Оторвав лицо от подушки, Комаэда обнаружил, что уже рассвело. Жалюзи на окнах никогда от этого не спасали: даже будучи полностью задвинутыми, они пропускали солнце в комнату тонкими полосками, одна из которых рано или поздно, по мере вращения земного шара, будила Комаэду по утрам, оказываясь прямо у него в глазу.

Примерно так он начал спать на животе.

Перекатившись на бок с сонливой неуклюжестью, Нагито увидел лежащего на спине Хаджиме, задумчиво глядящего в потолок поразительно широко открытыми глазами, моргающими слишком быстро... Иными словами, он производил впечатление человека, который бодрствовал уже по крайней мере пару часов.

— Сколько времени? – тихо спросил Комаэда.

Хаджиме повернул голову.

— Ещё только девять. Доброе утро, – добавил он, чуть помедлив.

Комаэда тихо пробормотал в ответ что-то, что, наверное, должно было означать то же самое, и свернулся калачиком, сгребая руками и прижимая к себе скомканное одеяло.

Спустя минуту-две приоткрыв один глаз, он начал наблюдать за Хаджиме. Стоило Комаэде немного проснуться, и тот уже не выглядел таким бодрым, как ему показалось вначале: закинув руку под голову, Хината медленно водил блуждающим взглядом по комнате; тонкие всполохи света красиво отражались от спутанных, взъерошенных волос. Обнажённая грудь плавно вздымалась и опадала, и Комаэда поймал себя на том, что его второй глаз непроизвольно открылся, пока он смотрел на неё.

Паром отплыл от Джаббервока четыре дня назад. Впрочем, вспоминать о нём у Комаэды не было причин.

— Сегодня на завтрак должны быть тигровые креветки, – произнёс Хаджиме.

— Мой желудок ещё не проснулся, чтобы ему или мне это о чём-нибудь говорило, – отшутился Комаэда.

— Нам необязательно вставать прямо сейчас, – Хината перевернулся лицом к Нагито, оказавшись при этом чуть ближе. — Просто... стоит иметь в виду. Что мир за пределами кровати тоже есть. И он не так уж плох.

Хаджиме медленно проговорил каждое предложение одно за другим. В некоторой степени это звучало, как попытка самовнушения.

— Да, он определённо потрясающий, – согласился Комаэда. — Просто каждое утро мне нужно немного времени, чтобы об этом вспомнить.

— Сегодня нужно будет разобраться с планом на следующую неделю, – продолжил Хината, больше думая вслух, чем к кому-то обращаясь. — Мы давно не убирались. И, по-моему, в пляжном домике протекает крыша.

Комаэде нравилось слушать, как Хаджиме разговаривает с собой, даже если тема была не особенно интересной. Ему нравилось спокойное, искреннее молчание между ними, но когда Хаджиме просто говорил что-то, не вымучивая из себя тему для беседы – Нагито мог слушать его бесконечно. К тому же, то, что Хината мог думать вслух при нём, было признаком доверия.

Он вытянул руку, легонько проведя кончиком пальца рядом с ключицей Хаджиме, где рдел красновато-пурпурный след. Он мог бы остаться чуть повыше, но тогда его не вышло бы спрятать под рубашкой. Хаджиме отреагировал паузой и внимательным взглядом на Комаэду.

— Ладно, – произнёс он вскоре. — Ты можешь не торопиться, а я встаю.

Хаджиме сел и свесил ноги на пол.

— Возможно, я лежу на чём-нибудь из твоих вещей, – беспечно улыбнулся Комаэда.

— Можешь считать это своей победой, – съехидничал Хаджиме, подтягивая на бёдрах трусы.

Комаэда подпёр голову рукой, лениво наблюдая за Хинатой. Чем больше на нём становилось одежды, тем менее уютно чувствовал себя Нагито, слегка прикрытый клочком одеяла, на взбитой, почему-то уже не такой манящей и привлекательной кровати. Он тоже поднялся.

