Было у Барона много верных псов. Точнее, прикормленных, готовых за хавчик и ноги неугодным переломать, и душу вытрясти. Не слишком-то и преданных. И был Палач, мечтавший о том, как доберётся до его жирной шеи и привычным жестом, как делал сотни раз до этого, крутанёт, обрывая жизнь. Наверное, мечтать он всё же разучился, иначе бы не выбрал ему столь милосердную смерть. Но до тех пор, пока не настал день казни, ещё можно было научиться делать это заново.

«Подумаешь, пришел пьяным домой. И что теперь, к бабке на все лето отсылать? Как будто впервые! Тьфу ты!..»

Или же история о том, как моя жизнь случайным образом перевернулась с ног на голову.

– Пообещай мне быть паинькой, – пьяно просит Шнайдер.

– Не понял.

– Я знаю, как ты можешь, – протянул мужчина, заплетаясь в словах. – Не надо с ним быть язвой, не надо…

– С Паулем? – усмехается Рихард.

– С Паулем, – кивает Шнайдер.

Держась за его шею и смотря прямо в глаза, он уверенно начал совершать отрепетированные движения. Сначала небыстро, плавно приноравливаясь, пробуя, как лучше; постепенно ускоряясь, и наконец перейдя в резвые скачки́, сопровождаемые вздохами-полустонами. Его кудри упруго пружинили над головой, пальцы всё крепче сжимались на плечах, ягодицы шлёпались о бёдра. А ведь изначально этот мальчик произвёл впечатление сексуально нетронутого. Вернее, сексуально невинного, но затронутого насильно.

● Вместо обложки ●

крошки у намджуна было две
/большая любовь, дорога и закусочные из девяностых/