Деревня полыхала, охваченная пламенем. Оно танцевало в поселении, сжигая ветхие дома, перекидываясь на ближайшие ветви деревьев и оставляя за собой лишь пепел загубленных жизней и утерянных надежд. Безумный танец стихии, первобытный и страшный, скованный тяжёлыми цепями, и, как всем казалось, давно затерявшийся в веках, вырвался на свободу. Веером раскрывался удушающий чёрный дым и устремлялся под тёмное небо, где царственно и безучастно за происходящим наблюдали две луны. Наблюдали за кровопролитием и светом огня.
Лимбийцы верили, что это очи истинного властителя мира чистой магии – Геканота.
Орды противных элементалям чудовищ прорвались через пограничный магический барьер, возведённый королевой Катериной, ведь тот критически ослаб, когда правительница покинула земли ради участия в войне.
Твари разных мастей, порождения, как предполагали колдуны из Конклава, чёрной магии постоянно стремились к уничтожению всего, что их окружало, а посему были заточены по ту сторону границы. Над ними не властвовал ни один элементаль.
Селяне старались отбиться и отогнать монстров пламенем факелов, но эта попытка привнесла лишь больше хаоса и страданий: разгорелся пожар.
И вот, казалось бы, всего несколько часов назад читавший книгу об элементалях мальчишка в одной льняной рубашке бежал через деревню, слушая предсмертные вопли. Он зажимал уши ладошками и судорожно искал взглядом кого-то, кто мог бы его спасти…
Малыш в сердцах молился всем природным воплощениям, духам стихий: Марэ, породившей каждую капельку воды, Игнису – властителю огня, Дофимему – хозяину земной тверди, Тэмпес, что выдохнула все ветра и эфир, Фульгуру – воплощению бури, и Геканоту – отцу всех чар. Но никто не откликался на молитвы, ведь как знал каждый, все кроме последнего были обречены переселяться в живые человеческие сосуды.
Многие волшебники пытались найти ответ на один единственный вопрос: «Кто смог запечатать творцов сущего?». Безуспешно. А единственный, сохранивший свою первозданную мощь элементаль хранил обет молчания.
Треск обваливающихся зданий и грохот деревянных балок заставляли мальчика то и дело менять направление. Длинный чёрный хвост мешал бежать быстро, волочился, оставляя борозду на земле. Огромная птица налетела сверху, и ребенок взвизгнул, падая. Чудовище завопило, устремляясь к другой, менее юркой жертве. Взгляд зелёных глаз зацепился за то, как этот монстр пронзил длинными когтями-лезвиями кричащего и пытавшегося сбить с себя пламя мужчину. Горящее тело обмякло в моменте, продолжая полыхать.
Страх и ужас заполонили маленькое быстро бьющееся сердце. И без того истончившаяся стена детской невинности и наивности, судорожно дрожала, пытаясь защитить крохи оставшегося у мальчика рассудка. Он хотел верить в то, что всё это всего лишь кошмар, что вот-вот сон оборвётся.
— Мама, где ты, мама!?
Родители выбежали из дома, когда всё началось. Хотели помочь селянам отогнать порождения тьмы, но так и пропали, не вернувшись, а огонь перекинулся на хижину, заставляя бежать прочь уже маленького ребенка.
Оранжевый свет залил всё пространство, тени чудовищ и лимбийцев пугающе плясали, удлинялись и укорачивались, сливались в страшные фигуры, что искажались в зелёных глазах мальчишки. Воображение само дорисовывало ужасающие картинки, оторванные руки и ноги, размозжённые черепа и обугленные недоеденные останки. Они въедались в израненное сознание, заставляли кричать во все горло, оставляя уродливые раны в душе.
Пока бежал, видел омерзительные сцены: Рига, пекарь, старалась отбиться от летающей твари, но другая напрыгнула со спины и повалила старушку на землю, вгрызаясь острыми зубами-саблями в податливую слабую плоть. Мартин, кузнец, понимая, что выхода нет, чтобы сохранить свою честь, пронзил себя недавно изготовленным мечом. Ирис, дорогая подруга, лежала в стоге сена, истекая кровью и придерживая выпадающие наружу внутренности.