Пока Комаэда натягивал штаны, Хаджиме со скрипом раздвинул жалюзи на окне. Мир снаружи и правда был совсем не плох.

Они мало кого застали в ресторане, и Комаэда мог только гадать, с какого коллективного заговора, в который их не посвятили, начался день: с того, что все решили встать намного раньше или намного позже обычного. Он доедал свой завтрак, пока в стороне Хаджиме обсуждал с Тогами ту самую протекающую крышу.

Сотрудники фонда появлялись на острове нечасто: и это было хорошо, потому что у большинства их визиты вызывали те чувства, которые испытываешь, например, от приезда дальних назойливых родственников или визита инспектора полиции. Но ещё это означало, что в основном они были предоставлены самим себе, а это имело как преимущества, так и таило определённые сложности. В компьютерной программе (неважно, нужно ли им было в ней убивать друг друга или нет) им не пришлось бы самостоятельно чинить прохудившуюся крышу или пол. Накрытые столы ждали их в ресторане по утрам, и им не приходилось слишком задумываться кто, как и когда их подготовил. За всё время, проведённое в симуляции, они ни разу не переживали шторм или наоборот невыносимо сильную жару.

На настоящем Джаббервоке не было ни Мономи, ни Монокумы, чтобы подбирать им оптимальные настройки реальности и подавать на завтрак креветки. Жизнь на острове всё равно была гораздо беззаботнее, чем то, что сейчас происходило на большой земле: им привозили большую часть продуктов, лекарства, всё необходимое и иногда даже не столь необходимое, но им всё равно приходилось самим заботиться о еде, чистоте и безопасности. Впрочем, чередование обязанностей и праздности делало жизнь гармоничной и не так быстро наскучивающей.

— Ладно, ты готов идти? – закончив разговор, Хината вернулся к столику.

— Конечно. Хотя было бы неплохо знать куда.

— Мы можем прогуляться по берегу для начала, – предложил он.

Комаэда встал, бессловесно выражая согласие.

На выходе из отеля в них чуть не врезалась Цумики. Спасая её от очередного возможного феерического падения, которое никто из них двоих не хотел видеть, Хаджиме осторожно поймал медсестру за плечи.

— Цумики... всё нормально?

— А? – встрепенулась Микан, растерянно уставившись сначала на Хаджиме, потом покосилась на Комаэду, затем снова на Хаджиме, прежде чем неловко отвести глаза в сторону. — Д-да, всё нормально. Извините!

И припустив ещё быстрее, она влетела в ресторан.

— Она выглядит немного встревоженной, – изрёк Хината, проводив девушку коротким взглядом через плечо.

— Цумики-сан редко выглядит совсем не встревоженной, – заметил Комаэда. — Думаю, у неё всё в относительном порядке. Или мы узнаем подробности позже.

— Пожалуй, ты прав, – протянул Хаджиме, но почти вопросительно.

— Не все чужие проблемы должны касаться тебя, – добавил Нагито в ответ. — О, это не прозвучало слишком грубо?

— Это прозвучало реалистично, – криво усмехнулся Хината. — Ладно, забудем. Пошли.

— Ты просто очень внимателен ко всем, – произнёс Комаэда, подхватывая его шаги.

Джаббервок был красивым местом. Он достаточно хорошо вписывался в образ тропического острова с ярких, сочных фотографий из какого-нибудь туристического журнала, рекламирующего престижные курорты. Чему, впрочем, глупо было удивляться, ведь в прошлом он и был большим, обустроенным курортом, наводнённым туристами в разгар сезона.

Порой, как человек в свой не самый удачный день, он тоже выглядел не таким уж и фотогеничным. Они шли с Хаджиме вдоль бухты, и Комаэда замечал распластавшиеся на берегу выброшенные пучки водорослей; мутноватые волны находили одна за другой и мусолили их об песок.

Хината притормозил у поваленной на землю пальмы.

— Ого, – вытянул лицо Комаэда.

— Вчера вечером был сильный ветер, – вспомнил Хаджиме. — Свистел довольно громко.

