Не дай себе умереть, не испытав этого чуда — спать с тем, кого любишь.

Габриель Гарсиа Маркес «Вспоминая моих грустных шлюх»

В квартиру они завалились под самое утро, часам к шести или семи.

Эти типичные квартиры на Невском с потолками под пять метров, построенные еще во времена молодости Вельзевула и Виктора, исторический центр и прочая чушь. Стоят они денег немереных, а за что спрашивается?

Да, красиво, но летом тут плавится асфальт, много людей и мотоциклы визжат. Уж он-то знает.

Но Вельзевул всё равно купил эту квартиру, он купил первое, что ему подсунул риелтор по запросу, чтоб побольше и покрасивее. Он платит за нее бешеные средства, но бывает здесь редко, даже ремонт с покупки не сделал ни разу.

Поэтому сейчас, когда они вваливаются еле держащиеся на ногах в его квартиру, Вельзевул думает только об ужасном ремонте и как стыдно перед Виктором. Надо было всё-таки к нему.

– Я в ванную, – только и бросает он, быстро скрываясь на втором уровне квартиры, в ванной. Ему срочно надо прочистить голову.

Виктор, тем временем, гораздо менее пьяный, педантично разделся и изучил помещение. Интересно всё-таки, чем живет его старый друг.

Вельзевул спускается, одетый в домашние черные штаны. И обнаруживает Виктора за барной стойкой за поглощением бутылки вина и рассматриванием его «королевских» апартаментов: белые стены, даже колонны на греческий манер, золотые украшения. Вельзевул сам ни разу не обращал внимания на них.

Голова немного прояснела и даже унялась боль. Вельзевул прислоняется плечом к дверному проему – огромному, надо сказать – и смотрит нечитаемым взглядом на мужчину перед ним. Когда они в последний раз сидели вот так, спокойно? Когда мирно разговаривали? Кажется, еще до того, как в их жизни появилась Анна.

Кажется, он что-то говорил про неё ночью, кажется, Анна погибла в пожаре. Почти сразу после того, как погибла вся семья Вельзевула. Интересно.

Из мыслей его вырывает взгляд лавовых глаз прямо по своему телу.

Виктор оценивает и отмечает про себя, что Вельзевул изменился больше, чем ему казалось: стал еще худее, чем когда-либо, щеки немного впали, глаза потухли (а как горели когда-то!), в руках тремор, а взгляд бегает сумасшедше, не может ни на чем задержаться. А может от выпитого вина уже просто плывет и кажется?

– Виктор, давай я, – запинается, – покажу тебе свободную спальню, там пыльно, давно не убирался, – подходит к Виктору и отбирает у него недопитую бутылку. И чувствует на своей руке – чужую, белую и холодную. А он сам горит. Поднимает взгляд и понимает, что тонет. А дальше…

Виктор притягивает к себе, хватая крепко за талию, и они оказываются лицом к лицу. Смотрят друг другу в глаза. Горячее дыхание обжигает, Вельзевула уносит почти сразу же. В следующее мгновение он ощущает прикосновение чужих губ к своим, нежное, а взгляд у Виктора как бы спрашивает разрешение. Да что тут думать? Вельзевул приоткрывает свой рот навстречу, отдаваясь сладкому поцелую. Особенному. Сердце так стучит, что он слышит его гул, отдающийся в ушах. С тихим стоном, он прижал Виктора плечами к барной стойке и прижался лбом ко лбу, смотря с вопросом:

– Можно?

Вельзевул кивает.

Его мать говорила, что, если сон слишком хорош, он не обязательно будет правдой. А сколько он видел таких снов?

Додумать ему не дают. Виктор усадил его на свои колени лицом к лицу и раздвинул ноги, снова прижимаясь своими губами к чужим. Вельзевул уже чувствует чужой язык в своем рту. О, это был один из самых пошлых поцелуев в его жизни. А лет ему, надо сказать, больше двух ста. Виктор как всегда, про себя усмехается Вельзевул.

Дальше они, кажется, добрались до кровати на втором этаже, сбив по дороге напольную лампу и едва не упав на лестнице.

Вдвоем они рухнули на огромную кровать с красными простынями. Вельзевула не устраивает быть снизу, и так всегда позади него. И, когда они меняются позициями, и он усаживается на бедра Виктора, воспаленные мозги пронзает мысль:

– У тебя были мужчины? – Виктор отрицательно машет головой. Еще бы! Как он и думал. – Тогда не торопись, – нервно мучается с пуговицами на чужой рубашке, в конце концов, не выдерживая и срывая её. И плевать, что она стоит, как половина его гардероба, если не весь. Да-да, квартира за пятьдесят миллионов и одежда из секондов. И не потому, что у него нет денег.

Притягивает за галстук и уже по-собственнически целует в губы, неосторожно кусая клыками и слизывая выступающую кровь, которая окончательно кружит голову.

На улице уже светло, прямо как днём. Но двоих на кровати это совершенно не смущает, их занимают только горящие тела друг друга. Доносятся сладкие вздохи, стоны, кто-то из них тихо ругается.

Такое чувство, будто наконец-то всё правильно, всё так всегда и было.

Вельзевул никогда в жизни не чувствовал себя настолько любимым и желанным, а Виктор будто и спал всю жизнь только с мужчинами, настолько его руки были умелыми. На самом деле эта идеальность до невозможности бесит, всю жизнь так! За что бы ни брался!

Вот и в эту ночь Виктор доводит его до исступления, вновь поменявшись ролями. Эта скотина даже где-то взял смазку и презервативы, проскакивает болезная мысль, что, может быть, он ехал к нему и искал его с определенными намерениями?

Сначала, конечно, немного больно и неприятно, у него давно не было мужчины, чтоб прям так, да и не отдался бы Вельзевул никому в первую ночь. Но в Викторе он готов раствориться без остатка, отдать его себя со всеми потрохами. Что и происходит, он совсем теряет связь с реальностью, совершенно себя не сдерживая.

А Виктор про себя отмечает, лаская, насколько тело Вельзевула ослабло за эти годы, когда тянет за волосы – насколько они стали ломкими и сухими, даже седина пробилась, а ведь им всего по двести лет. Ловит взгляд и замечает болезненный блеск, можно счесть за нерастраченную страсть, но нет.

Никто не может сказать, когда они закончили, ужасно уставшие, мокрые и не в силах даже встать с кровати. Поэтому Виктор, впервые за долгое время сразу вырубается. Давно такого не было.

А Вельзевул еще какое-то время лежит, пытаясь осознать себя в реальности. Но вскоре проваливается в неглубокую дрёму.