Манна внутри маленького тельца бурлила, стремясь выплеснуться наружу.
Руки мальчишки тряслись, а по коже разбегались тревожные мурашки. Он и сам не понимал что чувствовал: хотелось плакать, забиться в какой-нибудь угол, но прятаться было негде. Чувствовал ли безысходность? Возможно. Болезненные воспоминания о счастливых днях проносились перед глазами и сталкивались со всем природным воплощениям противной реальностью.
Еле-еле поднявшись из-за мешающегося хвоста, малыш ринулся вперёд, заметив у амбара знакомую копну белых волос. Мать колдовала, отбивалась от троих гигантских монстров, отдалённо напоминавших обескровленных, тощих, словно поражённых какой-то болезнью, псов. Она быстрыми и точными движениями запускала в нападавших искрящиеся серые сферы, но явно проигрывала: слишком давно не сражалась и размякла.
Женщина краем глаза заметила мчащегося к ней ребенка и отвлеклась:
— Коста, беги прочь отсюда!
Константин замер на месте: в свете горящего амбара его мама обернулась. Трепетание пламени и брызги крови застыли в зелёных, широко раскрывшихся, дрожащих глазах. Гигантский змей, подобравшийся незаметно, раскрыл свою пасть и в один момент оторвал голову застывшей в исступлении женщине. Стройное тело в ночной сорочке рухнуло на землю, фонтанируя алой кровью. Твари накинулись на труп, раздирая тот в клочья, противно чавкая и рыча, но монстр покрупнее снес их своим хвостом и сам принялся за добычу.
Ком подступил к горлу Косты, он в ужасе сделал шаг назад, а из глаз полились соленые слёзы. Они стекали по щекам, градом падали на рубаху, лились не переставая. Противная тошнота накрыла мальчика волной, и он упал на колени, опустошая содержимое желудка. Кислый привкус во рту, обжигающая боль в глотке и бешено бьющееся сердце. Малыш молчал, не способный даже закричать.
Зелёные прожилки на его завитых рогах налились магической энергией, а хвост сам собой заходил ходуном. Он бил по земле, метался из стороны в сторону и устремлялся то вверх, то вниз. Всполохи изумрудной манны вырывались из тела неудержимым штормом, рассеивались в дыму, терялись в криках, как воспоминания о прошедших радостных днях. Коста сжал маленькие ладошки, оставляя следы на мягкой земле и взвыл как раненый зверь:
— Уйдите, все уйдите!
Вспышка зелёного света залила всё пространство.
И в памяти воцарилась непроглядная тьма. Он не знал, что случилось в тот момент, и теперь просто бродил по выжженной деревне. Хвост волочился за миниатюрным тельцем. Сил плакать не было, не было сил говорить и кричать. Дрожа, Константин просто искал кого-то, кто мог бы помочь. Мальчик не слышал звука горна, не слышал, как стучат копытами гнедые, не слышал свист и звон золотой манны за спиной.
— Малыш? — голос, дрожащий от тягостных чувств, вывел его из болезненного транса.
Он обернулся и увидел высокую златовласую женщину с огромными, похожими на раскидистые ветви, рогами на голове. Её лицо, окрашенное тягучей горечью и виной, наверное, никогда не сотрётся из памяти.
— Иди сюда, малыш, я пришла спасти тебя, — тихо сказала она, снимая красную шаль. — Тебе не холодно?
— Помогите моей маме… И папа, я не знаю, где папа.
Константин сорвался с места и, спотыкаясь, ринулся к амбару, где лежала дымящаяся туша зверя, но незнакомка внезапно появилась прямо перед мальчиком и не дала пройти дальше. Она зажмурилась, словно сама не хотела видеть картину за спиной и присела на корточки, обнимая оцепеневшего ребенка.
— Всё будет в порядке, я обещаю, — женщина надрывно прошептала: — Не смотри туда, умоляю, не смотри…
— Но моя мама…
— Теперь я твоя мама, — она слышимо сглотнула ком в горле. — Я буду твоей мамой… Только прости меня, умоляю, прости…