Грейс сдержала улыбку. Умолимо ткнулась лицом в крепкую ладонь, скрывая, Шелби засмотрелся на свету, о — краснеющие немного — скулы.

— Однажды она сказала: «Это для твоей семьи, а я не часть её». И я, не поверите, подумал: Давай исправим. Давай, чёрт возьми, возьмём и исправим, ей фамилия Шелби идёт, а?

— Уже присмотрела себе кого-нибудь?

— Не совсем. Хочу кого-то неподобающего...

Майкл думает, что обосраться сильнее него не мог ни один идиот, достигнувший такого престижа. Это до горького смешно, когда твоя многообещающая жизнь вдруг вытекает из тебя медленным ручейком, а ты лежишь, брошенный всеми, уродец, не оправдавший желаний даже своей паскудной жены. Грэй смеётся, не имея сил даже в последний раз закурить и рассуждая о том, что надо было начхать всё же на Полли, лишь бы Томас оставил его с собою, вот такая простая истина, которая бьёт серпом прямо в душу.

Виктория Мартин давно привыкла без оглядки лететь навстречу штормовому ветру. А Томас Шелби давно привык добиваться желаемого. Пока однажды эти двое не становятся преградами на пути друг друга. Это случилось здесь, в задымлённом чёрном Бирмингеме, в момент, когда в ночном небе погасла последняя звезда.

В конце концов Алфи, мать его, Соломонс все равно получил то, что хотел.

В постели у них всегда выходило так: судорожно, жарко и грязно, иногда неловко и с каждым разом лучше, чем в предыдущий.

— Мистер Соломонс, вы танцевать умеете?

— И Томми… Если тебя убьют, сделай так, чтобы я об этом не узнал.