Своё обещание Хината сдержал. Ему не удалось стряхнуть с себя сонливость полностью, и в таком состоянии себя мало чем можно было заставить заняться, так что они просто сидели у бассейна, лениво болтая. День выдался ясным и немного душным; исходившая от воды прохлада приятно освежала голову. Комаэда вскоре отлучился и вернулся с парой запотевших от холода стаканов лимонада.

— Ох, тебе необязательно было делать это самому, я мог бы сходить с тобой, – воскликнул Хаджиме.

— В этом нет необходимости, – спокойно возразил Нагито. — В любом случае, у меня может замёрзнуть от льда только одна рука.

— Но да, спасибо, – Хаджиме криво улыбнулся на его замечание. С самоуничижением Комаэде пришлось завязать, но его юмор всё так же был далёк от идеала.

Они сдвинули поближе два лежака: Комаэда сел, придвинув колени к груди, а Хината прилёг на свой, закинув свободную руку под голову. Он поймал губами конец трубочки, тянущейся из стакана, и больше вяло покусывал её, чем действительно пил.

— Ты рассказывал про кота, которого вы как-то между делом подобрали, – протянул Комаэда. — Он так и остался в офисе?

— О-о, где ему ещё быть, – воскликнул Хаджиме с сарказмом. — Мы, кстати, хотели дать ему имя. Спор зашёл в тупик на выборе между Смоуки, Франциске Втором и Мохнатом Засранце.

Без дополнительных уточнений Комаэде не составило большого труда угадать, за какой вариант голосовал Хаджиме.

— Но потом его вышвырнули из конференц-зала во время важного совещания, и за какие-то считанные минуты, пока его никто не видел, он разгромил один за одним несколько кабинетов и невозмутимо скрылся. После этого Асахина назвала его Бьякуей.

Комаэда залился весёлым смехом.

— Теперь я очень хочу знать, как на это отреагировал бы Тогами-кун.

— Он контролировал другой филиал и имел неплохие шансы никогда не узнать, но... видимо, он действительно должен был узнать об этом, – прыснул Хаджиме. — Ты знаешь его: он не из тех, кого может вывести из себя такая ерунда, но выражение его лица в тот момент, я клянусь, если бы кто-то поставил их рядом с этим котом, мы увидели бы идеальное сходство.

Всё ещё хихикая, Комаэда сделал глоток, чтобы просушить горло, и закашлялся.

— Эй, кто вообще пьёт и смеётся одновременно, – пожурил его Хината и слегка постучал по спине.

— Извини, – ответил Нагито охрипшим голосом.

— Где та осторожность, из-за которой ты даже обувь на шнурках отказываешься носить? – поддел его Хаджиме.

— Похоже, я забываю о ней в твоём присутствии, – ответил Комаэда без тени иронии. Хаджиме неловко умолк. Далеко не в первый раз Нагито сбивал его настрой, выдавая что-нибудь на грани сентиментальной глупости. И наверняка далеко не в последний.

— Ты заставил меня задуматься, – протянул Комаэда, воспользовавшись этой паузой. — Если бы тебя попросили выбрать животное, с которым ты меня больше всего ассоциируешь или которое тебе меня чем-то напоминает, кого бы ты назвал?

"Чёрт возьми, Нагито, ты буквально сейчас меня об этом просишь," – мог он услышать его мысли за скептично вытянувшимся лицом Хинаты.

— Это неожиданно, – выдавил он. — М-м-м, ладно, только дай подумать.

Комаэда терпеливо ждал, наблюдая, как брови Хаджиме сползли ниже в глубокой, почти напряжённой задумчивости.

— Хм, у меня и правда есть ассоциация, – медленно начал он. — Это разновидность совы, обычно с тёмными глазами, практически плоским лицом, похожим на маску...

— Сипуха, – понял Комаэда. — Так они называются.

— Да, я в курсе, как они называются, спасибо сам знаешь кому. Но я боялся, что ты не знаешь.

— До твоего появления в моей жизни я был достаточно осторожен, чтобы стараться не делать ничего более рискованного, чем чтение, – напомнил Комаэда. — Я знаю много не особенно полезных вещей.

— Нет ничего плохого в том, чтобы быть эрудированным, – нервно усмехнулся Хаджиме. — Но ты доволен? Я ответил на твой вопрос?

— Почему именно сипуха?

— Ты не говорил, что мне придётся объяснять, – проворчал Хината. — Я не знаю. Большинство сов выглядят немного нелепо, иногда даже жутковато. А эти, они... милые. У них добрые глаза.