— Да? Я не слышал.

— Ну, не могу сказать, что он был громче тебя, – прыснул Хината.

Комаэда попытался скрыть за наивной улыбкой подпрыгнувший на секунду пульс.

— Я приму это как комплимент.

Хината несильно пнул ногой растянувшийся на земле ствол. Сложно было представить, как из всех не выдержало стихии такое массивное дерево, но, возможно, оно было старым или подгнившим.

— Надо будет убрать его отсюда.

— Из листьев можно сделать зонтик, – заметил Комаэда. — Для пляжа или бассейна.

— Да... хотя тут хватит, наверное, только на один.

— После сильного ветра опавшие листья могли остаться по всему острову. Если мы будем наводить здесь порядок, то нам всё равно придётся их убрать.

— М-м... может быть?

— Хотя возможно, это пустая трата времени, – заключил Комаэда, опустившись на образовавшуюся из пальмы скамейку. — Никто ещё не жаловался, что у нас мало зонтиков.

— Здесь трудно что-то назвать тратой времени, – усмехнулся Хаджиме. — Нет, это... правда неплохая идея. Всё равно нам нужно куда-то деть эту пальму. Я сам думал, что можно распилить её на случай, если у нас кончатся доски.

— Всё время, что мы живём здесь, мне постоянно приходят в голову бессмысленные идеи, – произнёс Комаэда. — В смысле, здесь и сейчас они уже не кажутся такими бессмысленными, если я не начинаю об этом думать.

— Это называется "радоваться мелочам", Нагито, – Хината присел рядом с ним. — Так... обычно живут нормальные люди.

— Да, нормальная жизнь, – протянул он. — Я не хочу сказать, что с этим что-то не так. Но я не единственный, у кого ушло некоторое время на то, чтобы её полюбить.

— Я думаю, это то, что начинаешь по-настоящему ценить, когда теряешь, – заметил Хаджиме, но по его тону Комаэда понял, что задал не самую удачную тему для разговора. Он повернул голову и посмотрел на Хинату, но тот уже поспешил её сменить:

— Так куда бы ты хотел пойти?

— Мы могли бы пойти в кино, – Нагито начал размышлять вслух. — Но мы, кажется, пересмотрели уже всё, что там было, ещё год назад.

— Чёрт, – встрепенулся Хината. — Мне надо будет однажды захватить с собой сюда что-нибудь новое.

— Уверен, на работе тебе обычно не до этого, – напомнил Комаэда, потому что сказанное Хаджиме прозвучало почти как упрёк самого себя, что он до сих пор этого не сделал.

— Ну, скорее, мне просто не приходит это в голову вовремя.

— К тому же, у нас есть телевизоры.

— Но зря у нас, что ли, есть собственный кинотеатр? – всплеснул руками Хината. — И ты не смотришь телевизор.

— То есть, это всё был флирт, Хаджиме? – поддразнил Комаэда.

— Нет, но если ты так хочешь...

Тёплое дыхание коснулось сначала его щеки, а затем недолгий, но медленный поцелуй накрыл губы.

— Это... уже не флирт, – почти шёпотом выдавил Нагито. Лицо Хинаты перед ним закрыло обзор – и солнце. Комаэда не заметил разницы.

— Но ты не против.

— Конечно нет, – выдохнул Нагито и обвил руки вокруг шеи Хинаты, когда их губы снова соприкоснулись. Руки Хаджиме, запущенные под куртку, сомкнулись на его спине.

Если бы кто-нибудь ещё прогуливался по пляжу в это время и застал их прямо сейчас, это было бы... не катастрофически неловко. Конечно, их отношения не были ни для кого на острове секретом: даже парочка крабов на берегу, должно быть, знали и видели немного больше, чем когда-либо хотели знать. Они уже избежали достаточно более-чем-катастрофически-неловких ситуаций, чтобы подсмотренный ненароком поцелуй остался неловкостью разве что только для того, кто его подсмотрит. Но лишь пара чаек пролетела над их головами к тому моменту, как Комаэда опустился щекой на плечо Хинаты самым невинным, платоническим образом. Гораздо более платоническим, чем его нога, закинутая на бедро Хаджиме.

