сказочник почуял, что его наебывают. Что руки, сжимающие его ягодицы, недостаточно откровенны. И губы, горячо и жадно обхватившие его член, и ловкий язык, и темный, возбужденный взгляд сквозь ресницы — не раскрывают перед Сказочником всех желаний и мыслей Михаила. Что Сказочник видит лишь рябь на поверхности чужого сознания, белый шум. И его не на шутку закусило — он словно заключил пари сам с собой, что взломает этот замок, соберет чертов пазл и нащупает дно чужой души, узнает, что же Михаил там скрывает. Он оттолкнул Михаила и поманил за собой в спальню.

           — Идем.

           Михаил утер влажные губы тыльной стороной ладони и поднялся. В спальне Сказочник сорвал с постели покрывало вместе с одеялом и приказал:

           — Ложись. На спину.

           Михаил хмыкнул и лег. Они смотрели друг на друга, изучали. Сказочник не спешил, ощупывал Михаила взглядом, да так, что тот все-таки не выдержал, отвел взгляд. Смутился, снова прилила кровь к лицу, скулы зарозовели.

           — Так и будешь смотреть? — спросил Михаил севшим голосом. Возбуждение накрывало его все сильнее, и под цепким взглядом Сказочника он и стыдился, и плавился.

           Сказочник не ответил, приглушил в спальне свет, отключил кондиционер, чтобы их не просквозило, приготовил презервативы и смазку, и забрался на постель. Оседлал бедра Михаила, придавил его своим весом. Член Михаила качнулся перед ним, блеснула выступившая на обнажившейся головке капля.

           Сказочник откинул волосы за спину, поерзал, словно притираясь, и с удовольствием услышал, как Михаил выдыхает тихо, сквозь зубы, словно обжегшись. Ощутил секундный сумбур его эмоций, но Михаил тут же взял себя в руки и отпустил непроизвольно скомканную простынь.

           В молчаливом противостоянии они снова смотрели друг на друга. Сказочник с легкой улыбкой на губах, а Михаил в ожидании. Смотрели недолго, потому что Сказочник обхватил рукой его член, собрал на палец каплю, размазал по своим губам, снова потянулся по-кошачьи, как прежде в машине, и прильнул животом к животу. Ощутил Михаила целиком и полностью, скованного напряжением от кончиков пальцев до горячего твердого члена, и с сердцем, бьющимся у горла.

           Поцелуй вышел взаимно напористым и соленым. Михаил запустил руки в волосы Сказочника, хаотично гладил его плечи, спину, ягодицы. Сжимал его, словно боялся упустить. Целовал в подбородок, шею и в нос — везде, куда дотягивался, и нетерпеливо прикусывал губы, и выдыхал сладко и шумно, и толкался языком в рот.

           Сказочник не останавливал его, их члены соприкасались, зажатые меж их тел и эта возня напоминала предварительную настройку оркестра — не музыка, а ее предчувствие. Сказочник не торопился. Он знал, что в итоге столкнет Михаила в воображаемую оркестровую яму и в его бесконечном падении тому будет не за что ухватиться, и единственной точкой опоры станет Сказочник. И вот тогда-то Сказочник сыграет свою партию. Сыграет так, как умеет только он.

           — Руки! — приказал он, и Михаил не сразу и нехотя разжал объятия.

           — Мне нельзя к тебе прикасаться?

           — И к себе тоже. Я скажу, когда будет можно.

           — Ладно, — Михаил откинулся на подушку, выдохнул, раскинул руки в стороны, словно говоря: «делай что хочешь, ты за рулем».

           — Славный мальчик. Будешь послушным, получишь десерт…

           Сказочника не обманула эта мнимая покорность. Он снова рассматривал Михаила — теперь как уже инструмент. Он знал, что сыграет: объемную мелодию, нарастающую постепенно и плавно, словно поток, и такую же неудержимую, прорывающую плотины, сметающую все на своем пути.

           Он касался неторопливо, словно невзначай, ласкал распластанное под ним обманчиво-безучастное тело и слушал. Слушал и отсеивал все фальшиво звучащие ноты. Вплетал в свою мелодию сбившееся дыхание и затуманенный взгляд Михаила.