— Гхм, – Комаэда поперхнулся воздухом. — Это... было очень прямолинейно, Хаджиме.

— Ты сам виноват, – воскликнул Хината, захихикав: не поборов собственную неловкость, но он без заззрений совести наслаждался реакцией Нагито. — И теперь твоя очередь.

— Моя?

— Только не говори мне, что ты не предвидел, что я тоже тебя об этом спрошу.

— Я не знаю, – ответил Комаэда недолго думая.

— Так нечестно, ты даже не попытался, – возмутился Хаджиме.

— Мне приходит в голову только собака, – признался Комаэда. — Но я не хочу, чтобы это считалось.

— Почему?

— Потому что собака у меня уже была, – тень натянутой, неловкой улыбки упала на его лицо.

Насыщенная слишком ясным пониманием тишина окутала Хинату и пронизала воздух между ними. Они неплохо проводили время, и Комаэда был особенно заинтересован в том, чтобы дать Хаджиме расслабиться; неоднозначные разговоры (вроде этого) им бы точно не помогли. Но так вышло, случайно; раньше, чем он успел вспомнить каждый раз, когда с минимумом усилий ему удавалось всё испортить, и не делать так сейчас.

Он собирался выдавить из себя жалкие извинения, когда Хаджиме вдруг сел и опустил руку на его плечо, слегка – настолько, насколько позволяло расстояние между лежаками – притянув Комаэду к себе.

— Я не собираюсь быть собакой, – прознёс он, серьёзно взглянув Нагито в лицо. Комаэда замер парализованный, с мгновенно опустевшей головой, когда аура разноцветных сосредоточенных глаз полностью поглотила его.

Мягкий поцелуй опустился внутри теплом вниз к груди Нагито. Медленное, почти сонное дыхание на его губах убаюкивало его самого.

— Ты всегда пахнешь домом, – пробормотал Хаджиме, всё ещё слишком близко к его лицу, чтобы мозг Комаэды мог нормально функционировать.

— Это шампунь, – ответил он наивно.

— Дурак, – Хаджиме тихо прыснул и нырнул рукой в волосы Нагито, мягко притянув его голову к своему плечу.

Вблизи бассейна давно никто не появлялся... но, возможно, это было просто совпадение.

Они провели спокойный день, и сон свалил Хаджиме, как только тот коснулся затылком подушки. На следующий день он вернулся к исследованиям; все эти дни он продолжал много работать, иногда отлучаясь в госпиталь – там была небольшая лаборатория, – но по крайней мере Комаэде удалось вернуть в его жизнь здоровый баланс между бодрствованием и сном; иногда у него получалось убедить Хинату отдохнуть и отвлечься в течение дня, когда он, кажется, был немного менее занят.

Хотя, бесспорно, на его плечах лежало слишком много ответственности... и в принципе слишком многое. Он почти не делился с Комаэдой тем, как продвигаются дела, так что Нагито всё ещё не был уверен, насколько допустимо было вмешиваться и отвлекать его от работы, но чувствовал настроение Хаджиме он хорошо.

В отличие от него у Комаэды не было уважительных причин отлынивать от повседневных обязанностей. Он провёл пару дней за интенсивной уборкой и помогая Соде привести в порядок газон в парке. Хотя он интуитивно предпочёл бы оставаться поближе к Хаджиме, он одёргивал себя мыслью, что он мало чем может ему помочь. Ближе к вечеру Нагито возвращался в коттедж и заставал Хинату всё там же, за рабочим столом.

Комаэде потребовалось бы какое-то время, чтобы заметить: как Хаджиме снова стал молчалив и менее поддатлив; как выглядел абсолютно так же, как Нагито оставил его часы назад. Возможно, он бессознательно надеялся, что проблема решится раньше, чем ему придётся это заметить.

Время летело быстрее.

***

Комаэда лежал, развернувшись к противоположной стене, но слишком отчётливо ощущал спиной беспокойное присутствие, и видел бледное пятно света, очерчивающее на ней его тень. Большую часть жизни у него были проблемы с засыпанием, которые обычно улетучивались, стоило ему вслушаться в размеренное дыхание Хаджиме рядом, но в остальном в том, что касалось этой темы, Нагито был уязвим. Он не мог сказать Хинате, с каким трудом ему давалось уснуть, когда тот продолжал работать в их комнате: Комаэда боялся, что тогда он уйдёт в лабораторию и Нагито, возможно, потеряет возможность проследить, в каком часу Хаджиме ляжет в постель.