— Знаешь, Хаджиме, – произнёс он спустя некоторое время, — необязательно ведь привозить сюда что-то с материка. Если подумать, мы бы могли и сами что-нибудь снять.

— Да?.. – протянул Хината в лёгком замешательстве от неожиданного предложения, но уже с нескрываемым скепсисом.

— Теоретически это вполне возможно, – воскликнул Комаэда. — Сода-кун может подготовить и настроить оборудование. Коизуми-сан фотограф, но, думаю, она справится и с видеокамерой. Миода-сан музыкант, Овари-сан отлично подходит на роль каскадёра... Ну, и ты можешь делать что угодно, что потребуется. Если подумать об этом всерьёз, из нас можно собрать неплохую съёмочную группу.

— Идея с зонтиками была неплохой, – криво ухмыльнулся Хината.

— Но при желании мы могли бы много что сделать вместе, даже здесь, – произнёс Комаэда. — Разве это не прекрасно?

— Пожалуй, – протянул Хината задумчиво. Уловив странную перемену, Комаэда почти спросил, о чём он думает, но Хаджиме заговорил сам:

— Если у тебя не появилось более приземлённых предложений, чем можно заняться, то у меня есть одна идея.

— Какая?

Хината поднялся и мягко потянул руку Нагито за собой. Любопытство Комаэды разгорелось ожидаемо быстро и защекотало его изнутри, но, не задавая больше вопросов, он последовал за Хаджиме.

Они покинули пляж, и всю обратную дорогу до коттеджей прошли в молчании: Комаэда ждал, что Хаджиме заговорит первым, чтобы объяснить ему, куда и зачем они идут, или завяжет непринуждённую беседу, которую Нагито подхватит... но заговорить сам не решался.

Когда они остановились у ворот, Комаэда почти сдался желанию выпытать у Хинаты, что тот собирается сделать, но Хаджиме оторвался на несколько шагов вперёд и притормозил его:

— Подожди здесь, я быстро.

— Как скажешь, – он тряхнул головой и облокотился на изгородь, провожая взглядом удалившегося Хинату.

Комаэда не очень любил сюрпризы: неизвестность его не пугала, но тревожила та неопределённость, которая... выходила из-под его контроля. Каждый раз, когда он оказывался в ситуации, исход которой он не мог предсказать и даже преподчёл бы не предсказывать, он был так или иначе готов к любому исходу и его последствиям. Любое отклонение от плана так или иначе было частью его плана.

Хината Хаджиме был в его жизни одним большим и самым главным непредсказуемым, неподконтрольным и совершенно непримиримым фактором. Из этого следовало то, насколько предсказуемо Комаэда его любил.

Хаджиме вернулся с большой, перекинутой через плечо чёрной сумкой, которая, впрочем, сказала Нагито не так много, как висящий на шее фотоаппарат. Уходил Хината в сторону коттеджей и вернуться с таким уловом он мог только от одного человека.

— Откуда ты знал, что Коизуми-сан у себя? – спросил он.

— Я и не знал. Просто повезло.

— Смотрю, ты неплохо освоился, – прокомментировал Комаэда, подразумевая собственный талант, на который полагался всю свою отравленную им же жизнь до тех пор, пока в ней не появился Хаджиме.

— Да, это довольно удобно, – протянул он, возясь с фотоаппаратом. — Особенно, когда не нужно ни в кого стрелять. Ладно, ужасная шутка.

Комаэда заткнул рот рукой, чтобы не прыснуть над "ужасной шуткой", но это говорило само за себя.

— Ну, может, не самая ужасная.

— А что в сумке?

— Ещё кое-какой инвентарь, – уклончиво ответил Хината. — Если бы не общий талант, Коизуми бы под страхом смерти мне всё это не одолжила.

— Так зачем тебе фотоаппарат? – наконец прямо спросил Комаэда.