           Сказочник намеренно изматывал его затянувшейся прелюдией, в которой поставил Михаила в почти унизительную позицию безвольной куклы. Стоило Михаилу забыться и ответить на ласку, как Сказочник останавливал его и начинал свою мелодию заново. Касался, целовал, вылизывал. Михаил кусал губы, запрокидывал голову, терпел и сгорал от желания.

           Сказочник ощущал его в своих руках словно натянутую струну, вибрирующую на предельной ноте. Михаил почти сдался, комкал простыню и отзывался на ласки лишь трепетом ресниц и дышал ртом, словно ему не хватало воздуха.

           — Попроси меня, — сказал Сказочник.

           Михаил взглянул на него, и Сказочник увидел себя его глазами и захотел себя его желанием — неистово, одуряюще.

           — Блядь… — выдохнул Михаил. — Да ты издеваешься?

           В наказание Сказочник обхватил его член — истекающий и болезненно напряженный. Михаил толкнулся бедрами навстречу этому движению в поисках облегчения, но Сказочник уже убрал руку. Михаил застонал, выгнулся, закрыл глаза и сказал каким-то надломленным голосом:

           — Сука… Трахни уже меня.

           Сказочник усмехнулся, довольный результатом, и сделал то, о чем Михаил просил его. Повозился, надевая презерватив, развел ноги Михаила и закинул их себе на плечи.

           — Посмотри на меня, — сказал он.

           Он хотел снова увидеть себя глазами Михаила, ощутить себя его восприятием. И вошел, словно сам в себя. Михаил под ним выдохнул, и Сказочник качнулся вперед до упора, чувствуя, как любовника прошивает мелкой дрожью, и потянулся поцеловать его.

           Немыслимая нежность, что таилась в груди Михаила, захлестнула Сказочника и он едва не сказал: «Я люблю тебя». Теперь дрожь прошила и его. На мгновение он увидел перед собой не случайного любовника, а совсем другого человека, чьи черты казалось, давно стерлись из памяти, и Сказочник ощутил хрупкое несовершенство и одновременно божественную завершенность этой проклятой нежности. Он толкался в податливое тело все сильнее и сильнее и с каждым толчком все больше тонул в чужих чувствах.

           Они падали вместе. Бесконечно долго. Минуты растягивались в вечность. Они писали новую историю мира, где начало и исход слились в единое целое. Музыку, которую никто кроме них двоих никогда не услышит. Расставляли акценты и чутко ловили каждый вздох, каждый стон друг друга.

           Нежность просила не останавливаться. Просила молча. Просила неуловимым взглядом Михаила, его запрокинутой головой, открытой шеей, бисерными каплями пота, золотящимися над верхней губой. Нежность выгибалась вместе с Михаилом навстречу Сказочнику, подставлялась ему бесстыдно и доверчиво. Сказочник знал эту нежность в лицо, знал и бежал от нее много лет, но она подстерегла его, и охотник превратился в жертву. Сказочник смотрел в ее серые глаза и не понимал, как же так вышло. И некого винить, и некуда деться — он сам хотел посмотреть, что там на дне чужой души. Посмотрел.

           Михаилу хотелось обхватить рукой собственный член и в несколько коротких движений достичь кульминации, но он держался, и это казалось немыслимым. Ногами он давно уже обнимал поясницу Сказочника и прижимал его к себе, и толкался в ответ — рвано и сильно. Сказочник коснулся губами его подставленной шеи, болезненно прикусил и вылизал.

           — Нет, — выдохнул Михаил с почти молитвенной интонацией, но Сказочник наплевал на мольбы. Он оставлял на его шее следы, кровоподтеки, точно зная, чувствуя, как Михаил жаждет этих блядских отметин.

           — Мне на работу в понедельник, — с какой-то покорной обреченностью прошептал Михаил, но даже не попытался Сказочника остановить.

           Сказочник удерживал его на грани, не давая ему кончить до тех пор, пока сам не насытился, не превратился в метеорит, сгорающий в чужой атмосфере, и лишь тогда отпустил, ощущая, как внутреннее опустошение на краткий миг наполняет любовника, чтобы в следующее мгновение разлиться бессильной истомой по всему телу. А после смотрел, как Михаил лежит под ним оглушенный, и целовал его, чувствуя на губах вкус крови.