Он ждал этого; или ждал, когда забудется сам. Так или иначе, он ждал чего-то, долго и безуспешно, и это было неприятное, давящее и удушающее чувство.

Должно быть, ему удалось задремать, потому что слабый разряд бодрости прокатился вдоль позвоночника и вернул Комаэду к реальности, и он слегка затуманившимся взглядом смотрел на стол. Хинаты не было в комнате. Возможно, он вышел ненадолго и скоро вернётся, подумал Комаэда, не в состоянии противиться и искать дыры в таком обнадёживающе удобном заключении. Тонкое одеяло давило на него сверху слишком тяжело.

Раздавшийся из ванной негромкий кашель возразил, что Хаджиме был всё ещё здесь. Но с этим Комаэда мог смириться ещё охотнее. Комаэда перевернулся обратно на другой бок, игнорируя опутавшее его плотным коконом одеяло.

Он балансировал на тонкой грани между сном и реальностью; голова была тяжёлой и лёгкой одновременно; и Комаэда слышал всё так, будто оно доносилось до него через натянутую над ним поверхность воды, но при этом – очень громко. Даже тишина была очень громкой.

Кашель затих, но вскоре возобновился, громче. И всё не прекращался. Резкий звук действовал на Комаэду, как останавливающийся на нужном этаже лифт, в котором у тебя подскакивают все внутренности, или как набирающий высоту самолёт, только длилось это бесконечно долго. Сначала он почувствовал раздражение.

Но это стало необходимым толчком, чтобы привести его в чувства. Комаэда напрягся. Столь продолжительный кашель трудно было назвать чем-то нормальным.

Уютный одеяльный кокон начал давить на рёбра. Нагито пришлось перевернуться ещё раз, чтобы выкатиться из него. Он соскочил с постели и подошёл к двери в ванную.

Он мог увидеть за стеклянной дверью размытый силуэт Хаджиме, стоящего у раковины. Кашель прекратился, и Комаэда застыл в нерешительности, задумавшись о том, что, возможно, совсем нет необходимости вмешиваться, ведь ничего, похоже, не случилось. Но Нагито уже вылез из постели и стоял здесь, опустив ладонь на дверную ручку, так что он мог сделать это хотя бы ради собственного успокоения. И заодно напомнить Хаджиме, который час.

Комаэда приоткрыл дверь. Освещение в ванной было довольно тусклым, но по заспанным глазам Нагито свет прошёлся взмахом острого лезвия.

— Хаджиме? – позвал он тихо, силясь снова раскрыть глаза достаточно широко, чтобы видеть.

И он увидел с жестокой ясностью, как Хаджиме медленно повернул странно покачивающуюся голову в его сторону. Он смотрел на Комаэду так, словно сам едва мог сфокусировать на нём своё зрение. Всё в Хаджиме, на что ни падал взгляд Нагито, нестественно подёргивалось или дрожало: колени, плечи, прожилка на поблёскивающем взмокшем лбу. Левой рукой он вцепился в край раковины так, так что костяшки пальцев болезненно выпирали за побелевшей, натянувшейся кожей; второй рукой он так же судорожно закрывал рот.

Комаэда не мог спросить у Хаджиме, в порядке ли он. Он точно был чрезвычайно не в порядке.

Кашель снова вернулся; всего один спазм, проклокотавший в его горле, но такой сильный, что Хината согнулся и содрогнулся всем телом.

Комаэда приблизился на несколько нетвёрдых шагов и увидел залитую свежей кровью раковину. Она сочилась между пальцев правой руки Хаджиме, как сильно бы он ни стикивал нижнюю часть своего лица, пытаясь подавить новый приступ. Пара красных капель на рубашке не могли быть более шокирующими, чем то, что Комаэда уже видел... но для него они были.

Он не заметил, как его рука уже сжимала плечо Хаджиме; тот слегка подался в его сторону под действием такого же неосознанного, естественного притяжения, но напрягся, продолжая удерживать расстояние между ними, словно в нём боролись две противоположные силы.

Нагито едва мог пошевелиться, но его идеально работающий в экстремальных ситуациях мозг уже собрал картину, которую он лучше бы собрал гораздо раньше или не собирал никогда.

— Хаджиме, ты был в той группе, верно? В группе, которая нашла метеориты? – почти выкрикнул он.