— Пойдём обратно на пляж, и узнаешь. Только на втором острове. Я слышал, Нидай и Танака убрались там сегодня утром.

Это и близко не удовлетворило любопытство Комаэды, но ещё немного терпения в запасе у него оставалось. К тому же, что-то среднее между надеждой и опытом подсказывало ему, что Хаджиме его не разочарует.

***

Называть частный пляж таковым на острове, где жило всего шестнадцать человек, было глупо. Но списывать это на отсутствие разницы между ним и обычным пляжем, таким же спокойным и малолюдным, Комаэда бы не стал. Каким-то образом, оказываясь здесь каждый раз, он ощущал эту перемену, хотя с трудом мог объяснить, в чём она заключалась. Окруженная отвесными скалами маленькая бухта излучала атмосферу приятного уединения. Его дух наверняка мгновенно испарился, когда почти весь 77-ой класс высыпал на берег со стороны дороги, заполняя воздух разговорами, шумом, смехом, но весь шарм этого места охотно раскрывался, когда сюда приходили, скажем, всего два человека.

Комаэда остановился недалеко от воды. Хаджиме притормозил, чтобы оставить сумку у стены пляжного домика. Нагито следил за тем, как он неторопливо движется в его сторону, внимательно глядя в дисплей цифрового фотоаппарата и продолжая что-то настраивать.

Направив объектив в сторону океана, он сделал, судя по звуку, несколько снимков. Нагито, конечно, не мог не догадаться, что взять с собой куда-либо фотоаппарат можно было только с одной целью. Но он снова закрыл рот на замок и спокойно наблюдал за тем, как Хината перемещался по берегу, фотографируя на первый взгляд всё подряд, но с длинными, вдумчивыми перерывами на поиск цели и ракурса.

— Извини, что заставляю ждать, – сказал он, когда оказался рядом с Комаэдой. — Мне надо немного времени на подготовку.

— На подготовку к чему? – Комаэда, только-только начавший наслаждаться моментом, выкинув все вопросы из головы, оказался в ещё большем замешательстве.

— Ты думал, что мы пришли сюда поснимать природу?

Хаджиме поправил перекрутившийся на шее ремень фотоаппарата.

— Просто дай мне минуту. Знаешь, как странно, когда ты чем-то толком никогда не занимался, но знаешь в точности, что и как делать, да и результат... ну, слишком хороший?

— Это нормально для тебя, – мягко напомнил Комаэда. Его самого мысль о том, что Хината буквально совершенно хорош во всём, приводила в восторженное благоговение. Комаэда многое понял и переосмыслил за эти годы. Так что Хаджиме оставался его Хаджиме – с талантами Изуру или без. Но, как тёмный костюм или гетерохромия, они ему... весьма шли.

— Всё равно каждый раз странное ощущение.

Хината сделал ещё несколько пробных снимков. Комаэда и сам бы на них взглянул, но едва он успел подумать об этом, Хаджиме полностью развернулся – и лицом, и телом, и объективом – к нему.

— М-м, что ж, обычно говорят улыбнуться?

— Х-Хаджиме?

Комаэда слегка оторопел от неожиданности, но быстро собрался с мыслями: впрочем, не самыми оптимистичными. В его жизни было ничтожно мало возможностей оказаться в центре кадра. Ни родственников, ни друзей, с которыми можно было делать совместные фотографии... и тем более кого-то, кто стал бы тратить своё время на то, чтобы фотографировать его одного. Комаэда попросту не умел позировать.

— Хаджиме, я не думаю, что это...

Очевидный дискомфорт, мгновенно охвативший его из-за этой ситуации, затмила другая мысль. Комаэда колебался. Может ли он так просто отвергнуть затею Хаджиме, которая уже отняла его время и силы, из-за своих эгоистичных чувств? Хината определённо пытался создать для них... что-то. Настроение, атмосферу, просто приятное времяпрепровождение? Комаэда не хотел быть тем, кто это разрушит.