           Позже Сказочник принес Михаилу стакан воды, включил кондиционер. Обтер любовника влажным полотенцем и выгнал из постели, чтобы сменить простыню.      

           И снова они лежали рядом, Сказочник закурил: он как будто перебрал психостимуляторов и спать не хотел вовсе, а Михаила, наоборот, клонило в сон.

           — Так ты расскажешь, что случилось? — Сказочник коснулся его разбитой губы. — Пока не вырубился.

           — Да так, ерунда, — вяло, без выражения, сказал Михаил. — Познакомился с одним парнем. Вроде ничего такой. Пересеклись пару раз. Сегодня… точнее, уже вчера, встретились в клубе, он на машине, позвал к себе за город. Приехали. А там еще двое ждут. Приятели его. А я как-то не люблю гэнг-бэнг, тем более вот такой… Пришлось объяснить. Ну а потом куда мне? Автобусы в это время не ходят. Такси вызывал — никто не едет. Пошел пешком. Иду, думаю, сейчас они сопли утрут, зубы с пола соберут и поедут меня искать. Деваться мне некуда, дорога-то одна. И я один, а их трое. В первый раз сыграл эффект неожиданности, но теперь-то они подготовятся. А тут ты.

           — Значит, я спас? Только не пойму кого. Тебя от них или их от тебя?

           — Меня, конечно, — Михаил улыбнулся и поцеловал Сказочника в плечо. — Мой прекрасный рыцарь на белом мустанге.

           — А где вы познакомились?

           — Да там же, в клубе «Блажь».

           Сказочник коротко вздохнул.

           — Да все ж обошлось, — Михаил расценил вздох Сказочника по-своему.

           — Это у тебя обошлось. А у кого-то, возможно, нет. Думаешь, ты первый такой, кого они на троих решили разложить? Дом в Успеновке показать сможешь?

           — Что его показывать, я адрес запомнил. Высокая, шесть. Как в село въехал, центральный перекресток, и направо в горку по чётной стороне. Полицию вызовешь?

           Сказочник припомнил одиноко светящееся в ночи окно в поселке и сказал:

           — У меня для этого есть служба безопасности. Я не люблю, когда в моем клубе происходит такая херня.

           — В твоем клубе? — Михаил даже спать расхотел, приподнялся на локте, заглянул Сказочнику в лицо. — Ну надо же, как я облажался… Мне же про тебя говорили. Рыжий, длинные волосы, татуировки, белый «Форд»… Черт! Называли тебя не по имени, а прозвище какое-то…

           — Сказочник. Что еще говорили?

           — Разное.

           — Договаривай, раз начал.

           — Говорили, что тварь ты редкостная. Ну, это если в общих чертах.

           — А что ты лыбишься-то? Может верно говорили.

           — Да я как-нибудь сам разберусь — верно или нет.

           — Ну, разберись.

           — И разберусь, — Михаил лег вплотную, обнял, задышал Сказочнику в шею. —Но попозже. Спать хочется. Давно у меня такого секса не случалось, в голове пусто и ноги ватные.

           — Я же обещал, что меня ты запомнишь.

           Михаил хмыкнул, завозился, устраиваясь поудобней, и вскоре уснул, а Сказочник лежал и изучал потолок. Михаил один отбился от троих. Ну ладно, допустим, и правда эффект неожиданности. Три мудака не ждали сопротивления. И все же он отделался лишь парой ссадин, а на одежде чужая кровь. Шакалы стаей завалят даже льва. Что-то пассажир недоговаривает…

           Сон не шел, в голове крутились разные мысли, и Сказочник магией залечил гематомы на шее Михаила, которые сам же оставил, ссадину его и губу. Глеб оттягивал неизбежное. Как бы ни был Сказочник самоуверен, его пугала нежность, что открылась ему в Михаиле. Пугала и манила. От нее Сказочнику становилось тоскливо и больно, а еще от нее нестерпимо зудели шрамы на левой руке.