Где он мог быть,

где он ещё, чёрт побери, мог быть.

Хаджиме раскрыл рот, но не произведя ни единого звука, кроме сдавленного стона, резко пошатнулся и подался вперёд, врезавшись лбом в плечо подхватившего его Комаэды.

— ...дай мне... секунду, – хрипло выдавил он.

Приличная часть веса Хинаты навалилась на него вместе с пугающим открытием, насколько плохо Хаджиме держали его собственные ноги. Комаэда крепко обхватил его, и мелкая дрожь, бившая Хаджиме, прошлась вдоль рук Нагито, хотя он не мог быть уверен, что не дрожат и они сами.

— Я в порядке, – тихо произнёс тот чуть более ясно, но жутко слабым голосом.

— Конечно, нет, – горячо возразил Комаэда. Ответа не последовало.

"Пожалуйста, не теряй сознание, пожалуйста, пожалуйста," – отчаянно повторял он внутри.

Комаэда помог Хаджиме вернуться в комнату. Он рухнул на кровать и помутневшими глазами уставился в потолок; его грудь тяжело вздымалась, но дыхание постепенно выровнялось.

Нагито дотронулся до лба Хинаты. Он оказался заметно теплее, чем обычно, но температура вряд ли была настолько высокой, чтобы назвать это жаром.

— Что мне делать? – спросил Комаэда, стараясь сохранять спокойствие.

— Воды, – тихо выдавил Хаджиме.

Комаэда вмиг оказался у стола, где стояла бутылка воды. Он наполнил стакан не пролив ни капли, несмотря на то, что руки слегка тряслись. Вместе с ним он схватил коробку салфеток и вернулся к Хаджиме.

Не без помощи Хината сел и, утерев лицо от крови, сделал несколько болезненных глотков.

Пугающей правдой было то, что он не выглядел сильно лучше. Комаэда всё ещё слышал тихие хрипы, которыми отдавало его дыхание, и его лицо оставалось пугающе бледным. Комаэда не знал, что делать в этой ситуации, а Хаджиме наверняка знал, но мысль о том, что он мог быть просто не в состоянии извлечь из себя это знание, заскреблось под кожей Нагито, как рой мелких насекомых.

— Я сейчас вернусь, – пробормотал Комаэда, вылетев из коттеджа.

Он нашёл нужную дверь в темноте, лишь слегка разгоняемой бледным синеватым сиянием ясного ночного неба. Комаэда, который в обычное время бы мягко, коротко постучал в неё, надеясь не разбудить никого в соседних домах, обрушил на дверь несколько тяжёлых нетерпеливых ударов.

Прошло слишком много времени, прежде чем в проёме показались испуганные глаза Цумики. Комаэда не слышал из коттеджа никаких громких звуков, вроде падения с кровати, но девушка точно выскочила из неё считанные секунды назад.

— К-Комаэда-сан? – пролепетала она. — Что-то случ-чи... ты в порядке?! – выпалила она, заметив тёмные следы на его футболке.

— Мне нужно, чтобы ты пошла со мной, срочно, – жёстко оборвал её Комаэда.

— С-с-с-сейчас, – тонко пискнула Микан и метнулась обратно внутрь. Будучи не в том положении, чтобы заботиться о приглашениях, Комаэда вошёл вслед за ней.

В спешке пересекая комнату, Цумики споткнулась и чуть не врезалась в стол, но в последний момент удержала равновесие, ухватившись за его край. Она нелепо и неуклюже суетилась, но с неожиданной решимостью добралась до аптечки; испуганное выражение на её лице сменилось тревожным, но серьёзным и собранным. Быстро набросив халат и запустив ноги в тапочки, она развернулась к выходу.

Хаджиме был в сознании. Нагито попытался собраться с мыслями, чтобы коротко объяснить Цумики ситуацию, но медсестра уже опустилась на постель рядом с Хинатой и они тихо разговаривали – к облегчению Комаэды, тот мог говорить, – поэтому он молча встал в стороне, оперевшись на спинку дивана. Он ненадолго остался наедине с самим собой: Нагито вдруг обнаружил, как туго в нём был натянут каждый нерв; растекающееся от груди вниз чувство слабости отдало в ноги, а к горлу подступил комок тошноты.

Он прислушивался к разговору Хаджиме и Микан, как притаившаяся в норе от хищника мышь; хотя он не понимал приличную долю того, что они обсуждали, многие слова звучали, как названия медикаментов. Комаэда сосредоточился на тихом голосе Хаджиме, не особенно заботясь о смысле того, о чём тот говорил, но о том, как он это говорил.