Проглотив окончание своей фразы, Комаэда глубоко вдохнул и выдавил неловкую улыбку.

Скрыть свои истинные эмоции ему в итоге не удалось.

— Если ты против, мы можем вернуться. Но я очень хочу, чтобы ты дал мне шанс.

Дать ему шанс? Но он абсолютно не тот человек, абсолютно не в той позиции, чтобы давать ему что-то вроде эт...

— Я... я просто не знаю, что мне делать, – пролепетал Комаэда.

— Знаешь, – протянул Хаджиме, отходя чуть назад, — может, тебе лучше не пытаться встать для фото, а, ну... наоборот. Просто представь, что этой камеры нет. И прогуляйся по берегу.

Сам по себе совет звучал вполне понятно и разумно. Комаэде он, конечно, не помог ни капли.

Хината тем временем отошёл достаточно далеко. Если бы Нагито отвернулся, он бы, возможно, и смог убедить себя в том, что он здесь один. Но присутствие Хаджиме, ещё и с объективом, было слишком сильным. Это всегда было не то, о чём Комаэда мог так легко забыть.

Но позволить себе оцепенеть в замешательстве или выдать серию жалких, несерьёзных попыток подыграть Хаджиме было бы ещё хуже, чем отказать ему с самого начала. Комаэда взглянул на горизонт и попытался сосредоточиться на солнце, переливавшемся вдоль него. В беспомощном рвении слегка переусердствовав с этим, он прикрыл рукой защипавшие от света глаза.

Повернув голову, он даже не сразу вновь разглядел Хаджиме. Комаэда слышал частые щелчки затвора и старался не думать о том, как на каждом сделанном кадре остаётся его потерянное, вымученное выражение лица и напрягшиеся плечи.

Он попытался пройтись вдоль берега, как советовал Хината. Но, даже не видя себя со стороны, чувствовал, что один неосторожный шаг может окончательно всё испортить. Неосознанно он уставился себе под ноги.

— Эй, Нагито.

Подняв голову и посмотрев на окликнувшего его Хаджиме вновь, Комаэда встретился с ним взглядом. Он держал камеру на уровне груди и смотрел теперь прямо на него, без прослойки в виде объектива. И он улыбался: слабо, точно не чему-то конкретному и не от какой-то мысли, но это был он, один из тех моментов, когда Комаэда поворачивался и вдруг видел, что он смотрит на него и – о боже – улыбается, улыбается просто тому, что это он, и Комаэда не мог и не хотел ничего делать с тем, что он просто... чувствовал то же самое.

Дав этому продлиться достаточно долго, Хаджиме произнёс:

— Мы можем параллельно болтать, чтобы снять... напряжение.

Этот каламбур был просто чудовищно намеренным, но Комаэда не сдержал смех.

Он слегка вздрогнул, когда Хаджиме резко поднял фотоаппарат вновь и без всякого предупреждения нажал на кнопку, но неожиданное спокойствие, охватившее Комаэду, удержало улыбку на его лице.

Он бы никогда не забыл такую существенную деталь и не смог бы расслабиться полностью, но даже когда Хината подошёл с камерой наготове совсем близко, Комаэда принял это спокойно, естественно продолжая их разговор: бессмысленный, похожий больше на обмен случайными мыслями. Но он увлёк Нагито и таким.

— Ладно, пожалуй, пока всё, – заключил Хаджиме.

— Можно взглянуть? – спросил Комаэда с опаской. Конечно, в этом не будет никакого смысла, если он откажется взглянуть на результат... но едва пойманная им безмятежность момента покрылась тонкой ледовой коркой от холода тревоги, пробежавшей по спине Комаэды. Насколько сильно ему будет стыдно от того, что он может увидеть? Со своим талантом Хината не мог сделать плохие снимки, но что если он, Комаэда, всё-таки настолько безнадёжен, чтобы омрачить собой результат его работы?

— Да, только сейчас быстро просмотрю и удалю неудачное.

