Волков касается струн и экспромтом выдаёт дурацкие, совершенно безвкусные песенки о любви, повторяющие чуть ли не дословно уже сотни таких же, написанных и изданных ранее – по крайней мере, тех, в которых воспеваются веснушки, голубые глаза и нездоровые обсессии.

Женя весь — в этой впадинке между ключицами и выпирающей косточке цвета слоновой кости на запястье.

Они не спят вместе, разговаривают натянуто и всё более открыто жмутся друг к другу, как воробьи в метель. В один из вечеров Разумовский задерживает губы на чужих чуть дольше, непривычно настойчиво вцепляется в ткань футболки на плечах. Когда отстраняется, смотрит пронзительно, дышит шумно через рот. И глаза у него точно горят, насквозь выжигают.

Олег подтягивает его к себе за щёки, невесомо гладит изуродованное лицо подушечками пальцев и замирает в нерешительности, внимательно ждёт реакции. Олег невозможно тёплый, от него пахнет раскалённым золотом песков и ржавым железом. Его руки неизменно пахнут кровью. //паст!мги

Жадно зацеловывать Димино лицо, находясь между его раздвинутых бёдер, ощущается, как внезапно оказаться в полуметре от солнца.

За всё время пребывания в Питере Хольт замечает только, какие там тревожные свинцовые тучи, какой неприятно-душный воздух, и как он завидует редкому колючему солнцу, регулярно целующему Димины волосы.

Кризалис смотрит на него так, словно и правда видит в нём что-то — словно он не совсем пустышка, словно есть ещё надежда.

Поэт почему-то думал, что они до конца дней будут гнить вместе — смешно даже.

Интересно, мог ли он ощутить подобное во множестве других миров? Итэр силится вспомнить безуспешно.

Акутагава мокро слизывал с чужих губ опрометчивую нежность, желая им обоим стать парой треснувших керамических фигурок на полке.