Подскочивший на тональность выше голос Цумики резанул его напрягшийся, беззащитный слух.

— Я не всё из этого храню у себя, так что сейчас у меня это не с собой, но я точно помню, что всё есть в аптеке...

— Значит просто принеси оттуда.

— Н-н-но ты в очень нестабильном состоянии! – громко воскликнула Цумики.

Словно кто-то со всей силы толкнул его в бок, Комаэда размашистым шагом подошёл к столу, вырвал чистый листый из лежащего распахнутым блокнота для заметок и схватил первую попавшуюся ручку. Подскочив к кровати, он едва не швырнул этим всем в Микан.

— Напиши всё, что нужно достать. Я схожу.

Она оцепенела в беспомощном испуге от того, как напористо вёл себя Комаэда, но Цумики-медсестра снова быстро взяла над ней верх и девушка взяла ручку. Пока она аккуратно выводила в столбик длинные слова, Комаэда быстро натянул штаны и накинул куртку. Вскоре список был у него в руке.

Ничего не сказав в этот раз, Комаэда ушёл.

Он вылетел из коттеджа бегом, но, быстро начав задыхаться, был вынужден сбавить скорость, за что тихо себя ненавидел. Могло статься, что у него и не было причин рвать на себе лёгкие, потому что Хаджиме... ведь он не собирался умереть прямо сейчас, верно? Он не был похож на умирающего. Но Комаэда знал слишком хорошо то, как жизнь обычно не находит нужным считаться с тем, что, по-твоему, в ней уместно.

Путь до аптеки занял у него вечность. Он бесчисленное количество раз успел обдумать, кому вообще могло прийти в голову хранить медикаменты в месте, которое, бесспорно, и было для этого предназначено, но не когда ты живёшь с небольшой группой товарищей на необитаемом острове. Когда он наконец добрался до места, то перед Комаэдой предстали длинные стеллажи ёмкостей и коробок за стеклом, освещённых неживым белым светом. Поиски могли забрать ещё непростительно много времени, но удача собрала всё, упомянутое в списке Цумики, в первом же шкафу, с которого Комаэда решил начать поиски, и его не заботило, чьей она была – его или Хаджиме, – а даже если это была опасная, непредсказуемая удача Комаэды, он без раздумий пошёл бы с ней на эту сделку, не заботясь о том, какой будет цена, если только не сам Хаджиме.

Когда Нагито вернулся, Цумики сосредоточенно хлопотала над своим пациентом, никак не реагируя на появление Комаэды, пока тот не протянул ей бумажный пакет.

Комаэда взглянул на Хаджиме. Он лежал, прикрыв усталые глаза, слегка виднеющиеся из-под трепещущих ресниц, и был тих, но, похоже, в сознании. Цумики взяла пакет. "Как он?" – хотел спросить у неё Комаэда, но замешкался, а Микан тут же вернулась к работе, словно в комнате не было никого, кроме неё и Хаджиме.

Комаэда опустился на диван, положив локти на спинку, и молча наблюдал за происходящим. На столе рядом с телевизором Цумики разложила содержимое своей аптечки, а теперь ещё и принесённые Нагито склянки. Если Комаэде удавалось на пару минут забыть полную картину происходящего, то он мог почти насладиться видом столь уверенной, профессиональной работы, что обычно впечатляло его, завораживало, даже немного успокаивало. Время от времени Цумики наклонялась к Хинате, когда тот говорил ей что-то, и отвечала тихим, спокойным – таким редким для неё – голосом. Голос Хаджиме Комаэда расслышать не мог.

Медсестра сделала ему несколько инъекций, прежде чем Хината уснул. Цумики ещё раз проверила его температуру, и Комаэда заметил, что девушка наконец немного расслабилась. Напряжение вышло, как воздух из шарика, и ничего не выдавало в её облике причин для серьёзного беспокойства, но она печально и устало смотрела перед собой, собирая чемоданчик обратно.

Комаэда раздумывал, когда ему следует вмешаться, но Цумики заговорила с ним первой:

— Он проспит как минимум до утра, – очень тихо произнесла она, подойдя ближе. — Ты мог бы тоже пока отдохнуть.

— Кому здесь действительно нужен отдых, так это тебе, Цумики-сан, – возразил Комаэда.

— Н-но я должна следить за его состоянием. Сейчас ему ничего не угрожает, но... – замялась Микан.

