Ей хотелось плакать, одежду на себе рвать, сердце достать из груди и поджечь его так, чтобы потом и следа не осталось. А он улыбался этой своей улыбкой, какая была только у него, противная такая, добрая улыбка. Как будто не было всего, как будто не плакала она по ночам из-за него и не страдала по нему, как будто он и не сделал ничего такого страшного.

— Впустишь меня, Лисёнок? — Вова крикнул, смеясь. — Я тебе конфетки принёс, твои любимые!