           И Сказочник сунулся в чужое ментальное поле, сунулся посмотреть, что там, «в голове» у случайного любовника. Откуда в нем эта нерастраченная нежность, не вытоптанная, не выгоревшая? И отчего он так яростно выплескивает ее на первого встречного? Инга сказала бы, что это бестактно — вот так вламываться без стука в чужое сознание. Что такое насилие гораздо хуже физического, но Сказочник плевать хотел на условности и просто брал все, до чего дотягивался.

           И снова все оказалось совсем не так, как Сказочник представлял себе. Перед ним во всей красе сиял не банальный ментальный блок, коих Сказочник повидал множество, а настоящие чертоги разума — сложнейший механизм, назначения которого Сказочник не понимал. Сплетение шестеренок и прозрачных сфер, бесконечно тянущихся проводов, немыслимых стрельчатых арок и переходов, гигантских колб и трубок наполненных белым газом…

           Сказочник замер в восхищении: ничего подобного он в жизни не встречал и назначения конструкции даже предположить не взялся бы. Конечно, это всего лишь визуализация, удобная для восприятия, и все эти шестеренки и сферы существуют в ином виде — все это магия. Невероятно могущественная магия, куда там Сказочнику с его поглощением чужих эмоций.

           Сказочник, при всем своем любопытстве и нахальстве, не рискнул лезть вглубь. Кто знает, как эта штуковина реагирует на вторжение? Выпутался из объятий Михаила, надел домашние штаны и футболку, закрутил волосы в пучок, закрепил длинной шпилькой и плотно закрыл за собой дверь спальни. Ушел в кухню, допил оставшееся в бокале вино, взялся за телефон, отправил голосовое.

           — Олег Викторович, к тому, что я выше скинул. Нестеров гулял у нас в клубе не один. Посмотрите записи. Второго, возможно, зовут Стас, и он развлекается тем, что знакомится у нас в клубе с парнями, а может, и с девушками, привозит к себе, там уже ждут его друзья. Дальше расклад понятный. Подробностей не знаю. Нестеров в этот переплет попал, но каким-то образом от них ушел. Дом у них в Успеновке. Высокая, шесть. Надо разобраться. Только у меня большая просьба — прежде чем дойдет до полиции или координаторов, я хочу сам с ним пообщаться. Нестеров же не станет никуда обращаться, типаж не тот.

           Дождался в ответ короткого: «Принято» и вскрыл вторую бутылку вина. Выцедил еще бокал, принес из ванной одежду Михаила, разложил на кухонном столе. Посмотрел на узор засохших мелких брызг, он сам не знал, что хотел увидеть и, в конце концов, просто сунул одежду в стиральную машинку.

           Открыл жалюзи, пустил в кухню субботний день. Поморщился от яркого света. Внизу, по опаленной солнцем набережной, гуляли люди. Днем в основном родители с детьми да старики. Вечерами же здесь случался настоящий блядоход, мимо которого текла река, блестела невозмутимо. На вид тихая и спокойная — но в глубине темная, холодная и опасная.

           Михаил проснулся вечером, когда солнце уже почти коснулось горизонта, а Сказочник так и не ложился. Зашумела вода в ванной, и вскоре Михаил вышел в кухню — растрепанный, заспанный, расслабленный, и совершенно голый, потер руками лицо.

           Сказочник глянул на него мельком, он курил у окна, шумела вытяжка. Михаил подошел, обнял его со спины, как будто не впервые, а словно они вместе давным-давно. Сказочник подавил в себе желание оттолкнуть его, поддался чужой нежности с отчаянием обреченного и уже не понимал, где чувства Михаила, а где его собственные.

           — Привет, — Михаил поцеловал его в шею сзади, туда, где красовалась обычно скрытая волосами стилизованная буква «S», объятая языками пламени. — А куда ты одежду мою дел? Я ее в ванной оставлял.

           — Сохнет, — Сказочник кивнул на лоджию.

           — Ты постирал мою одежду? — удивился Михаил.

           — Машинка постирала.

           — Ух ты, — Михаил улыбнулся, Сказочник кожей почувствовал его улыбку. — А как бы мне попросить кофеварку сварить кофе?

           Михаил полез руками под футболку Сказочника, погладил живот.