— Иди к себе и поспи. Я останусь с Хаджиме и вернусь за тобой, если ему станет хуже или я пойму, что что-то не так. Если, конечно, нет причин, по которым до утра за ним должен следить кто-то именно с... медицинскими знаниями, – добавил Комаэда, задумавшись.

— Нет, с этим не должно быть проблем... – кивнула Цумики. — Но ты уверен?

— Очень даже.

— Тогда... – протянула она. — Я приду утром проверить его, если будет необходимость.

— Это серьёзно? – наконец решился спросить Нагито.

Цумики, до сих пор косившая встревоженный взгляд в сторону спящего Хаджиме, дёрнулась и повернулась к Комаэде, ответив не сразу.

— Ему нужно по крайней мере пару дней на восстановление, – объяснила она почти профессиональным тоном. — После этого он, возможно, даже какое-то время будет в порядке. Но учитывая, что это неизученный вирус... я н-не знаю, как болезнь будет развиваться дальше. Наверняка Хината-сан осведомлён в этом больше моего.

Комаэда понимающе кивнул, хотя половина сказанного Микан прошла мимо его ушей. "Он будет в порядке," – всё, что он хотел услышать.

Они заканчивали разговор уже стоя у порога. Открыв дверь, Комаэда увидел блекло-голубые очертания каменной тропинки. Резиновые тапочки Микан неуклюже зашлёпали по ней.

— Цумики-сан... – негромко окликнул он её. — Большое спасибо.

Девушка неловко улыбнулась в ответ. Губы дрогнули, словно она хотела что-то сказать, но, возможно, Комаэде просто почудилось.

Оказавшись в оглушительно тихой комнате, Нагито вдруг понял, насколько непростым может быть для него остаток этой ночи. Наверняка, он был не так вымотан, как выдернутая из постели прямиком на ночную смену Цумики, но нервное напряжение полностью опустошило его, а ноги после долгого и неспокойного путешествия на другой остров туда и обратно с трудом сгибались в коленях.

Комаэда использовал остаток энергии, чтобы осторожно – стараясь не поднимать лишнего шума – придвинуть поближе к кровати стул. Он устроился на нём с книгой, неестественно прибрав под себя ногу и почти балансируя на краю так, что одно неловкое движение могло отправить его в недолгий полёт на пол. Он не смог бы провести несколько часов, просто уставившись в стену, но боялся, что сон незаметно сморит его, пока Комаэда будет неторопливо плыть глазами по строчкам.

Он погасил свет в комнате, когда мир за окном стал светло-сизым. Нагито едва слышал мысли в собственной голове с тех пор, как они наслоились друг на друга и слились в один тяжёлый поток, но продолжал перелистывать страницы одну за одной. Все тревоги, предположения, ожидания Комаэды превратились в белый шум, вспенившийся и шипящий, как газировка, заполнив его, и Комаэда перестал их слушать, у него не было на это сил. Сидеть, ни о чём не думая, ничего не чувствуя, почти не осознавая собственное существование – о том, что Нагито не проспал ни секунды, ему напоминала только тяжесть в висках, режущая глаза сухость и ноющая боль в затекшей ноге.

Неизвестно, сколько ещё он смог бы так продержаться без необратимых последствий для рассудка. Но Комаэда не замечал даже наступившего утра и взошедшего солнца, принёсшего в комнату новый день, пока чуть заметное движение приоткрывшихся глаз Хаджиме не отрезвило его. До сих пор он чувствовал себя отвратительно, но вспыхнувшее в Нагито радостное облегчение пусть на мгновение, но стёрло собой всё остальное.

Хаджиме посмотрел на него сонными, отёкшими глазами; он лежал, затерявшись посреди большой постели, как простуженный мальчик, пропустивший школу этим утром, и болезненно щурился от яркого света. Комаэда присел рядом на кровати и приложил руку к его лбу: температуры не было.

— Как ты?

— ...кажется, жив, – ответил Хаджиме севшим голосом. Звучало жутковато, но, несмотря на это, Комаэда улыбнулся.

— Цумики-сан сказала, что тебе нужно отдохнуть пару дней.

— Похоже на то, – к облегчению Комаэды, согласился он. — Прости. В последнее время я только и делаю, что заставляю тебя беспокоиться.

— Это не твоя вина, – спокойно ответил Нагито. — ...в основном. Просто побереги себя теперь.

— Я постараюсь, – ответил Хината смиренно.

