[понедельник 1–ой недели]      

    Молли Хупер стояла посреди улицы и невидящим взглядом смотрела на обугленную, развороченную стену того, что всего пару часов назад было её домом.      

    Вокруг сновали люди: в полицейской форме, в спецодежде, в штатском. Она слышала, как дежурный офицер пытается оттеснить особенно рьяных зевак, как хмуро отдаёт распоряжения инспектор Лестрейд, как рядом плачет навзрыд Дженни — её соседка по лестничной площадке…      

    Людей было много. Слишком много. И только для четверти из них случившееся действительно было катастрофой, для остальных же — или просто работой, или — щекочущим нервы зрелищем, о котором неплохо будет рассказать вечером семейству за чашкой чая или друзьям в пабе... Всего лишь очередным происшествием для сводки новостей.      

    А Молли стояла, смотрела на то, что ещё утром называла и вполне искренне считала домом, и понимала, что её маленький мир рухнул. Быстро и внезапно. Её маленький, уютный мир, в котором она могла спрятаться от усталости, тоски и разочарований, теперь погребён под обломками, и потребуется немало времени, чтобы восстановить хоть какую-то его часть.      

    Взять хотя бы её книги — превосходную коллекцию книг классиков XVIII-XIX веков. Или не менее важное: нетбук, семейные альбомы, документы, мебель, да и множество разных приятных мелочей, которые она с такой любовью подбирала для того, чтобы создать себе милую, тихую пристань…      

    Всё погибло при взрыве.      

    Окончательно.      

    Безвозвратно.      

    Но книги и прочее были сущей ерундой в сравнении с другой, гораздо более тяжёлой утратой, о которой Молли всеми силами старалась, но не могла не думать.      

    Тоби…      

    Её милый малыш Тоби остался там, под обломками разрушенного мира. И теперь она уже никогда не сможет взглянуть в его глубокие жёлтые глаза, которые в электрическом свете часто казались янтарными. Не сможет прижать к себе, зарыться лицом в его мягкую шерсть, чтобы спрятаться от большого — жестокого и враждебного — мира. Не услышит утром ласковое урчание над самым ухом. Не почувствует, как длинные белые усы щекочут ей нос…      

    Внутри Молли сама будто разлеталась на тысячи осколков. Душа трещала по швам, и всё вокруг казалось страшным, мутным, неправдоподобным сном.      

    Но вот слёз почему-то не было.     

    Совсем.      

    И от этого с каждой секундой становилось ещё хуже.      

    – Молли, ты как? — услышала она вдруг участливый вопрос Грэга и наконец медленно отвела взгляд от чудовищной дыры в стене.      

    – Нормально, — голос казался каким-то странным — чужим, слишком низким и хриплым. До этого дня она ни разу не слышала у себя что-то подобное. — Я уже в порядке. То есть… почти в порядке. Я просто…      

    – Тебе есть, куда идти? — брови инспектора сдвинулись, а на лице появилось озабоченное выражение.      

    – Прости, что? — накрытая с головой внезапно свалившимся горем, она не сразу поняла вопрос.      

    – Тебе есть, где сегодня переночевать?      

    Судорожно вздохнув, Молли бросила ещё один взгляд на гигантский пролом в стене и почувствовала, как в груди медленно разрастается чёрная, пугающая пустота.      

    Её потрясение, её утраты были слишком велики, чтобы думать о таких приземлённых вещах, как место для ночлега. Но после слов Грэга она вдруг поняла, что случившееся — действительно катастрофа, конец мира.      

    Ей некуда идти.      

    Она слишком одинока.      

    Даже несмотря на стольких людей вокруг, которых она привыкла считать друзьями.      

    Отец — единственный живой её родственник — уже много лет жил в Шропшире с семьёй от второго брака и, учитывая то, как давно они не виделись и как мало он проявлял интереса к жизни дочери, вряд ли он принял бы её с распростёртыми объятьями. Да и смогла бы она сама оставить Лондон, работу, всю привычную жизнь… вернее, её остатки?      

    Напроситься на пару месяцев к лучшей подруге — Бетти — тоже было идеей не из лучших: в её крошечной квартирке с одной комнатой, которую она, к тому же, постоянно делила с очередным бойфрендом, никогда не было места третьему. Особенно третьему женского пола.      

    Что же до остальных — у всех были семьи, дети…      

    Взять хоть того же Грэга. Ладно бы он просто был отцом большого и шумного семейства. Но ведь, по слухам, они с женой опять собирались подать на развод. Ему только Молли сейчас и не хватало для полного счастья…      

    Конечно, оставался ещё один вариант — самый глупый и отчаянный — пойти к Тому и попробовать помириться. Но стоило только этой мысли на миг закрасться в голову, как Молли тут же внутренне содрогнулась: «Ну нет! Ни за что!»      

