Аякс чувствует себя немного неловко на чужой кухне, будто в душу посмотрел; это оказалось интимней, чем видеть Кайю голым. Потому что Кайя всегда был четким и выверенным, знал, что делать и как себя спрятать, вдруг понимает Аякс. Но в окружении своего личного пространства был, наверное, самым честным; и Аякс смакует это чувство, застревает в нём, задумчиво пальцем собирая с открытой полки пыль.

— Мы одни в этом мире, Саяка.

Вообще-то мы напарники.

Хрона знает - она как только не пыталась.

Чувствовать ответственность за Бога... Вот это да, дожили.

Лиз вздыхает, тянет ноги и зевает: мышцы сводит - вот оружия печать.

Никто никогда из них не мог быть повязан, посажен на цепь, окружён-окольцован; никакие правила-обязанности и жизненные обстоятельства не могли их связать, потому в их восприятии просто не было такого концепта.

Кайю успокаивает его деловитая суета; он следит за Аяксом, подперев щёку, отвлекается на его действия полностью — как он расставляет всё по местам, как достает две кружки, последние две чистые кружки; недовольно вздыхает, убирает за собой рассыпавшиеся чаинки, смахивая их бережно в ладонь, а потом выкидывая в ведро.

что человек не смог бы вынести

Он раскладывает кусочки по коробочкам-ситуациям внимательно, чтобы не забыть и

не запутаться, но всё это как будто смысла не имеет; Кайя смотрит и видит: это всегда Аякс, всегда один и тот же, одинаковый. Готовый кинуться на кого-то посреди попойки, громко шутить дружелюбно с подчинёнными и нелепо с ним флиртовать, перерезая кому-то глотку.