лавровый венец — символ победы, лилия — непорочной чистоты и надежды, а гроб — это гроб. у него символ смерти.

Гэвин просыпается каждой ночью, чувствуя, как в голове снова и снова роятся мысли. Коннор. Коннор, мать его, Андерсон. Ему нечего терять, кроме Коннора.

Засушенный венок ромашек на запястье опал: лепестки остались позади неровной дорогой, которую постепенно разметал ветерок. Кисло-сладкий запах мармелада уводил куда-то в сторону. Гарри что-то искал, но ему никак не удавалось понять, что именно. Рядом его обнимала Джинни, от неё веяло кофе с корицей. Кончики пальцев подрагивали, потому что каждый раз, когда она к нему прикасалась — он видел лицо другого человека.

На расстоянии сотен световых лет средь звёздный мглы, чтобы оплакать былое, сойтись и дать рождение новой жизни, собираются аликорны. Чрез галактики они зовут своих сестёр, и Селестия слышит их. А Доттид Лайн тем временем хочет, чтобы принцесса рассмотрела заявки на налоговые льготы.

Он бродил по стране, не разбирая дороги, неизменно сжимая рукоятку сакабато одной рукой и атласный шарф фиалкового цвета, пропахший запахами цветущей сливы и крови - другой. И шёл бесцельно, куда глядели безразличные глаза. Война, реставрация Мейдзи, закончилась для Японии, но не для него.

Доктор содрогнулся от одной только мысли, что когда-нибудь сможет ее возненавидеть. Потому что он не сможет. Доктор никогда не сможет ненавидеть Клару Освальд. И она не должна ненавидеть себя. Никто не должен, но Клара… Клара особенно.

Иногда Лю Цингэ жалел, что не сделал ничего раньше, возможно, тогда бы Шень Цинцю никогда не попал в лапы этого демона.

Очередной переход, очередная неудача и очередной привал перед следующим переходом. Пещера, ночь, дождь, птичьи крики и воспоминания давно минувших дней. Комкаю в пальцах исписанный обрывок страницы корабельного журнала, перечитываю в который раз и чувствую, как со спины меня обнимают призраки. Столь родные прикосновения, за которые все на свете отдать не жалко, лишь бы ощутить их вживую. Чтобы вновь увидеть их: мое утешение, мою семью. Мою проклятую команду…

– Я жить хочу! – кричит, надрываясь, Хоук, и вскидывает подбородок, бросая взглядом вызов матери. – Жить, а не плакать о мертвецах!

Это точно не к добру. Моя репутация ещё не была настолько ужасна, так что, Наверное, я нравлюсь тебе за то, какой я есть…