    Как бы сейчас ни было трудно, приходилось признать: после всего, что они наговорили друг другу при расставании, никакой надежды на примирение не было в принципе. Никакие извинения не смогли бы исправить осадок от тех слов и взглядов — настолько гадкий, что это почти граничило с физическим отвращением.      

    Уж скорей бы она бросилась к Джону и Мэри…      

    «Если бы только Мэри не рожать, — мигом всплыла отрезвляющая мысль. — Неделя-две, и им будет совсем не до меня. Думаю, им будет даже не до Шерлока…»      

    Шерлока!      

    От дикой, совершенно безумной идеи, вдруг невыразимо ярко мелькнувшей перед глазами, Молли сначала бросило в холод, а затем — в жар. Щёки порозовели, сердце совершило кульбит, но в следующую секунду трезвая и прагматичная часть её души уже отвесила ей невидимый подзатыльник.      

    «Господи! О чём я думаю?! Как мне вообще могло такое на ум прийти?!»      

    Закрыв лицо рукой, Молли замерла на мгновение, а после едва заметно качнула головой.      

    Нет, эта идея была ещё хуже возвращения к Тому.      

    Гораздо… в сотню, в тысячу раз хуже.

    Хотя бы потому, что была абсолютно невозможна.      

    Что бы ни ждало её впереди, одно Молли могла сказать точно: никогда, ни при каких обстоятельствах она не попросит Шерлока о таком. Больше того, он будет последним, к кому она бросится за помощью.      

    За помощью…       

    – Молли… Возможно, я скоро умру.      

    Его взгляд — непостижимая смесь решительности, страха и печали.      

    Впервые он смотрит на неё как на живого человека, а не на элемент интерьера. Впервые слегка сутулится, словно придавленный тяжестью обстоятельств. Впервые она слышит в его голосе — обычно таком твёрдом — неуверенные нотки…      

    – Что тебе нужно?      

    Их разделяет всего пара шагов.

    И, глядя на него, Молли неловко взмахивает руками, сопротивляясь отчаянному желанию броситься к нему, вцепиться в отвороты пальто и буквально кричать: «Что с тобой?! Что мне сделать?! Всё, что угодно, слышишь?! Всё! Что! Угодно!»      

    Она едва сдерживается, и в момент, когда эта слабость почти побеждает, он вдруг первым — медленно, шаг за шагом — подходит к ней.      

    – Если бы я не был тем, кем ты меня считаешь… кем я сам себя считаю… — его лицо, взгляд, голос серьёзны как никогда. В серо-стальных глазах-льдинках плещется мольба. Море… целый океан мольбы. Если бы она не видела это воочию, ни за что не поверила бы в то, что он способен ТАК смотреть. И уж точно не поверила бы, что этот взгляд предназначен ей…      

    Он останавливается всего в шаге от неё, разбивая вдребезги их личное пространство.      

    – Скажи, ты бы помогла мне?      

    Несколько долгих, бесконечно долгих секунд они неотрывно смотрят друг на друга.      

    И в голове Молли ударами набата звучит одна-единственная мысль: «Всё, что угодно!»      

    – Ну, что скажешь? — вздохнул Грэг. — Есть какие-нибудь идеи?      

    От неожиданности Молли вздрогнула всем телом, мгновенно вынырнув из воспоминаний, и с недоумением взглянула на Лестрейда.      

    «О чём это он? Какие идеи? …Ах да! Насчёт места для ночёвки».      

    Почувствовав себя полным ничтожеством, она уже открыла было рот, чтобы всё-таки высказать эту ужасную фразу и расписаться в своём полном и окончательном одиночестве, как вдруг до боли, до самых мельчайших оттенков знакомый голос произнёс откуда-то слева:      

    – Только одна. Несчастный случай. Миссис Доуз действительно забыла выключить газ.      

    – Это точно… — начал было Лестрейд.      

    – Не теракт! — единственный в мире консультирующий детектив на миг недовольно сморщил нос и слегка раздражённо тряхнул тёмными кудрями. — Не стоило и звать. Скука!      

    – Шерлок! — с неприкрытым осуждением в голосе инспектор многозначительно стрельнул глазами в сторону Молли.      

    – Ооо… — произнёс тот, и она с каким-то вялым удивлением поняла, что он, кажется, немного растерян. — Прости, Молли. Я тебя не заметил. Я был слишком увлечён и не принял за существенное, что… Впрочем, неважно!      

    Он неопределённо взмахнул рукой и, как будто немного смутившись, на миг отвернулся.      

    Молли подняла на него взгляд, машинально — где-то на периферии сознания — отметила, как он сейчас хорош, даже несмотря на серую, похожую на пепел, пыль, осевшую на его пальто и волосах, и подумала со странным спокойствием на грани полного опустошения: «Конечно, не заметил. И не принял за существенное. Ничего удивительного. Ты почти никогда этого не делаешь, кроме тех случаев, когда тебе от меня что-нибудь нужно».      

