Он продолжает разглядывать тонкие (слишком тонкие) предплечья, когда замечает черноту на внутреннем сгибе локтя. Осознание обрушивается на Костю, абсолютно забывшего, с кем именно он имеет дело. В груди рождается давящее чувство, и Костя принимается тереть место над солнечным сплетением. Свитер ощущается весом в пару тонн, а его ворот сдавливает горло. Мужчина судорожно глотает воздух, пытаясь унять замельтешившие перед глазами образы. По его собственным разливается что-то горячее, заставляющее действовать, убалтывающее сладкими речами о том, что проблему можно решить раз и навсегда.

“Разобраться? Так ведь, Лара?”

Костя опускает голову и утыкается взглядом в старую стеклянную рюмку, купленную на блошином рынке за бесценок. Прозрачная жидкость на самом дне катается одинокой капелькой, ловящий тошнотворный желтоватый отсвет потолочной лампы. Он сжимает рюмку в трясущихся пальцах - неприятная деталь, которую он обнаружил совсем недавно, - и подливает еще водки. “Для меня все одно - самогон, я по водочке,” - вспоминает он, в один присест опрокидывая в себя содержимое. Костя уже даже не вздрагивает, тянется только за заветренной горбушкой бородинского и кидает в сторону коридора взгляд исподлобья

Хэнк просыпается в холодном поту. Странное давящее беспокойство сжимает грудь в тисках, не позволяя сделать ни вдоха, ни выдоха. Предчувствие подступающей беды с головой накрывает, погружая в бездну отчаяния. Кажется, словно через мгновение земля разверзнется, поглотит дом и целый город в придачу, стирая с лица земли все следы его существования. Потолок перед помутневшими глазами кружит вертолётами, а кровать не даёт ощутимой опоры, будто затягивает на илистое болотное дно.

Кисе так гадостно на душе не было давно, пожалуй, даже никогда. Противно от несостоявшейся дуэли, противно от друзей, противно от Хэнка и от самого себя. Но больше всего внутри злобы, которая клокочет где-то глубоко, готовая в любую секунду вырваться наружу.