Комаэда поймал себя на том, что так и не убрал руку от его лица... и, если честно, всё ещё не видел веских причин, чтобы сделать это прямо сейчас.

— Знаешь, Нагито, ты намного лучше меня, – вдруг вздохнул Хаджиме задумчиво.

Не веря своим ушам, Комаэда уставился на него. У него ушло много времени на то, чтобы привыкнуть к комплиментам Хинаты, и ещё больше – чтобы начать в них хотя бы немного верить. Но он не мог понять, откуда так внезапно взялось то, что он услышал сейчас, и что Хаджиме вообще, ей-богу, имел в виду, говоря что-то настолько сильное.

— Что?..

— Ночью, когда ты привёл Цумики, – начал объяснять Хаджиме, — я, если честно, подумал: "Это бесполезно, она ничего не сможет сделать, раз даже я почти не представляю, что тут можно сделать". А ты привёл её не сомневаясь. Ну и кому из нас после этого надо рассказывать о том, что это талант зависит от человека, а не наоборот.

Комаэда уловил, о чём идёт речь. Тот день остался так невероятно давно в прошлом, и он был так печально далёк от того, что они имели на руках сейчас, но он был здесь, по-прежнему где-то здесь мягким теплом солнца под кожей и морской солью на щеках.

Ни за что Нагито не мог бы забыть, но был немного удивлён, что сейчас об этом вспомнил Хаджиме.

И он был смущён, но в плохом смысле. Озвученное Хинатой наблюдение никак не вязалось с намерениями и мотивами Комаэды, которые двигали им на самом деле. Он поник и попытался возразить:

— Я всего лишь беспокоился о тебе и видел, что тебе нужна помощь, которую я оказать не в силах. Я побежал за Цумики-сан, но не потому что верил, что она сможет что-то сделать, а потому что я хотел, чтобы она что-то сделала.

Возможно, ему стоило промолчать. Но Комаэда не мог дать Хаджиме верить в ложь о себе; он мог любить его сильнее, чем Комаэда того, по его собственному мнению, заслуживал, но точно не из-за чего-то, что даже не было правдой.

— Всё равно ты не сделал бы этого, если бы в неё не верил.

Комаэда не видел, куда ещё мог привести этот странный спор, кроме как в тупик, поэтому не стал больше протестовать.

— Ты знал, что болен? – спросил он.

Хаджиме слегка нервным движением смахнул со лба растрёпанные волосы.

— Я подозревал. Хотя надеялся на лучшее. И я не собирался никого пугать.

— Теперь придётся рассказать остальным, – заметил Комаэда. — Конечно, когда тебе станет лучше...

— Угу.

Он заворочался под одеялом, разминая затёкшие мышцы. Он был вялым и слегла угрюмым, но Комаэда был слишком счастлив видеть его в относительном порядке и слышать его голос.

— Ты голоден? Я схожу возьму что-нибудь на завтрак, если хочешь.

— Было бы неплохо, – пробубнил Хаджиме.

Комаэда предусмотрительно сменил запачканную футболку перед тем, как выйти наружу.

В ресторан он вошёл, не привлекая к себе особенного внимания: Миода помахала ему с дальнего столика, где сидела с ещё несколькими ребятами, но они, кажется, были слишком заняты своим обсуждением. О минувшей ночи Цумики никому не рассказывала, сделал вывод Комаэда.

Сама Цумики крутилась около стола с приготовленной для них Ханамурой едой. Комаэда, чей путь всё равно лежал туда же, подошёл и негромко поприветствовал её.

— К-Комаэда-сан! – от неожиданности девушка подскочила на месте. Нагито терпеливо дождался, пока она придёт в себя.

— Извини, я думал, что ты слышала, как я подошёл.

— Всё нормально... – заверила его Цумики. — Я просто очень н-не люблю, когда люди подходят со спины.

Она как будто хотела добавить что-то ещё, но резко сменила тему.

— Как Хината-сан себя чувствует? – негромко спросила Цумики.

— Похоже, ему намного лучше.

Микан улыбнулась с искренним облегчением.

— Теперь он, конечно, не нуждается в моей помощи, но всё равно, если я понадоблюсь...

— Спасибо, – мягко ответил Комаэда. — И, Цумики-сан, мне стоит извиниться. Ты, возможно, спасла его, а я был с тобой довольно груб.

— Ты просто переживал, – воскликнула медсестра. — Т-тебе не стоит извиняться передо мной за такое.

