Мода требует жертв

Все началось с того, что голландский посол привез стопку альманахов из Лондона и Парижа для настоящих леди. Принцесса Амалия Вурстбургская, ознакомившись с гравюрами последних писков, визгов и воплей моды, перевела взгляд на себя в зеркало и с ужасом обнаружила, что стан ее не похож ни на песочные часы, ни на речную нимфу, а скорее напоминает курицу-пулярку (только пулярка обычно с золотистой корочкой, соусом из лисичек и подушкой из печеного в кляре картофеля с укропом, паприкой, чесночком...). Ни под одно из модных платьев на картинках этот силуэт не подходил.

Всю ночь она ворочалась, представляя, как несуразно будет смотреться рядом с любой захудалой баронессой из более прогрессивного государства. (Не то чтобы она каждый день встречалась с благородными дамами из-за рубежа, но у кошмарных снов свои законы.) И за завтраком она была настолько не в духе, что даже яичница с беконом, эклеры с заварным кремом, пирог с паштетом из гусиной печени и шоколадная фигурка премьер-министра Княжества Вурстбург не могли поднять настроение принцессы Амелии. Даже наоборот. Как тут станешь сильфидой при такой диете?

— Маргрета! — торжественно объявила она своей фрейлине. - Распорядитесь на кухне, пожалуйста, чтобы с этого дня мне не подавали ничего жирного и сладкого.

И решительным жестом отодвинула блюдце с горячими еще витушками с корицей.

— Как прикажете, ваше высочество, — кивнула Маргрета, худая до отвращения, и с готовностью велела лакею придвинуть витушки и эклеры к себе. Глаза ее блестели радостью.

Взяв только стакан ягодного морса, Амелия встала из-за стола и проследовала из столовой во внутренние покои — выпечка и бекон все же пахли головокружительно и подтачивали ее решимость. Но едва принцесса перешла в следующий по анфиладе зал для отдыха после трапезы, как столкнулась с новым испытанием. На стене с шелковыми фисташковыми обоями висел огромный натюрморт: груда сочных персиков, виноград, прозрачный, как драгоценные камни, и аппетитная ветчина, где художник с особой жестокостью выписал каждое розовое волокно. В кабинете королевы натюрморт изображал янтарно-желтую половину тыквы, груду устриц и полшайбы дырчатого сыра. В кабинете короля на стенах висели головы оленей и кабанов — явно намёк на будущие жаркое и колбасы. В приемной стены и потолок были расписаны аллегориями, но почему Просвещение, Добродетель и Парламентаризм должны быть голыми богинями в гирляндах из фруктов и колбас, Амелия никогда не понимала, а сегодня — особенно.

— Это что, заговор? — прошептала она, чувствуя, как у неё слюнки потекли.

Зажмурившись, принцесса по стеночке направилась в сторону домовой часовни. Где искать спасения от искушений, как не в лоне церкви? И вот, преклонив колени на бархатную подушку, Амалия воздела очи к небесам. То есть, попыталась, но глаз зацепился за картины. Слева от алтаря Христос и апостолы на Тайной вечере делили хлеб, причем хлеб был нарисован так искусно, что казалось, вот-вот почувствуешь его аромат. Справа от алтаря красовались Адам и Ева, соблазнительно откусывающие от сочного красного яблока.

— Господи, — вздохнула принцесса, — даже здесь нельзя спастись от еды!

Хотя на что она надеялась, если все знакомые священнослужители еще меньше походили на стройных модников из альманахов, чем сама Амалия?

Что ж, оставалось последнее место, где можно было укрыться от засилья чревоугодия. В храме науки — в королевской библиотеке. Во всем дворце не было другого столь же сухого, скучного, пыльного, мертвого места. Чтобы отвлечься от мыслей о беконе и шедеврах живописи, принцесса наугад выбрала книгу с полки.

«На круглом блюде были изображены кольцом 12 знаков Зодиака, причём на каждом кухонный архитектор разместил соответствующие яства. Над Овном — овечий горох, над Тельцом — говядину кусочками, над Близнецами — почки и тестикулы, над Раком — венок, над Львом — африканские фиги, над Девой — матку неопоросившейся свиньи, над Весами — настоящие весы с горячей лепёшкой на одной чаше и пирогом на другой, над Скорпионом — морскую рыбку, над Стрельцом — лупоглаза, над Козерогом — морского рака, над Водолеем — гуся, над Рыбами — двух краснобородок».

Пришлось принцессе вскочить с кресла, где она было устроилась почитать, нести зловредную книгу на место, отсчитывать не меньше пяти шагов, чтобы выбрать новую книгу для досуга… На сей раз Амалия сначала заглянула в начало, прежде чем тащить увесистый том к креслу.

«Грангузье был в свое время большой шутник, по тогдашнему обычаю пил непременно до дна и любил закусить солененьким. На сей предмет он постоянно держал основательный запас майнцской и байоннской ветчины, немало копченых бычьих языков, в зимнее время уйму колбас, изрядное количество солонины с горчицей, на крайний же случай у него была еще икра и сосиски, но не болонские (он боялся ломбардской отравы), а бигоррские, лонгонейские, бреннские и руаргские».

Да что такое! Теперь Амалия взялась читать заглавия на корешках книг, прежде чем неосмотрительно соваться в текст. Итак, история и художественная литература отпадали, и она проследовала к полкам научных трудов. Но первый же взятый журнал путешествий встретил ее статьей о традициях аборигенов Мелконезии. И описание приготовления крыс в глине почему-то не вызвало отвращения, а даже наоборот.

Отвергнув, таким образом, естественные науки, принцесса заприметила в самом укромном углу Большой словарь геологии и петрографии. Вот то, что надо. Уж там не будет ничего съедобного. Но на всякий случай принцесса все же открыла книгу, убедиться… Под обложкой вместо страниц она увидела деревянный ящичек на задвижке, и стоило открыть его, как в нос вонзился запах копченостей. Внутри лежала коньячная бутылка и палка твердой, черно-багровой колбасы в корочке соли и пряностей. Теперь Амалия поняла, почему августейший папенька так любил вечером, перед сном, уединиться в библиотеке. Такое предательство от родного человека!

Но запах, запах… Соблазн был слишком велик. Через пять минут принцесса сидела на полу, обнимая словарь, и с наслаждением уплетала колбасу, запивая её коньяком. Ибо европейские модницы далеко, а желудок близко, слишком близко, и готов взять хозяйку за горло в любую минуту.

«Может, это судьба? - подумала она. - Может, я просто создана для того, чтобы быть пышной, как дамы с картин Рубенса?»

И приняла новое решение — создать собственную моду.