Жан заблудился в путях.

Библиотека это худшее место для ссоры, но можно многое себе позволить, если ссориться с Аль-Хайтамом.

ваня бы с радостью рухнул на сцену и лёг дожидаться своей участи, надеясь, что шершавое покрытие под задницей всё-таки превратится в спасительную лаву. ване похуй.

Рудбой щурится своими тусклыми глазами, немного недоверчиво, скребёт задумчиво рыжеватую щетину и отступает в сторону без всяких слов.

– Здрасте, – скромненький кивок головой и Макс уже стягивает с себя весело хлюпающие дождём кеды.

Ване двадцать три, а он до сих пор не знает что это за три слова и когда этот криворукий некто соизволит появиться. Он смотрит на тонкие петельки, на фигурное подчёркивание некоторых букв и думает что его половинка пахнет сахарной ватой и любит закидываться ЛСД.

У стен есть уши, у окон есть глаза, у людей – рты.

Окно открывать не хочется, потому что, несмотря на середину августа, на улице +9 всего, дождь ледяной, с редким и мелким снегом перемежающийся. Отопление включат ещё не скоро, поэтому и остаётся только в тёплые шмотки кутаться и ноги под себя поджимать, согревая лёгкие сигаретами.

− Вано, мы − семья. Ты можешь попросить о чём угодно и я никогда не отвечу отказом. Ведь мы братья, и ближе тебя и остальных, у меня нет никого. − Говорит пьяный Мирон, а не менее пьяный Ваня ему верит.

он, как и во времена студенчества, всё ещё спит на брошенном на пол матрасе, на котором с левой стороны, там, где спал раньше арсений, торчит отжившая своё пружина. она всегда заставляла их кучковаться на правой стороне, ближе друг к другу. сейчас она заставляет арса недовольно ворочаться, пытаясь найти удобное положение, в котором бы между рёбер не давило тупой неуловимой болью.