Комаэда приготовился к довольно таки ощутимому ожиданию, но Хаджиме поразительно быстро, словно кнопки были продолжением его пальцев, пролистал снимки и осторожно протянул камеру Комаэде.

Нагито не сразу смог разобрать происходящее в кадре. Самым первым его впечатлением, ещё до того, как он понял, на что смотрит, была вспышка где-то внутри, в голове, будто мгновенное внушение: что, что бы это ни было, он смотрит на нечто невероятно красивое.

Вырвавшись из пробравшего его оцепенения, Комаэда начал изучать фото внимательнее. Да, это не могло быть ничем, кроме как тем же пляжем, на котором они сейчас стояли с Хинатой. Причина, по которой Нагито не сразу удалось соотнести его с реальностью, заключалась в том, что он был лучше реальности. Любого обычного человека, хоть раз пытавшегося запечатлеть на камеру что-то красивое, хоть раз настигало разочарование, что оставшееся на экране было совсем не так красиво, как то, что он видел своими глазами. Но глядя на снимок Хинаты, Комаэда возвращался в своих мыслях и ощущениях к моменту, когда один стоял у ритмично наползающих на берег волн и смотрел на горизонт, залитый солнцем; и в то же время, всё больше и больше вглядываясь в снимок, он поражался тому, сколько всего он не увидел тогда. Насколько больше солнечных бликов играло на воде, насколько больше красок составляло мир вокруг, скольким оттенкам он даже не мог дать название. Шум воды и ветра, крики птиц, брызги и соль – он мог бы волшебным образом перенестись в абсолютно другое место, но продолжал бы слышать и чувствовать всё это, пока держал камеру в руках.

Забывшись в любовании океаном, Комаэда пролистал снимок, совсем забыв о том, в чём был изначальный смысл его появления. Он ещё мог не обратить внимание на собственный слегка затемнённый силуэт, его спину, но когда на следующей фотографии лицо буквально повернулось к нему, Комаэда ахнул, почти вскрикнул вслух.

Свет падал на его лицо, обрамлял мерцающим ореолом волосы. А в глазах, присмотрись он только чуть лучше, он точно смог бы разглядеть кристалльно чистое отражение: пляж, домик, объектив камеры.

Комаэда листал дальше, и его рот постепенно приоткрывался всё больше и больше: всё сильнее ему хотелось, он должен был что-то сказать, но он просто не знал таких слов. Он смотрел на себя и не мог поспорить, что это он; никакой ошибки быть не может, он даже помнит свои мысли до мельчайших подробностей, когда он стоял вот здесь, и когда он повернул голову вот так... И эти мысли были в основном о том, как странно, как неловко, как глупо он, должно быть, выглядит, просто сначала его это заботило, а потом – почти нет.

Но на фотографиях он не выглядел встревоженным. Он улыбался мягко, приятно, а там, где его взгляд был устремлён на фотографа – вполне определённого, – Комаэда мог прочитать в этой улыбке каждый оттенок своих чувств к тому, на кого он смотрел... Даже тот кадр, где он засмеялся, не выглядел глупо, что-то приятно ёкнуло от него в груди.

Человек на этих снимках вне всякого сомнения наслаждался моментом. Он был даже счастлив. Если бы Комаэда не знал, что на этих фотографиях – он сам, то он, ни секунды не колеблясь, воскликнул бы, что он красив.

Это было невероятно.

Он оторвался от экрана и встретился глазами с Хаджиме, хотя едва его видел.

— Это... – выпалил он, задыхаясь. — Это ведь... Это ведь не могу быть я...

Щелчок. Комаэда уставился перед собой. Он снова видел объектив, и у него ушла вечность на то, чтобы это понять.

В одной руке Хината держал ещё один фотоаппарат – гораздо меньше и легче на вид, – а второй легко встряхнул фотобумагу.

— Здесь никого нет, кроме нас двоих, – ответил он, взглянув на свежий снимок. — Так что это можешь быть только ты. А здесь – тем более.