— И всё же, – настоял он. — Спасибо ещё раз.

Девушка неловко кивнула, но её лицо почти светилось.

Комаэда не собирался задерживаться в ресторане. У него были хорошие шансы уйти, оставшись относительно незамеченным и избежав неудобных вопросов, так что он взял еды для себя и Хаджиме и поспешил в коттедж.

Слабая ухмылка мелькнула на заспанном лице Хаджиме.

— Завтрак в постель?

Он точно чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы ехидничать.

— Ты сам попросил об этом, – напомнил Комаэда.

— Да, пожалуй, это делает ситуацию немного менее романтичной, – протянул Хаджиме наигранно задумчиво.

Комаэда не сдержался и решил слегка поддразнить его в ответ.

— Когда ты был ребёнком и болел, а мама приносила тебе обед в постель, ты думал о том, что однажды будешь рассматривать это как что-то романтичное?

— М-м, на самом деле, моя мама никогда так не делала, – достаточно серьёзно ответил Хината.

— О, правда? – сконфуженно брякнул Комаэда.

— Ну, я не помню, чтобы я когда-нибудь болел так сильно, чтобы не мог встать и пойти поесть на кухне, – протянул Хаджиме. — И родители спокойно уходили на работу.

Возможно, это было не то открытие, которому стоило придавать значение и печалиться, но Нагито охватил прямо таки противоположный этому здравому заключению порыв.

— Не смотри на меня так, – по быстро и выразительно изменившемуся лицу Хаджиме Комаэда понял, что тот увидел его насквозь. — Не надо вести себя, как мама.

— Почему?

— Потому что ты – не она. И вообще-то так даже лучше всего.

— И как мне тогда себя вести?

Заметно повеселев, Хината улыбнулся.

— Как Комаэда Нагито.

— Это будет несложно, – шутливо поддакнул ему Нагито. — Но знаешь, тогда я всё равно буду так на тебя смотреть.

— Ладно, как скажешь, – усмехнулся Хаджиме.

Они спокойно позавтракали вместе.

— Тебе тоже надо поспать, – заметил Хината, встревоженно наблюдая за Комаэдой.

— Не то чтобы, я в порядке, – попытался поспорить он, но едва закончив предложение в смятении подумал ещё раз: а зачем ему вообще возражать? Чем дольше Комаэда искал и не находил причин беспокоиться; чем дольше лицезрел, как неожиданно нормально, почти хорошо всё было; тем сильнее его клонило в сон.

Проигнорировав его неубедительную, нецелесообразную ложь, Хаджиме слегка подвинулся к противоположному краю кровати, освобождая место для Нагито.

— Я правда могу лечь рядом? – переспросил тот, чуть засомневавшись.

— Я же говорил, что это незаразно.

— Нет, я имею в виду... – он бы не стал тревожить нездорового человека, хотел сказать Комаэда, как не смел бы лечь к кому-нибудь в больничную койку, но их кровать точно не была больничной койкой, а Хината чувствовал себя не так уж и плохо, так что, возможно, это была просто очередная ошибка мыслительного процесса Комаэды, который не спал как следует больше двадцати часов подряд.

— Я имею в виду, если только ты сам не против, – закончил он более простой, общей фразой, потому что чувствовал себя уже достаточно глупо.

— М-м-м, ты прав, даже не знаю, зачем я это предложил; мне совсем не нравится идея лежать рядом с человеком, в отношениях с которым после стольких лет не хватает разве что похода в церковь и подписанной бумажки, – съязвил Хаджиме. – Нагито, я надеюсь, ты несерьёзно.

Даже если Комаэде было, что на это ответить, он проглотил свои слова, едва не поперхнувшись, и в смиренном молчании лёг в постель.

— Намного лучше, не так ли? – тихо пробормотал Хаджиме, ласково погладив по волосам Комаэду, который тут же обмяк, придвинувшись поближе.

— Разбуди меня... если тебе что-нибудь будет нужно... – сонным, ослабевшим голосом прошептал Нагито.

— Ни за что, – тихо усмехнулся Хината.

Комаэда сдался и позволил усталости охватить его до кончиков пальцев, которыми он теперь даже не мог пошевелить, но он не нуждался в этом, пока другие пальцы продолжали медленно поглаживать его по голове и тепло – гораздо мягче и нежнее того, что излучало утреннее солнце, – убаюкивало его и дарило чувство безопасности. Сон сморил его мгновенно.