Игорь греет уже начавшие теплеть пальцы Инженера красно-нежными, словно клубника с молоком, поцелуями, ещё несколько минут, пока не решается достать из кармана перчатки.

— А у меня те подарочек. Ты их в подвале уронил.

Когда они ложатся, Кеша кладёт руку на катамарановское сердце, едва заметно светящееся сквозь кожу.

— Вот тут у тебя целая вселенная… И здесь тоже, — продолжает он, перемещая руку на низ до сих пор горячего живота.

— Вот тут, — Игорь касается его груди в ответ, — и тут, — обводит пальцем инженеровы покрасневшие губы, — тоже.

— Ну, голубчики, я о таких вещах и не думал…

А на самом деле думал — изредка, мельком, мимолётно, не представляя подробностей.

Ещё реже, когда было нечем занять голову, когда любопытство блуждало по запретным чащам, думал почти без возбуждения о том, как они стонут и вздрагивают друг под другом; успешно отгонял эти мысли, чувствуя, что слишком замечтался, и пристыживая самого себя.

— Но я согласен.

— Кех, — Катамаранов положил свою руку другу на плечо. — Я тя лю.

Он произнёс эти слова так тихо, что Инженер едва их услышал, — скорее, прочитал по губам эти три слога и не поверил, пока Игорь не подвинулся к нему ближе, наклонив голову набок.

— Я тебя люблю, — зашептал он.

— И я тя. Оченно.

— Я такого хочу, такого... — Инженер заотмахивался собственным крысиным мыслям, но они одерживали над ним победу.

— Не стесняйсь. Чево ж?

Тело и одежда строителя источали утренне свежую горечь хвои и полыни, крепких сигарет и дубовых листьев. Всю неделю, пока Инженер был в командировке, воспоминание об этом аромате сводило его с ума.

Мысль об уязвимости самого дорого человека на свете раздалась в лапушкинском сердце небывалой нежностью. Казалось бы, Игорь — хулиган да и порой просто чёрт, вгонявший его в краску сто тысяч раз до любовного признания и столько же после, — вряд ли будет робеть перед ним. А он — заробел и растерялся. Иннокентий в мыслях пообещал помочь.

— Не стесняйся. Я тебя любым приму.

— Грешно себя ненавидеть, Иннокентий. И любить мужиков, как ты любишь, тоже. Не такой уж ты и положительный. Но в тебе эти две отрицательности не уживаются.

Этим днём Игорь всего лишь схватил за хвост птицу справедливости и оставил её перо под ковриком иннокентьевской двери.

Боль укусов крапивы и яда борщевика ушла: кто-то поджёг всё поле, снёс все изгороди и заброшки. Кто-то с горящими огнём глазами.