Только боярин продажный не поляка предал, хотя может и его, а родину, а от того стыд ныне не сильно мучал. Мучало лишь томительно свернувшиеся в чреслах ожидание, блуд не отмываемый. Будто поцелуями своими влажными пан метку в ад ставил, будто только в этих устах все бедствия мира замешаны. Горит страна, двоевластие, смута, народ в рабстве, а он, Лев Дмитрич, гнется шепча латинское имя:

— За пять гривен я травить не буду, Карол, — будто не его ныне, как блядину последнюю держат на полатях.

В знойное лето у Миледи Виолен, могущественной вампирши-феодалки, родился сын от человеческого мужа. Она назвала мальчика Шарлем, и он, слабый, маленький ребенок, стал диковинкой. Никогда досели не было случая, что кровопиец происходил из связи вампира в женском обличье и  смертного мужчины. Юный Шарло с ранних лет нес груз грязной крови, всю жизнь пытаясь доказать свою пользу.

Но в замке Миледи Виолен были и люди, были и те, кем Шарло наполовину являлась, и кто смиренно обслуживал их общую госпожу. Все они презирали и не принимали Шарло, как презирали и не принимали вампиры. И единственный кто понял и успокоил несчастное юное сердце, стал человеческий брат — Лука Сонье.

— Если твой дедушка узнает, он меня убьет.

Печально вздыхал ученик последнего курса гимназии Аристов, весь румяный от стеснения и мороза на улице, устало опираясь на чужую грудную клетку, и пытаясь уши все еще к верху держать — не получалось. Их скромно целовал однокашник — Дамантов. Оба в мятом, перекошенном, мятежном. Оба с огромным страхом гладят друг другу руки — им есть чего бояться. Столько денег и лет, а исключат из-за унизительной связи. Это не унизительно. Почему, черт возьми, кто-то может решать, кого кому любить? 

Зарисовки про господ — Льва Дмитриеча и Карла Ивановича, бытуюших сначала в Одессе, а потом в Марселе. Не более чем повседневность двух мужчин со сложным характером, пытающихся жить и любить друг друга.

Карл Иванович нервно пытается скоротать время до убийства, а Лев Дмитриевич предается воспоминаниям.

Лев Дмитриевич – гениальный медикус, который чудом избежал суда, обрел этим известность и славу. Ему воткнули нож в живот и на этом все должно закончиться, но к тому приходит Бес и предлагает утопию, предлагает возможность властвовать и обладать, а умирающий соглашается – путей уж все равно никаких нет. Но к чему привело это согласие? К победе? К унижению? К уничтожению общества в привычном понимание? К утопии.

— Луша, как я тебя люблю! — прощебетал в порыве чувств Карл и прислонился губой к губе, к напуганному брату. Лукьян Аристов просто не смог отказаться, впервые в жизни чувствуя себя живым, а не бесконечно умирающим.

На утро, конечно, ему было стыдно. Ему было настолько стыдно, что все то лето он избегал семьи, и скрывался в любых укромных тенях.

Но Карлушка то помнит, помнит, помнить будет даже спустя лет десять того события, когда оставался Луше год доживать.