Восьмая вечность после
Кему тяжело вздохнул и попытался выбить из головы абсолютно неуместные мысли. Почему-то сегодняшнее задание нагнало меланхолию, когда он рассматривал результат, множество искалеченных трупов. На мгновение он ощутил себя тем же маленьким ребёнком, который разбился вдребезги восемь месяцев назад. Когда оказался в трущобах впервые. Когда он был вынужден выжить, переступив через себя, рассыпавшись в прах.
Вновь
Кацуки с детства твердо придерживался принципа: «если люди ничего из себя в жизни не представляют изначально, так и будет впредь».
Что он здесь забыл? Какого вообще черта его допустили до вступительных? Такие изменения просто не имели никакого смысла. Какая-то невьебенная чушь.
Пламя
Внутри горит огонь. Когда-то он полыхал ярко и бурно, но теперь становится все тише, сжирает все больше того, что делает его, Уильяма, самим собой. Пламя, которое он хочет разжечь. Которым желает поделиться вместе с остальными, медленно сжигает его. Оно не оставит ничего, кроме дымящихся развалин, ужасающего искорёженного остова. Или ничего.
Изнутри
Сережа работает, работает и работает. Только так он может заставить себя забыть. Забыть. Он стремится к своей цели, сосредоточившись на том, чтобы помогать другим, как хотел с самого детства. Тень рядом, она смеётся, улыбается тысячью масок. Как в детстве. Всегда за плечами. Он не может больше это выносить. И реальность искажается, отражается тысячами граней.
Альтернативно.
Иногда самое страшное -- вспомнить.
Unmasked
Лелуш широко улыбается. Смешки срываются один за другим, переходя в истерический хохот, который в свою очередь сменяется диким воем. Он бьёт тыльной стороной ладони о холодную поверхность доспеха раз-другой-третий, но даже боль его не отрезвляет. Ему смешно, ох, так смешно. Он сжимает другую ладонь на лице, ногтями почти впиваясь, так чтобы незримую маску сорвать, так, чтобы с мясом и кровь пошла. Чтобы разорвать на куски, изуродовать до неузнаваемости.
Ответ
Ацуши о многом не имела представления, живущая, сколько себя помнила в клетке, размеры которой выбирал для нее Директор, она слушалась. Кажется, когда-то она пыталась что-то сделать, но память была зыбкой, ненадёжной, как зыбучие пески.
Провалишься — уже не выберешься. Возможно увидишь то, чего не хочешь.
Однако в глубине души она всегда знала. Знала, что она такое, как бы сильно не пыталась забыть, как бы старательно не загоняла тревожащие обрывки воспоминаний глубже во тьму.
По-человечески
Взгляд этих карих глаз, с гаснущими искорками на дне зрачков. Ни мольбы, ни желаний, ничего. Пустота. Вязкая дикая насмешка, сквозь прорези маски. Манит, влечёт, завораживает, имеет с-м-ы-с-л.