Он протянул фотографию Комаэде. Взгляд давностью буквально в пару мгновений: Нагито смотрит вперёд, широко раскрыв глаза в глубочайшем потрясении, но даже здесь угадывается слабая улыбка, выдавающая восторг и благоговение, в которых даже сам Комаэда не хотел до конца в себе признаваться, потому что они были слишком связаны с ним самим.

— Я... у меня нет слов.

— Я счастлив знать, что ты больше не презираешь себя, как раньше, – протянул Хаджиме. — Но было бы неплохо, если бы ты ещё начал себе нравиться. Хоть немного так же, как ты нравишься мне.

— Было бы глупо ожидать от тебя меньшего, Хаджиме, – всё ещё поражённый, изрёк Нагито. — Неважно, кого ты при этом фотографировал.

— Говорят, искусство существует для того, чтобы передавать чувства автора. Фотография ведь тоже искусство.

— Ты хочешь сказать, что чувствуешь то же самое, что я при взгляде на эти фотографии, когда просто смотришь на меня?

— Думаю, это близко к правде, – Хаджиме неловко улыбнулся.

— Ох, – только и смог выдавить Нагито.

Комаэда прошёл до сегодняшнего дня большой и непростой путь, но завершённым он не был. На то, чтобы постичь и принять некоторые вещи, ему потребовался бы, наверное, ещё не один год.

Он протянул фотоаппарат, который всё ещё держал в руках, Хаджиме, но тот не спешил его забирать.

— Можешь отомстить мне и сделать пару моих фотографий тоже, – энергично предложил он.

— Сфотографировать... тебя? – оторопел Комаэда.

— Да, давай!

Нервный импульс, прошедший по всему его телу, чуть не разжал руки Комаэды, от чего он судорожно сжал их крепче, чтобы не уронить камеру. Уже в которой раз за сегодня Хаджиме заставал его врасплох, но именно сейчас препятствие, выросшее в голове Нагито, казалось ему непреодолимым. Или он слишком выдохся, чтобы его штурмовать.

Раньше, чем гримаса на его лице стала совсем жалобной, Хината протянул руки в ожидании.

— Ладно, не заставляй себя, если не хочешь.

— Они ни за что не будут хоть немного такими же, – попытался оправдаться Комаэда.

— Это не главное, – спокойно возразил Хаджиме. — Но я не настаиваю.

Он взял камеру и, придвинувшись чуть ближе к Комаэде, поднял её вверх на вытянутых руках объективом к себе.

— Тогда остаётся ещё вот это. Давай, всего одно фото, и ты свободен.

— Ладно, это было совсем не плохо, – выдавил Комаэда, ощущая себя слегка виноватым за то, что дал своим видом Хинате повод для подобных шуток, даже если это были просто шутки.

Он повернулся в сторону камеры и непринуждённо закинул руку на плечо Хаджиме. Натянутая для фото улыбка естественно расплылась чуть шире, когда голова Хинаты мягко соприкоснулась с его; спуск затвора раздался следом.

— А что до фильмов в кинотеатре – мы могли бы что-нибудь и пересмотреть, – пожал плечами Хината. — Если для тебя это не так скучно, что ты аж предложил нам самим что-нибудь снять.

— Но я не говорил, что имею что-то против этого, – возразил Комаэда.

— Отлично, но тогда я сначала оставлю сумку в коттедже.

Комаэда молчаливо наблюдал, как Хината складывал фотоаппараты обратно, присев рядом с сумкой на корточки. Закончив, он поднялся, попутно закидывая ремень на плечо, и тут же направился в сторону дороги, но Комаэда выскочил перед ним из-за внезапного импульса, с которым он так же неожиданно, даже для себя, выпалил:

— Хаджиме, я люблю тебя.

Пауза немного затянулась, и Нагито сконфуженно подумал о том, как, наверное, нескладно и неуместно именно сейчас это вышло...

Бесстыдный поцелуй обрушился на его переносицу.

— Пойдём уже, – поторопил его Хаджиме, но то, что он сказал на самом деле, Комаэда услышал в своей голове, когда Хината крепко ухватил его за руку.