    И зачем-то прибавила совсем уж глупое: «А ещё я однажды влепила тебе пощёчину. Даже три».      

    И тут же окончательно поняла, что никогда, ни за что на свете не решится попросить его о приюте.      

    Всё-таки это был конец. Конец её мира. Ей некуда было идти и не к кому обратиться…      

    Невидящим взглядом она уставилась куда-то сквозь Шерлока, а в голове настойчиво вертелись строки из песни Cold «The End of the World», которую когда-то просто обожала Бетти: Now I’m all alone, kept that pain inside Wanna touch the world, cause I’m breathing fire      

    – Скрипку терпишь?      

    – Прости, что? — Молли снова вздрогнула, осознав, что Шерлок обращается к ней, и вдруг с изумлением поняла, что всё то время, пока она пребывала во власти оцепенения, он внимательно её изучал. Собственно, он и сейчас продолжал смотреть на неё всё тем же своим знаменитым «рентгеновским» взглядом, от которого ей всегда было немного не по себе. — Просто я не совсем…      

    Недовольно дёрнув уголком рта, он почти мученически вздохнул и, как всегда, со скоростью пулемётной очереди, принялся объяснять:      

    – Судя по тому, что твоя одежда, руки и волосы не испачканы, внутри ты не была и уцелевшие вещи не искала. Впрочем, это ясно и так — тебя бы туда просто не пустили. У тебя в руках сумка, с которой ты обычно ходишь на работу. Она довольно вместительна, но вряд ли ты была настолько предусмотрительна, что захватила утром перед уходом сменное бельё, зубную щётку и сумму денег, достаточную для проживания в отеле в течение тех дней или даже недель, пока не найдёшь подходящую квартиру и окончательно не договоришься с хозяином. Ты растеряна и в апатии. Но вместо того, чтобы сейчас лихорадочно набирать номера друзей и знакомых, готовых тебя приютить, ты глупо таращишься на развалины и жалеешь себя. Вывод: звонки не имеют смысла и тебе некуда идти. Учитывая, что из всех твоих знакомых только я располагаю свободной комнатой и не располагаю, — он поморщился, снова сделав неопределённый взмах рукой, — так называемой «личной жизнью», а также то, что когда-то ты держала свободную комнату для меня, я считаю целесообразным предложить тебе какое-то время пожить на Бейкер-стрит. Поэтому я спросил, терпишь ли ты скрипку. Я часто играю, когда думаю. Бывает, среди ночи. Кстати, Джона это здорово раздражало.      

    Закончив эту тираду, Шерлок выжидающе уставился на неё.      

    Лестрейд озорно сверкнул глазами и крякнул — одновременно удивлённо, радостно и как будто немного раздосадованно.      

    А Молли судорожно выдохнула, почувствовав острую необходимость немедленно за что-нибудь ухватиться. 

    Она ошиблась. Её прежний мир стал рушиться только сейчас. Она почти физически ощущала, как под подошвой туфель раскалывается асфальт и земля уходит из-под ног.      

    Он предложил ей пожить на Бейкер-стрит! Сам предложил — даже просить не пришлось.      

    Это настолько не укладывалось в голове, что Молли только беспомощно глотала воздух, не в силах произнести ни слова.      

    – Ладно, буду воспринимать твоё молчание как знак согласия, — кивнул Шерлок, и, достав из кармана пальто ключи и несколько банкнот, почти силой вложил их ей в руку. — Поедешь на такси. Объяснишь миссис Хадсон положение дел. Думаю, она не будет возражать против твоего присутствия.      

    «Главное, чтобы ты против него не возражал», — мелькнула совершенно неуместная в данных обстоятельствах мысль.      

    – У меня дела, — продолжал Шерлок. — Буду поздно. Комната Джона наверху. На первое время в качестве пижамы можешь взять мою рубашку. Любую. В шкафу. В моей спальне. Она не заперта. В тумбочке Джона есть нераспечатанная зубная щётка. Да, ещё — не вздумай вытирать пыль! И не трогай череп! — он на секунду задумался. — И лёгкие в холодильнике тоже не трогай. Вообще лучше ничего не трогай, кроме того, на что я тебе указал!      

    – Н-не буду… — заикаясь пролепетала Молли, не в силах поверить в происходящее.      

    А он уже стремительно направлялся прочь, на ходу стряхивая пыль с чёрных кудрей.      

    Впрочем, шагов через пять он вдруг резко обернулся.      

    – Да. И вот ещё что — это важно! — он пристально посмотрел Молли в глаза.      

    «Всё, что угодно», — снова всплыла из недр памяти услужливая мысль.      

    – Никаких сантиментов!