           — Так ты точно кофе не выпросишь.

           — А так? — Михаил оттянул резинку его штанов и сунул руку вниз, его воспрявший член уже упирался Сказочнику в ягодицы.

           — Так, — Сказочник раздавил окурок в пепельнице. — Может быть.

           Он развернулся, и Михаил поцеловал его, вытащил шпильку из волос Сказочника и они рассыпались по плечам.

           — Пиздец, какой ты красивый, — сказал Михаил.

           Сказочник взял его на кухонном столе, развернув лицом вниз. Трахал и смотрел, как Михаил стискивает края столешницы. Он бесстыдно прогибался в пояснице, и в финале Сказочник почти лег на него, прикусил кожу между лопаток — как кот прихватывает и держит за загривок кошку. Обхватил рукой его член, и они кончили почти одновременно. Михаил с глухим стоном пролился в руку Сказочника и обмяк.

           После Михаил, снова облаченный в черный гостевой халат, сидел на стуле, вытянув длинные ноги, и смотрел, как Сказочник заряжает кофеварку и готовит то ли завтрак, то ли ужин. Время суток в голове Михаила сдвинулось и перемешалось.

           — У тебя здесь словно на военном корабле. Чисто и все как по линейке. Гиперконтроль?

           Сказочник не обернулся и не ответил.

           — Лезу не в свое дело? Ладно. Извини, и спасибо, что подлечил.

           — Не за что, — вот теперь Сказочник повернулся: отсутствие ссадин и гематом не могло остаться незамеченным.

           — А что еще можешь? Я, в основном, с техникой умею. Пощупаю, посмотрю и понимаю, как все устроено. Сломать могу или починить. Водить получается что угодно.

           Михаил говорил правду, но не всю. Сказочник поставил перед ним чашку кофе.

           — Зачем спрашиваешь? Тебе же про меня рассказывали: белый «Форд», татуировки. Я не просто совладелец клуба, я оператор экстрактора. Ты это хотел услышать? Мне даже прикасаться не обязательно, чтобы понять, что ты чувствуешь. А лечить у меня плохо выходит — если только самого себя.

           Михаил посмотрел пристально.

           — Поэтому гиперконтроль?

           — Контроль, чтоб не пересечь черту, за которой чужая жизнь останется для меня ценной лишь как ресурс.

           — Не уверен, что понял тебя.

           — Я поглощаю чужие эмоции. Они нужны мне — так же, как тебе пища, вода, сон. Я могу не остановиться, если не стану контролировать.

           — Ты прямо как хари́с ас-са́ма. В тебе течет их кровь?

           — Переживаешь, не летаю ли я по ночам над городом в поисках очередной жертвы? — Сказочник разложил омлет по тарелкам. — Знаешь, я не отказался бы, но крыльев нет. Есть «Форд», и я подобрал тебя, потому что почувствовал.

           — Так я — очередная жертва? — улыбнулся Михаил.

           — Да, — без тени улыбки сказал Сказочник. — И раз уж мы тут делимся личным, кто создал штуковину в твоей голове и для чего она?

           Сказочник понимал, что это не тот вопрос, который стоит задавать. По крайней мере, не так, не в лоб. Не сейчас. Но его, как обычно, несло, и он не пытался притормозить.

           — Ты смотрел? — Михаил нахмурился. — Я не разрешал тебе.

           — Я не спрашиваю разрешения, просто делаю то, что хочу. Можешь заявить на меня координаторам.

           Михаил не сводил с него глаз, и Сказочник понял, что вот сейчас ни хера не ощущает, ни единой его эмоции — пустота. Что ж, отчасти это был ответ на вопрос — для чего штуковина в голове.

           — Если ты хотел, чтобы я ушел, мог бы просто сказать, — Михаил поднялся из-за стола, прошел мимо Сказочника в балконную дверь, собрал свои вещи.

           Когда за ним захлопнулась входная дверь, Сказочник вылил его недопитый кофе в раковину, выбросил омлет в мусор. Вымыл посуду и тщательно протер раковину от капель воды и стол. В кухне опять все было чисто и ровно как по линейке. Сказочник снова стал самим собой — редкостной тварью, не способной на нежность.