В чаще леса, где деревни было не видно и не слышно, они могли позволить себе расслабиться. Ива у воды приветливо шелестела ветвями, предлагая уставшим братьям устроиться у корней.

Почти в полдень, солнце припекало в зените, костер уже лизал сухие ветки, а Янь Тао нашел плащ и с наслаждением плюхнулся на него. И Ван же стоял не в силах справиться с потоком чувств и ощущений. Стоило только выдохнуть, как шелест и шёпот заполонили сознание. Как люди до него жили с этим? Никогда не ослабляя контроль? Направляя все силы, чтобы заставить их молчать? Тогда бы они жили в пустыне…

Система молчала и не откликалась на зов ни сейчас, ни в подземелье, лишь сообщила о способности. Почему она бросила его? Кто-то заблокировал? О, это точно Янь Шан со своими снами всё сломал. Как же теперь разбираться самому?

Выход был один. И Ван вытащил из мешка книги. Продираясь сквозь витиеватые сравнения и описания, он пытался найти нужную информацию. Голова ныла, а голоса мешали сосредоточиться.

«Богиня не дала нам мощи духовного ядра. Как мать, любящая нас, своих детей, она подарила нам больше. Основа нашей силы — смирение и умение принять ее дар. Каждый сам постигает его через медитации и раздумья. Любые попытки научить любить свой дар были тщетны. Поэтому наши предки приняли решение дать юным умам самим обуздать его. Их мудрость смотрела сквозь века, ведь рано или поздно все они находили просветление.»

Гласила главная книга из храма. И Ван обратился к истории, когда не нашел ничего похожего на «Учебник культивации для чайников».

Хорошо, медитация, так медитация. Уж чего достаточно, так это книг на эту тему.

И Ван подхватил книгу, неприметный серый ханьфу из запасов Янь Шана и отправился к воде.

Грязные вещи остались на берегу, раскрытая книга тоже. Окунуться с головой в воду было истинным наслаждением. Всё-таки он был слишком привычен к городской жизни. К тёплому душу каждый вечер, к вкусному маминому обеду в холодильнике, и к унитазу. Как его не хватало…

Теперь же он слоняется по дорогам нищий и грязный, но с братом. Что бы сказала мать, узнай она, что происходит?.. Наверное, что и всегда, когда они гулять уходили: «Потеряешь — жопу надеру!»

Не бойся, мам. Не потеряю.

Ветви ивы успокаивающее гладили по голове, уговаривали расслабиться. У И Вана не осталось сил держать разум под контролем. Как советовали книги, он позволил мыслям свободно течь, расслабил мышцы и «слился с миром».

Сначала шёпот нарастал, становясь громче и громче. Появилось ощущение, что уши распирает изнутри, что их выворачивает на изнанку, и всё изменяется. Он сам меняется.

Никогда бы И Ван не подумал, что растения могут разговаривать, но теперь он сам убедился. Неясное шуршание обрело форму и смысл: «Тепло… Шу-шу… Сосны на горе сказали, дождя не будет… шу-шу… Смешной человечек… Бабушка ива передала, он наш друг… Хи-хи…»

Нога поехала на иле, и он грохнулся в поднятую муть. Руки запутались в водорослях.

«Буль… Не дергайся, человечек, увянешь как тот, что в заводи… Буль-буль.» — голос водорослей становился то выше, то ниже, то тише, то громче. Пожалуй, И Ван подобного никогда не слышал.

«Красный сок течет… Буль-буль… Человечек вянет… Его сорвали?» — журчали лилии на длинных стебельках.

От удивления И Ван замер, муть опускалась и его широко раскрытые глаза увидели красное, еле заметное пятно, тянущееся из далека. Боже, там действительно кто-то умирает!

Поскальзываясь, часто перебирая ногами, и подгоняемый шепотом камыша, он добрался до заводи выше по течению. Там, у самой воды, лежал мальчик, постарше Янь Тао. На вид ему было лет одиннадцать, и был одет он в окровавленный ханьфу такого же цвета, как и у заклинателей Гу — зелёного. К груди прижималась тяжело дышащая собака. У нее была длинная кровоточащая рана на груди, но она всё равно оскалилась и слабо зарычала, увидев И Вана.

Наверное, на месте собаки И Ван тоже бы зарычал. Вылезает из речки какой-то извращенец голый с травой на голове и к хозяину подходит… Он снял мусор с волос и отправился назад, в сторону лагеря за одеждой и мешком, в котором были лекарства.

Что здесь произошло, оставалось только догадываться. Лицо мальчика было разбито в кровь, на груди слева огромный синяк (может, ребра сломаны). Кровь сочилась из резаной раны на плече, так что первым делом И Ван перевязал её, уложив больного на спину. Осталось туго замотать ребра и перенести к костру.

С собакой было сложнее. Она потеряла много крови и была готова умереть рядом с маленьким хозяином, но И Ван перебинтовал и её.

Сосредоточенно орудуя бинтами и мазями, он получил кучу советов разной степени полезности. От замажь рану смолой до привяжи палочку, чтобы не сломалось. Только старый кедр проскрипел: «Попроси Кровохлебку, она может остановить человечью кровь.» Пусть кровь мальчика уже остановилась, совет был все равно ценным.

Милая травка с пурпурными головками соцветий и грозным названием нашлась неподалеку. Её тихий голос терялся среди остальных, но она согласилась помочь и даже подсказала, как люди лечились с её помощью.

Впервые И Ван был рад этой силе. У него как будто появилось множество друзей, готовых помочь в любой момент. «Спасибо, » — прошептал он принимая кусочек корня.

В их маленьком лагере у огня мальчику стало лучше. Лицо уже не напоминало застывшую маску, теперь он морщился, вдыхая слишком глубоко, бинты стягивали ребра, но боль не убирали.

Оставалось дождаться пробуждения, и тогда И Ван понесет его в деревню, к родным.

— Брат! — Янь Тао проснулся, — Когда ты успел? Я же только пару часов проспал! А вдруг они свалят вину на нас? Нас убьют! Это же богатые семьи, может, он кому-то не угодил и был убит за это!

И Ван лишь вздохнул.

— Мы не в семье Янь. И я не мог оставить его умирать. У него наверняка есть люди, которым он дорог, — тихо ответил он, развешивая над костром постиранную одежду, — Придет в себя — тогда и решим. И не спорь, мы его не бросим.

Янь Тао оставалось только недовольно кивнуть. Каждый их них частенько признавал, что брат бывает слишком упрямым, когда не надо

<center>***</center>

Семья Гу, богатая и уважаемая в городе Шаньлу и его окрестностях, переживала не лучшие времена. Отец был ранен на охоте и слёг, что доктора только разводили руками, а старшие дети, две жены и дяди с тетушками не могли никак договориться.

Детям наложниц было теперь совсем не сладко. Отчуждение старших переросло во враждебность. И это при том, что они все ещё не начинали делить наследство.

Гу Бинлю, второй сын первой жены поймал Гу Сяохэ у самых ворот, когда тот уже почти сбежал из поместья, намереваясь носиться по городу до ужина.

— Скажи брату, что со мной пойдет сын наложницы Сюй! — сказал он слуге, — Пойдешь с нами в Цзилю, за вещами присмотришь, — усмешка.

Гу Сяохэ встретился с огромными глазами Гу Хуайси, сверкавшими из-за ворот, на другой стороне улицы. Обеспокоенный взгляд, поджатые губы — они все знают, что перечить нельзя.

Один кивок, и Гу Сяохэ склоняет голову. Они с Нуанлю будут в порядке. А вот будет ли он — большой вопрос…