По приказу Шармолю меня вернули в зал суда. Моя нога, разнесенная орудием пытки, совершенно не слушалась и сильно болела, я тащила ее, как бревно. Но физической боли я почти не чувствовала - внутри болело сильнее. При моем появлении публика нетерпеливо загудела. Джали заблеяла от радости, попыталась броситься ко мне, но, к несчастью, была привязана к скамейке.

- Как ты, милая? - Пьер бросился ко мне навстречу. - Что эти негодяи сделали с тобой?!

- Сапог, - глухо произнесла я.

- Господи! Гнусные твари!

Верный друг помог мне дотащиться до своего места, и я бессильно упала на скамью. Мучила страшная жажда.

- Дайте мне воды! - простонала я, изнемогая.

Тут какая-то добрая горожанка из толпы подошла ко мне и подала бутылку с водой. Утолив жажду, я ответила ей кивком головы и благодарной улыбкой, так как говорить уже не было сил... Я в полной мере ощутила страдания несчастного Квазимодо у позорного столба...

Тем временем Клод и Шармолю также заняли свои места за судейским столом, находившиеся рядом. Мерзавец-прокурор что-то шепнул моему любимому, с видом фарисея, искушающего Христа монетой. Клод ничего не ответил ему, лишь слегка наклонил голову и плотно сжал губы.

Тогда бесконечно гордый Шармолю торжественно обратился ко всем присутствующим:

— Подсудимая во всем созналась.

В публике раздались смешанные голоса ликования, возмущения и изумления.

— Цыганка, — заговорил председатель. — Ты призналась в колдовстве, распутной жизни и убийстве Феба де Шатопера?

Мое сердце сжалось, а из глаз потекли слезы.

— Да-да! Во всем! — закричала я из последних сил. — Мне дьявол - любовник, а черти - друзья! Танцевала я только от злости и от злости пела! Я била детей и вешала их, когда они кричали. Я заманила Феба, чтобы убить его, а чёрный монах хохотал, и мы веселились! Джали, конечно же, тоже демон, как и мой милый монах! Теперь вы довольны? Тогда убейте меня поскорей!

На последнем слове этой страстной речи я с болью выдохнула, уронив голову на грудь.

- Что ты делаешь? - в ужасе шептал Пьер, ничего не понимая.

— Господин прокурор церковного суда, палата готова выслушать Ваше заявление, - раздался голос председателя.

- Вы, что, с ума сошли?! - в отчаянии закричал Пьер, вскакивая с места.- Разве вы не видите, что эта невинная девушка себя оговорила?! Она не знает, что делает!

- Прошу тишины, месье Гренгуар, - грубо осадил его пристав. - Иначе мы будем вынуждены удалить Вас из зала суда.

В свою очередь я грубо потянула чересчур активного друга за рукав, принуждая его сесть, и Пьеру не оствалось ничего другого, как опуститься возле меня.

- Успокойся, дорогой друг! - повелительным тоном шепнула я ему на ухо. - Я точно знаю, что делаю.

- Ты же убиваешь себя и Джали! И все ради него?! - догадался Пьер, метнув суровый взгляд в Клода, который, впрочем, этого не заметил, так как сидел без движения, уронив голову на руку...

- Молчи! - в ярости прошипела я. - А если кому скажешь...клянусь всеми святыми, даже с того света я вернусь к тебе и разорву на части!

Мой друг пытался что-то ответить, но ему не позволили.

- Мэтр Гренгуар! - снова раздался громовой голос пристава. - Последнее предупреждение!

Пьер осекся и, испустив тяжелый вздох, понурил голову.

Шармолю извлек тетрадь ужасающих размеров и начал зачитывать мне приговор на латинском языке, очень долго и нудно, но с энергичной жестикуляцией. Но вдруг остановился на полуслове и, внезапно перейдя на французский, воскликнул с величайшим изумлением:

- Смотрите, сам сатана вмешивается в этот процесс!

Все обернулись и увидели, что наша Джали копирует Шармолю, как она всегда это делала на парижской площади, под безудержный хохот толпы. Дразня прокурора, она двигала головой и передними ножками, пытаясь повторить его движения. Но сейчас всем было не до шуток, и то, что раньше казалось людям невинным, хотя и очень искусным, трюком, превратилось теперь в несомненное доказательство моего "чародейства"...

Нашей рогатой пародистке связали ножки, и Шармолю продолжил свою речь с ещё большим энтузиазмом. Казалось, этой пустой латинской тарабарщине, из которой, я, естественно, не поняла ни слова, не будет предела. Но, к счастью, прокурор, наконец заткнулся, чем доставил мне невыразимое наслаждение.

Но Пьер, знавший этот язык в совершенстве, отнюдь не разделял моих чувств.

— Ох! — вздохнул мой несчастный друг, выругавшись на Шармолю. - Грязная свинья.

При этом на лице Пьера отразилось такое отчаяние, что я поняла: все очень плохо.

Тут возле меня встал адвокат.

— Говорите кратко, — жестко обратился к нему председатель.

— Господин председатель, — печально начал адвокат. — Так как моя подзащитная созналась в своем преступлении, то мне остается сказать только одно слово. Вот текст салического закона: "Если ведьма съела человека и уличена в том, она заплатит штраф в 8000 экю, то есть штраф в 200 золотых су". Угодно ли будет суду приговорить мою клиентку к уплате штрафа?

— Текст, уже вышедший из употребления, — заметил королевский прокурор.

— Отрицаю, — не сдавался мой защитник.

Вновь забрезжила надежда.

— На голоса! — посоветовал советник. — Преступление доказано, и уже поздно.

Так что собирали голоса, не выходя из зала. Судьи подавали голос снятием шапочки, все, очевидно, банально спешили поесть. При зловещем вопросе, с которым к ним шепотом обращался председатель, видно было в полумраке, как они один за другим снимали шапочки с головы.

Я старалась смотреть то на них, то на Клода, но мои помутившиеся глаза не видели уже ничего.

Затем писец начал писать и через несколько времени передал председателю длинный пергамент.

Тогда я услыхала, как толпа задвигалась, зазвенели пики, ударяясь одна о другую, а ледяной голос стал говорить:

— Цыганка Эсмеральда, в тот день, который благоугодно будет назначить королю, нашему государю, в полдень, тебя, в рубашке, босиком, с веревкой на шее, вывезут в телеге перед главным фасадом собора Богоматери. Здесь, держа двухфунтовую восковую свечу в руках, ты всенародно покаешься, и оттуда тебя перевезут на Гревскую площадь, где тебя повесят и удавят на виселице, так же, как и твою козу. Ты заплатишь исполнителю приговора 3 лиондера в возмездие за совершенные тобой преступления, в которых ты повинилась, — колдовство, волшебство, распутство и убийство дворянина Феба де Шатопера. Прими, Господь, твою душу!

Посмотрев на Клода, я заметила, что он сложил руки, чтобы не было видно, как они дрожат.

— Проклятые живодеры! - заругался Пьер. - Дорогая, что ты с собой сделала!

- Не переживай, Пьер, все идёт хорошо, - слабым голосом ответила я. - Прощай навсегда... и прости, если сможешь.

Тут подошли охранники, чтобы увести меня в камеру смертников, я безропотно подчинилась им, вместе с ними направившись к выходу. И, пока я не скрылась из виду, несчастный Пьер смотрел на меня такими влюбленными и полными слез глазами, что это нельзя передать...

Так мы прощались взглядами... Прощались навсегда...